Образы природы и людей Новгородчины складывались для Кончаловского из впечатлений жизни, накладывавшихся на глубоко прочувствованные архитектуру и живопись древних соборов.

Фрески безымянных мастеров средневековья, кажется, послужили ключом к пониманию своеобразной красоты и выразительности облика, характеров, психологического типа их далеких потомков - современников живописца. Выходишь из новгородской церкви,- вспоминал он впоследствии,- на базар какой-нибудь и видишь кругом тех же святителей, тот же склад лиц,

подчас те же выражения . Обаяние этого нового, величаво-эпического видения было так сильно для Кончаловского, что наложило отпечаток на все его последующее творчество. Бытовое, обыденное навсегда приобрело черты значительности, осветилось внутренним светом ожившей легенды. Не случайно именно в это время художник впервые обратился к античной мифологии (Геракл и Омфала, 1928), а затем, много лет спустя, написал Золотой век (1946) - образ просветленный и жизнеутверждающий. Полнокровная целостность и естественная гармоничность земного бытия, открытые художником на Новгородчине, подсказали ему ряд мотивов, обогативших его искусство.

Страну, которую он нашел для себя, Кончаловский подарил другим, открыл для нас. Воспетый им Новгород воплотил в себе новое знание, новую правду о жизни и людях, предстал в облике нового героя. Между персонажем и автором, создателем песенно-былинного типа реальности, сложились отношения, которых мы не встречаем в живописи предшественников и современников Кончаловского. Их можно было бы назвать особым родом уважительно-восхищенного равенства, братской близости между теми, кто не забывает о старшинстве: кажется, что художник, увидев рядом с собой, в своем непосредственном окружении, в житейской повседневности нечто воистину высокое и достойное (трудового человека, в глубь веков уходящую историю его неустанной работы, творения его рук - памятники архитектуры и живописи), почувствовал свою глубокую связь и вместе - род долга перед тем, что встретил и пережил умом и сердцем. Опыт этого душевного переживания подсказал живописцу особый, возвышенно-монументальный образный язык, способ оформления цветами и как дань восхищения и благодарности породил тот празднично-эпический образ народа, земли, страны, который так много значит в творческой эволюции самого Кончаловского, в традиции советской живописи в целом.