Однако для того, чтобы из глубины индивидуального характера увидеть мир в целом - со всеми его социальными отношениями, в его сложной противоречивости, в борьбе разнонаправленных устремлений,- необходимо было найти основополагающий принцип,

который позволял в единичном усмотреть общее, бесстрастность аналитика соединить с осознанной избирательностью оценивающего взгляда на жизнь. От решения этого художественно-мировоззренческого вопроса, по существу, зависели и новизна и смелость образной пластической системы критического реализма.

Портреты Перова, так сильно отличающие его искусство от предшественников, могли бы напомнить нам раннюю пору русской живописи - петровский портрет. Их роднит особое отношение художника к реальности: между мастером и его моделью, кажется, нет никакой (стилевой, условной, обеспеченной принятым языковым каноном) преграды - автор хочет воссоздать видимый мир таким, как он есть.

Однако эта ретроспективная аналогия сейчас же заставляет почувствовать не только сходство, но и глубочайшее различие в искусстве, разделенном почти полуторастолетним периодом создать бесплатно сайт интенсивного развития. Простодушие наивного реализма начала XVIII века сменилось осознанным, глубоко проработанным реалистическим методом. Осложнились и углубились, дифференцировались отношения: художник и модель, автор и его герой.

Первое, что сразу бросается в глаза, это аналитичность и психологизм перовских портретов, с одной стороны, их социологизм - с другой. Такого рода исследовательского подхода к человеку и жизни вообще русское искусство до середины шестидесятых годов XIX века не знало. В лицах моделей мы узнаем не только индивидуальные и сословные черты (это было и прежде) - художник занят своего рода изучением внутренних закономерностей душевного устройства персонажа, хочет понять диалектику его физических и духовных особенностей: грузное тело купца первой гильдии И. С. Камынина своей застылой идолоподобной неподвижностью не утаит от зрителя, кажется, тщательно спрятанную от посторонних работу мысли, тугая и одновременно аморфная плоть заплывшего лица не скроет медвежьего блеска умных внимательных глаз; внешняя простота позы Ф. М. Достоевского только усиливает ощущение глубокого, до страдания напряженного в поисках истины душевного надрыва, сокровенных борений ума и сердца, выдаваемых выражением потемневших глаз, судорожно сжатыми губами, стиснутыми нервными руками.