Мировосприятие художника, отраженное в образе центрального персонажа или лирического героя, выливалось в чеканные конструктивные формы общего построения картины - даже живопись, сохранившая традиционную объемно-пластическую изобразительность (Г. Коржев, Д. Жилинский, В. Иванов)...

приобрела характерную для тех лет фрагментарность композиции, стесненность на пятачке скупо отпущенного действующим лицам места, совмещенность в одном зрительном ряду разрозненных мгновений (кадров). Мир представал как идея и смысл, мир был прекрасен как структура, как движение вперед, как полет по прямой, нарушающий равновесие, не знающий преград.

Все вчерашнее лишь готовило кульминационный момент настоящего. Так светлое, счастливое детство служило прологом и условием героической борьбы, фронтовых подвигов (Баллада о солдате); так опыт Великой Отечественной войны оценивался как предыстория, предпосылка становления мужественных и беззаветных характеров участников восстановительного периода (Председатель, Трасса).

Именно с этой точки зрения можно взглянуть на многочисленные триптихи и шире - на весьма специфическую интерпретацию серийного принципа в построении живописного образа. В независимости от места действия, в окопе, на пашне, перебирая в памяти все былое, бои, фронтовых друзей, все кафе, в которых приходилось бывать  в аккупированных городах, мы всегда видим единый образ главных героев. Последний использовался в ту пору по преимуществу как возможность совместить и передать в одном пространственном ряду несколько последовательно протекающих во времени событий - подготовку, акт свершения и его результаты. Так организованы трехчастные композиции Т. Салахова, И. Клычева, И. Зариня, А. и П. Смолиных, М. Греку и множество подобных работ начала шестидесятых годов. Одномоментность ситуаций, их смысловая последовательность и прерывность сюжета, ознаменованного его кульминацией, были необходимы для выражения определенным образом понятого и эстетически осмысленного пространства - времени личного существования героя.