Если образы, созданные Петровым-Водкиным, как бы пронизаны духовной тягой к грядущему, если он указывает нам на их возможное в будущем преображение, то это не значит, что они лишены реальной достоверности поэтического бытия.

И в самом деле, женщины и дети у реки (Утро. Купальщицы, 1917), крестьяне, летним полднем совершающие свой извечный и ежедневный обиход (Полдень. Лето, 1917), мальчик-узбек (1921), девушка в красном платке (1925) убеждают непреложной подлинностью несхожих между собой, поразительно конкретных, живых человеческих лиц.

Однако это особые люди - люди с будущим. Им многое предстоит: серьезно или тревожно вглядываясь в невидимую даль (За самоваром, 1926), чутко вслушиваясь в тихий сон ребенка (Спящий ребенок, 1924), они одухотворены приближением великих перемен в ожидании другой, прекраснейшей жизни. Так мерно покачивается на отливающих золотисто-шафрановым блеском волнах ладья, унося хрупкую фигурку женщины в белой одежде (Колхозница на озере Ильмень, 1936) к другому далекому берегу, так в смятении тянут друг к другу руки, ища помощи, мужчины, женщины и дети (Землетрясение в Крыму, 1927-1928) в надежде, что минуют беды и потрясения текущего дня, настанет другое утро, когда все вокруг и они сами воспрянут в обновлении.

Поставив человека в центре сферически круглящейся вселенной, Петров-Водкин искал в своих персонажах разрешения основополагающих проблем бытия, спрашивал распродажа женской одежды и взыскивал с каждого по самому высокому счету; именно поэтому лица на его холстах напоминают лики, даже если это портреты, именно поэтому средствами образного обобщения художественного опыта были для него не поиски типового или характерного начал, но особого рода поэтическое претворение реальности - своеобразная символизация жизненного материала.