Знания, труд, книги - как много можно узнать о духовной атмосфере 1930-х годов, вглядываясь в полотна К. Истомина (Читающая женщина, 1931; Утро у окна, 1930; Вузовки, 1933), как бы погружаясь в тишину ежедневных занятий, в деловой обиход труда и досуга.

Художник зовет нас в эти комнаты общежитий и коммунальных квартир, чтобы прислушаться к шелесту страниц или приглушенным звукам пианино (К. Зефиров Музыка Мендельсона, 1932). Память и прямое слово современника не позволяют угаснуть чувству глубокого родства прошлого и настоящего.

Мы снова возвращаемся к теме свидетельской памяти, возникшей в 1920-х, сознательно заданной в начале и развитой на протяжении всех 1930-х годов, к теме, понятой как творческий долг, как призвание быть и оставаться летописцем трудностей, забот, п-125 и величия своей эпохи. Для того чтобы оценить отнюдь не поверхностно-репортерское, описательское или внешне объективистское значение этой особой авторской позиции, вглядимся для начала в портреты М. Нестерова. Этому художнику было присуще не только природное своеобразие дарования, но и четко выраженное философское, этическое и эстетическое мировосприятие. Работа мысли и творческая интуиция на равных правах выступают в лучших его произведениях. Созданные им полотна принадлежат истории русской художественной культуры, одним из творцов которой он был на протяжении многих десятилетий.

Наследие Нестерова как и самая его жизнь в искусстве, разделены надвое историческим рубежом Октябрьской революции. Проникнуть в его поэтический мир можно лишь при учете того художественного опыта, с которым он, уже зрелым мастером, вступил в новое время - советский период своего творчества. Можно смело указать произведения, созданные в конце 1880-х годов, которые как бы служат прологом будущего, говорят о постепенном овладении собственной поэтической темой. К ним нужно причислить и ряд наиболее значительных его картин, и портреты восьмидесятых - девяностых годов, которые отмечены неизгладимо нестеровскими чертами.