Мы очень рады видеть вас, Гость

Автор: KES Тех. Администратор форума: ЗмейГорыныч Модераторы форума: deha29ru, Дачник, Andre, Ульфхеднар
  • Страница 1 из 1
  • 1
Красницкий Евгений. Форум сайта » 1. Княжий терем (Обсуждение книг) » Работа с соавторами » Ратнинские бабы, гл.1-4 (только текст)
Ратнинские бабы, гл.1-4
keaДата: Пятница, 11.02.2011, 13:26 | Сообщение # 1

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
ОТРОК. РАТНИНСКИЕ БАБЫ
Глава 1.

Июль 1125 года. Правобережье притока Горыни – реки Случь.

Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц.

(Н.А. Некрасов)

Село было большим, проезжим, а потому отнюдь не бедным. Постоялый двор – обширный, добротный, окруженный многочисленными хозяйственными постройками – явно был немаловажной составляющей общего благополучия поселения, обеспечивая жителей дополнительными доходами за счет постояльцев. Однако сейчас из весьма полезного для села и сельчан заведения оно превратилось в очень серьезную, почти смертельную опасность, потому что горело.
Главное двухэтажное здание было уже не погасить, оставалось только рушить и растаскивать соседние постройки, чтобы огонь не пошел дальше, и Мишка, что называется, «с чувством глубокого удовлетворения» наблюдал за тем, как быстро и четко действуют на пожаре отроки купеческого отделения Академии Архангела Михаила. Сказались-таки постоянные тренировки, включенные им в программу обучения с благословения воеводы Корнея и при поддержке наставников – к пожарам население сплошь деревянной Киевской Руси относилось очень серьезно. Радовал и двоюродный брат Петр – урядник купеческого отделения - он распоряжался уверенно и умело, заражая убеждением в своём праве командовать даже подтягивающихся на помощь жителей села.
Постепенно становилось понятно, что распространиться огню не дадут. Хозяйский дом, на котором уже было занялась огнем драночная крыша, раскатали по бревнышку и заливали водой из находящегося в углу двора колодца, а на стоявшем с другой стороны не то сарае, не то складе просто провалили крышу, подрубив внутренние опорные столбы и стропила.
Среди общей суеты и криков невольно бросались в глаза своей неподвижностью две фигуры: отрок Григорий, застывший на коленях возле лежащего посреди двора трупа хозяина усадьбы, и отрок Леонид, который стоял рядом с ним с обнаженной головой и, видимо, сам того не замечая, перемежал крестное знамение с утиранием льющихся из глаз слез.
Убитый хозяин постоялого двора был отцом Григория и братом отца отрока Леонида – туровского купца, приятеля Мишкиного дядьки Никифора. Он единственный из защитников постоялого двора успел вооружиться мечом и щитом и, во главе четверых не то работников, не то родичей, тоже оружных, сумел дать отпор налетчикам – разменял жизнь на жизнь: рядом с пятью телами защитников лежали пять трупов разбойников. А потом, судя по всему, всех оборонявшихся положили лучники. Подло – в спину.

* * *

После нескольких удачных торговых походов по Погорынью Осьма всё-таки подбил Мишку на экспедицию на правый берег Случи в окрестности Давид-городка, ссылаясь на прекрасную возможность проверить таким образом в деле всё, чему успели научиться отроки из купеческого отделения в прежних своих поездках с товарами, сопровождая приказчиков Никифора.
Такая «проверка» была более или менее приемлемой версией для воеводы Корнея, для Алексея и Анны, да и для всех остальных. Впрочем, Корней, с его изощренным умом, мог бы, пожалуй, решить, что для такого человека, как Осьма, торговля вразнос по Погорынским селищам дреговичей - слишком мелкое занятие, и опытный, ворочавший в прошлом немалыми делами купец стремится увеличить охват зарождающегося предприятия, что, в общем-то, можно было только приветствовать.
Мишка же увидел в стремлении Осьмы выдвинуться к местному торговому (а значит, и информационному) центру – Давид-городку – совсем иное. Пока дело ограничивалось Погорыньем, оно оставалось практически в полной воле Никифора. Только его товарами торговали в ратнинской лавке, только его товары развозились по дреговическим селищам, и только в его руки уходили плоды этой торговли. В этом случае Осьма оставался приказчиком – всего лишь приказчиком! Но не того масштаба была эта фигура. Совершенно естественным было стремление предпринимателя такой квалификации, как Осьма, сразу же попытаться включить Погорынье в региональный торговый оборот, центром которого был Давид-городок. Тут можно было и нужную информацию получить, и полезными знакомствами обзавестись, и собственный (помимо Никифора) бизнес закрутить. В том, что у Осьмы обязательно возникнут подобные намерения, Мишка не сомневался.
Пришлось ехать с задуманной Осьмой экспедицией самому – вроде бы как оценить собственным глазом результаты «проверки» – пускать это дело на самотек Мишка не собирался ни в коем случае. Ну, а раз поехал Мишка, то, само собой разумеется, поехал и Немой. Так и получилось, что в путь собрался довольно внушительный отряд: десяток Луки, полтора десятка отроков купеческого отделения, десяток возов с обозниками под руководством Ильи и Мишка с Немым.
Совершенно неожиданно эта проверка оказалась даже более основательной, чем задумывалась.
Началось все с того, что на дороге обнаружились следы четырех груженых возов и сопровождавших их всадников. Под присмотром следопыта из десятка Луки – Петьки Складня – отроки попытались определить количество верховых. Долго толклись, спорили, вспоминая занятия с наставником Стервом, и, наконец, пришли к выводу: конных было не меньше десятка. Складень уточнил: одиннадцать.
Вроде бы ничего странного – обоз и обоз, а что охраны целый десяток, так значит, купец осторожный, на оплату охраны не скупится. Беспокойство появилось, когда нашли место ночевки обоза. И не то насторожило, что остановились путники не у дороги, а на полянке в глубине леса (решили же, что купец осторожный), а то, что спальных мест обнаружилось примерно три десятка! Получалось, что возы шли не с товаром, а с людьми! А куда и зачем можно везти под охраной около двух десятков человек, если обоз идет не к Давид-городку, а от него?

Осьма с Лукой посоветовались, а не послать ли вдогонку странному обозу дозор, но решили зря коней не томить – непонятный караван шел впереди, примерно на день пути. Решение это, однако, пришлось изменить, потому что в конце дня наткнулись на место, сильно истоптанное людьми и лошадьми, от которого уходил след уже не четырех, а пяти телег. Тут уже пошло не обучение отроков, а серьезная работа. Петька Складень чуть ли не носом рыл дорогу и, в конце концов, объявил, что пятая телега сначала шла навстречу обозу, а после истоптанного места развернулась и пошла вместе с ним. К тому же, на обочине обнаружились капли крови.
– Вот глядите! – указал Складень место на дороге. – Они так старались ехать, чтобы встречный след затоптать!
– Илья! – скомандовал десятник Лука. – Давай своих обозников, лес прочесать надо. Петр, спешивай отроков, пойдете справа от обозников, чтобы пошире захватить. Далеко не заходите – не дальше, чем на сотню шагов. Если не найдете ничего с этой стороны, потом прочешете другую сторону. Складень, ты – старший! Шевелись, шевелись!
Мишка сунулся было идти с отроками, но Немой удержал его, мотнув головой в сторону Луки и Осьмы – руководители остаются ждать на дороге, значит, и Мишке место здесь, а не с отроками.
Ожидание долго не продлилось – из подлеска выскочил Илья и мрачным тоном сообщил:
– Баба и отрок… оба убитые. Даже ветками не прикрыли, так бросили… шагов тридцать отсюда.
Вопреки Мишкиным ожиданиям, Лука не поехал смотреть находку, а как-то весь подобрался, посуровел лицом и снова начал отдавать распоряжения:
– Отрока Григория ко мне! Быстро! Тихон, возьмешь четверых, пойдешь вперед дозором. Илья, всем верховым собери еды в торока на два дня, и все стрелы и болты, что в обозе у тебя, тоже раздай. Мы пойдем вперед, догонять… этих, а ты с обозом – за нами, и с остережением. Понял?
– Не впервой. – Илья понимающе кивнул головой. – Только это… ребятишкам бы убитых не показывать. У мальчишки голова, почитай, напрочь отрублена, а у бабы уши рваные и пальцы рублены, видать, кольца и серьги рвали с нее. Да и зверье уже до тел добралось… смотреть жутко...
– Наоборот! – прервал Илью злым голосом Осьма. – Пускай посмотрят да поймут, с кем дело иметь придется. Торговый поход, случается, настоящей войной оборачивается. Этому и учим! Пусть видят!
«Так, похоже, что нарвались на банду. Если бы конные сопровождали телеги с пленными, то часть пленных обязательно бы шла пешком – место в телегах заняло бы их имущество. Значит, банда, примерно в тридцать рыл – десяток верхами и два десятка в телегах. Встречных убивают… ненужные свидетели? Блин! А дорога-то к Гришкиному селу ведет! Он-то расписывал: село большое, есть постоялый двор, можно отдохнуть и поторговать…».
– Господин десятник, отрок Григорий…
– Погоди, Гринь. – Лука нагнулся с седла к пешему мальчишке. – Что по этой дороге дальше будет?
– Версты четыре… может, пять, и будет развилка. Если по левой дороге, то к моему селу… ой!
– Тихон! Готов? – Лука обернулся к племяннику. – Тогда быстро к развилке! Разберешься, куда тати повернули и гонца к нам! Все. Пошел, пошел!
– За мной, рысью!
– Далеко еще до твоего села? – снова обратился Лука к Григорию.
– Дня два… как идти, если поспешить, то можно и быстрее…
– Да не бойся ты, догоним татей! Оставим обоз и верхами! Успеем!

....................
По нормам, например, Петровского времени, на одной телеге полагалось перевозить четверых солдат с амуницией и припасами, плюс возница.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Пятница, 11.02.2011, 13:29
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Пятница, 11.02.2011, 13:32 | Сообщение # 2

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Лука Говорун ошибся – не успели. Совсем немного, но не успели, зато с тем большим ожесточением накинулись на грабителей.
Тати, увлекшиеся грабежом, оказались совершенно не готовы к стремительной и безжалостной атаке регулярного воинского подразделения. Село к тому времени пограбили уже весьма основательно, но закругляться захватчики явно ещё не собирались. «Веселье» было в самом разгаре, когда на головы обнаглевших от безнаказанности разбойников свалился конный десяток Луки Говоруна при поддержке Петькиных отроков с самострелами, доказавших, что в академии их всё-таки не напрасно гоняли в хвост и в гриву эти два месяца.
Они разобрались с татями быстро, вполне профессионально и совершенно не мучаясь вопросами о превышении меры необходимой самообороны. Не успевшие разбежаться и спрятаться в лесу жители села встретили ратнинцев с приличествующим случаю сдержанным восторгом.
На усадьбу и постоялый двор Гринькиного отца – Игната Григорьевича – тати напали в первую очередь: видно, основную добычу планировали взять с него, но, судя по всему, получили там достойный отпор. Крепким мужиком был Игнат, иного воина, пожалуй, стоил, даром, что купец, но вот жену не уберёг. Гринькина мать лежала в глубине двора, возле калитки в ограде – простоволосая, явно наспех одетая, со стрелой в спине – достали, видно, бабу, когда она пыталась убежать. Из полусгоревшего дома вынесли труп старой ключницы с разбитой головой да между забором и сараем нашли старика, хоть и раненого, но ещё живого. Гринька кинулся к нему с надеждой:
– Дядька Семён!..
– Гринька, ты?.. – заплетающимся ещё языком проговорил он, узнав парня, и тяжко вздохнув, отвёл глаза. От него-то и узнали подробности налёта.
Напали на них на самом исходе ночи, когда село ещё спало, так что застали врасплох. Игнат с работниками, однако, успел выскочить навстречу бандитам – собаки упредили. А бабы убежать успели не все – ключница Параша по старости ногами слаба была, да сколько-то стрелами побили, пока они к лесу бежали. Куда делись хозяйские дочки – неведомо, бог дал – успели в лесу скрыться.

– Найдём, Гринь! – сочувственно сказал Мишка. – Мы своих не бросаем…
Он специально не стал Гриньку перебивать, когда тот рассказывал – надо было дать парню выговориться. – Сколько у тебя сестёр-то?
– Трое. Старшая – Алёна, она уже взрослая совсем, вдовая, и две младших. Стёшке семь лет, Феньке шесть…
Мишка кивал, слушая, как Гринька путано, но уже с надеждой в голосе что-то говорил про замужество и вдовство сестры, про её красоту, да про то, какие смешные у него младшие…
– Ну, если взрослая, то не пропадут, а мы их потом в лесу отыщем.
– А вы бы в охотничьей избушке у озера её поискали. – Подал голос дед Семён. – Я так думаю, туда она пойдёт с девчонками-то. Сама бы и так где в лесу пересидела тут поблизости, дождалась бы, пока тати из села уйдут. А с маленькими она рисковать не будет, уведёт их. Какое-никакое там, а жильё. Когда на охоту ходили, всегда там останавливались. Затем хозяин эту избушку и держал. Там припас есть, родник рядом – можно долго прожить, если с умом. А ближе и нет ничего.
– Точно, в избушке она должна быть! – оживился Гринька. – Они с отцом да вот с дедом Семёном там по десять дней, бывало, жили в охотничью пору – потом, случалось, на лошадях только и могли добычу вывезти. На зиму всю запасались птицей битой, а зимой – шкурами. Батюшка Алёнку охотой от тоски по мужу погибшему отвлекал – уж очень она по нему убивалась…
– Михайла! – окликнул Мишку ратник Софрон, склонившийся над телом одного из убитых татей – Подойди-ка сюда!
– Что такое, дядька Софрон?
– Да вот, неладное тут что-то: тати одеты, кто во что горазд, а вот этот в полном доспехе. Ещё одного доспешного наши там положили. – Софрон махнул рукой куда-то в сторону. – А строевых коней одиннадцать. Куда ж ещё девять ратников делось?
«А ведь и верно – куда? Похоже, в телегах ехали обычные бандиты, а сопровождал их десяток ратников. Довольно странное сочетание, не находите, сэр Майкл?»
– Надо Луке сказать, пусть пленных поспрашивает, и верно – нечисто тут что-то.
За околицей села Лука, не испорченный всякими либеральными глупостями вроде гуманного обращения с преступниками или общечеловеческих ценностей, деловито руководил пытками пленных и их последующим развешиванием на всех подходящих деревьях в округе.
Пытки носили не воспитательный, а исключительно утилитарный характер: Лука и Осьма желали выяснить всё о схронах и заначках бандитов, которые вполне можно было прошерстить на предмет контрибуции, и о сообщниках банды в окрестных селениях, а возможно, и в самом Давид-городке. Столь крупный торговый центр просто не мог не привлечь к себе пристального внимания здешнего криминального мира. И естественно, что каждая уважающая себя банда должна была в таком замечательном месте иметь свои глаза и уши.
К сообщению Мишки и Софрона Лука отнёсся очень внимательно.
– Во! То-то я смотрю: кони строевые, а ратников нет.
– Двое-то есть. – Отозвался Софрон. – Одного наши положили, а того, что у постоялого двора, кто-то умудрился охотничьей стрелой, да прямо в глаз!
– Ишь ты! – восхитился Лука. – Это кто ж тут такой ловкий? Ладно, с этим потом… ну-ка, погодите-ка их вешать, давайте назад!
Двух бандитов, похоже, уже попрощавшихся с жизнью, поволокли назад, от дерева к восседающему в седле Луке.
– Значит так… хочу вас вот еще о чем спросить…
Самого вопроса Мишка уже не услышал, потому что его внимание привлек подъехавший Немой, державший за шиворот какого-то мелкого мужичка из местных. Как выяснилось, мужичок понадобился Немому в качестве «громкоговорителя». Встряхиваемый железной рукой Немого, тот озвучил следующее сообщение:
– Это самое… ребята ваши в лес побежали. Там один их удержать хотел, так не послушались… а потом этот – мужичок опасливо покосился на Немого – меня хвать, и суда поволок, чтобы известить, значить.
«Блин, наверное, за сестрами рванул, а Петька их удержать попытался, но не смог».
Немой, словно прочтя Мишкины мысли, требовательно качнул головой в сторону леса.
«Верно, самим догонять надо, а то Лука потом изведет рассуждениями о самовольстве отроков».
Догнать отроков Мишке с Немым удалось только уже в глубине леса, примерно в версте от опушки. Ребята толклись на краю небольшого овражка и что-то горячо обсуждали.
– …Так она через себя погоню пропустила! – объяснял Гришка. – Отсиделись в овражке с девчонками, да как! Прикрылись листьями и ветками, подождали, пока эти вперёд ушли, а сами потом тихонько в другую сторону подались. Правду Лёнька сказал: как будто её наставник Стерв этому учил… И по лесу шла хорошо, правильно, если бы не малые с ней – я бы и не нашёл, наверное, а потом и вовсе – по ручью ушли. А тати их и не искали – сами спасались – коней своих забрать не успели, пешими в лес подались. Так по следам выходит. Алёна девчонок, скорее всего, к охотничьей избушке повела… Как бы тати на них не наткнулись… Надо идти выручать.
Мишка оглянулся на Немого, тот согласно склонил голову, но указал пальцем себе через плечо – назад, в сторону села.
– Урядник Пётр! – скомандовал Мишка. – Одного человека послать назад, известить десятника Луку, что мы пошли к охотничьей избушке. Григорий, до вечера успеем назад обернуться?
– Нет, наверное, заночевать придётся. Мы туда только к вечеру доберёмся. Для пешего короткий путь есть, но мы-то верхами.
– Значит, так и доложить господину десятнику: «Вернёмся завтра».

Дорога оказалась неблизкой, и только ближе к вечеру они, наконец, добрались. Охотничья избушка стояла в таком глухом и диком месте – если бы Гринька не привёл, им бы и в голову не пришло, что тут может быть какое-то жильё.
На подходе к избушке был такой бурелом, что пришлось спешиться и, оставив коней с десятком отроков на месте, осторожно пробираться вперёд малой группой. Продравшись сквозь чащу, они разглядели добротное охотничье зимовье, расположенное на небольшой полянке. Рядом стоял небольшой сарай, за ним виднелся стожок сена, под стеной сарая высилась аккуратная поленница, чуть в стороне торчал из земли колодезный сруб.
Немой сделал знак «стоять» и принялся внимательно рассматривать открывшуюся картину. Мишка тоже попытался разглядеть признаки присутствия людей на зимовье. Если старшая сестра Григория добралась сюда с девчонками, то, видимо, сделала это очень аккуратно, не оставив заметных следов. Единственное, что отметил для себя Мишка, это не подпёртая колом дверь – свидетельство того, что в избушку кто-то зашёл.
«Тропинки нету, трава не примята… Может, сзади подошли?»
Немой, по всей видимости, тоже пришёл к такому же выводу и, не выходя на полянку, начал осторожно смещаться влево, намереваясь обойти зимовье, не обнаруживая себя. Только Мишка собрался спросить у Григория, нет ли вокруг зимовья каких-нибудь ловушек для незваных гостей, как Немой резко подался назад, уворачиваясь от непонятного предмета, упавшего с ближайшего дерева.
Ничего опасного поначалу не случилось – им под ноги, расколовшись на две половинки, свалилась сверху небольшая глиняная крынка с какой-то шевелящейся трухой внутри, способная нанести травму лишь по чистому недоразумению. Но как раз это-то недоразумение в виде целого роя разъярённых ос, устроивших в ней гнездо, и случилось. Рой явно не одобрял вмешательства спасательной экспедиции в свою личную жизнь и плевать хотел на все мечи и самострелы вместе взятые. С нарастающим гулом осы набросились на ребят, добираясь до тела и яростно жаля обидчиков. С воплями парни толпой вывалились на поляну перед домом.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Пятница, 11.02.2011, 16:41
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Пятница, 11.02.2011, 13:35 | Сообщение # 3

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
– Не стрелять, вашу … мать! – рявкнул Мишка, сам не совсем понимая кому – молодой бабе с луком, появившейся в дверях дома или своим отрокам, схватившимся за самострелы. Впрочем, все уже и так поняли, что стрелять не надо, да и не до того им было, если честно. – Бегом, сквозь кусты! – скомандовал Мишка: что от пчёл и ос надо спасаться, убегая так, чтобы хлестали ветки, он знал ещё с прежней жизни. Отроки рванули так, как никогда не бегали на занятиях. То ли это средство подействовало, то ли ос больше интересовало их разорённое жилище, но рой довольно быстро отстал.
Потом они сидели возле избушки, и Алёнка пыталась снять у своих «спасителей» отёки от укусов примочками из подорожника и стеблей одуванчиков, собранных меньшими сестрёнками на поляне. Велела мальчишкам разжевать их и прикладывать к укусам. Мишка с Немым пострадали больше всех: Мишка одним глазом почти ничего не видел, а с Андреем было и вовсе неладно. У него явно начался сильный жар, и Мишка насторожённо прислушивался, не сделается ли затруднённым дыхание – средств от аллергической реакции на укусы ос он не знал. Алёна, судя по всему, тоже прекрасно понимала опасность:
– Стешка, разбери постель и посмотри, чем нам воина укутать, согреть его надо. Фенька, возьми плоские камни, знаешь где, надо их нагреть на огне – к ступням ему приложим. А потом зверобоя и ромашки наберите побольше, пока не стемнело, а липовый цвет сушёный у меня там есть где-то немного – отвар сделаем… Ребята, помогите мне его в избушку завести!
Здесь всё было как будто в порядке – за Немым присмотрят, надо было подумать о другом.
– Трифон, тебе меньше других досталось, вернись к остальным, – начал распоряжаться Мишка, – скажешь уряднику Петру, чтобы коней стороной от зимовья провёл и подыскал полянку для ночлега: мы все в избушку не поместимся, заночуете там, и тати, если на след полутора десятков коней наткнутся, к избушке по этому следу не выйдут. Дозор Пётр пусть сам выставляет, здесь, сам видишь, все покусанные, им ночь спокойно поспать надо. Два дозора: один пусть избушку охраняет, а второй – ваш стан.

Ночью Мишка то и дело просыпался, и каждый раз видел, как Алёна хлопотала над метавшимся в жару Немым. Обычно в таком состоянии человек стонет, ругается или что-то бессвязно бормочет, а Немой не издавал ни звука, и выглядело это как-то особенно жутко.
В какой-то момент Алёнка, менявшая мокрую тряпицу на лбу у Андрея, увидела, что Мишка проснулся и шёпотом посочувствовала:
– Ребятам-то намного меньше досталось, и то они исстонались, а этому всё молча терпеть приходится: ни воды попросить, ни душу отвести не может.

На рассвете Мишку разбудил отрок Капитон – один из дозорных:
– Господин старшина! В лесу есть кто-то… Затаились пока…
– Что значит – кто-то? Где? Сколько? Ты их видел?
– Только слышал. Сидят за кустами, переговариваются тихо. Мужики. И много их. Не двое-трое, точно. Панкрат к нашим побёг, а я – тебя будить.
– Придурки, мать… Побёг он! А приказ от меня получить? Что он уряднику скажет?
«Петька же как услышит, так и попрётся сломя голову всем десятком, что у него остался. Дети, блин, ну, дети же!»
– Так…– Мишка притянул Капитона поближе и зашептал. – Из избушки незаметно выбраться сможешь? Так, чтобы тати не увидели?
– Смогу, они с другой стороны затаились.
– Дуй к уряднику Петру, скажешь, чтобы шли сюда пешими, бесшумно, себя не обнаруживали и в дело не встревали, пока я не свистну. Повтори!
– Передать уряднику Петру: идти сюда пешими, себя не обнаруживать и в дело не встревать до свиста.
– Исполнять!
Отпустив Капитона, Мишка обернулся и уловил на себе вопросительный взгляд Алёны.
– Алёна… – хоть она и была взрослой женщиной, вдовой, уважительно обратиться к ней «тётка Алёна» у Мишки не повернулся язык: больно уж молодо она выглядела. – Буди тихонько ребят, но не давай им за доспех и оружие хвататься, шуметь нельзя. Не знают тати, что мы здесь, вот и пусть не знают. Андрея не буди – пусть лежит.
Мишка подобрался к двери и попытался хоть что-нибудь разглядеть в узкую щёлочку.
« Да сколько же их… И из избы-то не высунешься – всё как на ладони. Хотя… Сколько там было конных? Одиннадцать, кажется? Двоих в селе положили, значит, не больше девяти. Тоже не подарок, но справиться можно, только бы ребята дурака не сваляли. Как бы их на открытое место выманить?»
Отвернувшись от двери, Мишка обвёл взглядом ребят и распорядился:
– Не шуметь, громко не разговаривать, доспех не трогать, самострелы к бою. Первые выстрелы: мой, Никодима и Григория, остальные прикрывают. Без команды не стрелять.
– В кого стрелять-то? Их же не видно, – неожиданно подсунулась к ним Алёна. Мишка, отвыкший от такой вольности со стороны женщин, поморщился и отмахнулся от неё.
– Ты куда лезешь-то? Иди лучше девчонок в заднее окошко подсади, пусть в лесу спрячутся.
– Тебя дожидалась! – Неожиданно дерзко ответила она. – Давно убежали. Ты лучше не сердись, а послушай. Они ж не знают, что вы здесь? Они беглые, прячутся, им сейчас поесть, отдохнуть, да раненых перевязать надо.
– Ну и что? – спросил Мишка. – Они не знают про нас, мы не знаем про них… если б они на полянку вышли, показались…
– Так и я о том же. – Сказала Алёнка. – Выведу я их тебе. Побьёшь?
– Как это выведешь? – Удивился Мишка.
– Не волнуйся! Всё хорошо будет. Вы только не подведите меня, ребятки, когда стрелять начнёте… И сами тут не ослепните! – Добавила она, непонятно чему усмехнувшись. – Сильно-то не пяльтесь…
Быстро стянула с себя платье, ребята и ахнуть не успели – и в одной нательной рубашке выскользнула за дверь, едва прикрыв её за собой. Как раз так, чтоб можно было смотреть, не высовываясь.
Тонкая нижняя холстяная рубашка облегала фигуру при каждом дуновении утреннего ветерка. Алёна шла к колодцу легко, потягиваясь, как кошка, будто со сна.
– Товсь! – прошипел Мишка отрокам, догадавшись, что хочет сделать эта безумная баба. – Стреляем снаружи, сразу от двери, первым выхожу я, Леонид и Афанасий не стреляют – подают заряженные.
А Алёнка остановилась возле колодца, не спеша распустила лежавшие на высокой груди косы, тряхнула головой, повела плечами, перекидывая волосы на спину, потом поставила ногу на колодезный сруб, подтянула рубаху выше бедра и стала что-то там рассматривать с самым отрешённым видом.
Зрелище было ещё то! Даже Мишку проняло, а уж отроков-то… Кто-то шумно сглотнул, кто-то громко засопел…
«Как они стрелять-то будут? Самострелы в руках гуляют, как у пьяных. Ну, даёт баба! Клюнут, блин, не могут не клюнуть!»
Неожиданно Мишка спиной почувствовал, что над ним кто-то навис. Оглянулся – Немой. Встрёпанный, с отёкшим лицом, с налитыми кровью глазами, в руке меч…
Тем временем, Алёнка наклонилась, да так умудрилась – весь свой соблазнительный до дрожи в животе круглый зад обтянула рубашкой! У Мишки и то аж зубы заломило.
И не выдержали такого издевательства тати, ну, не могли выдержать! Не таясь в предчувствии скорой забавы на поляну вышли семь человек. Один – с перевязанной рукой, другой прихрамывает – и туда же! Правда, все при оружии и в доспехах, но на дверь в избушку даже и не поглядели – обступили Алёнку полукольцом, а она даже не вздрогнула, не оглянулась, как будто не слышала ничего, так и стояла, наклонившись, и что-то в поленнице искала или вид делала, что ищет.
– Вперёд! – Мишка выскочил за дверь, послал болт в одного из татей, отбросил разряженный самострел, выхватил ножи, метнул один за другим. Сзади защёлкали самострелы отроков. Четверо татей повалились на землю, трое же, так и не дойдя до Алёнки, резко развернулись, хватаясь за оружие, сразу позабыв про соблазнительницу.
Мимо Мишки, чуть не сшибив его, пролетел Немой, в несколько прыжков оказался возле татей и тут же один из них скрючился с распоротым животом, а второй, безуспешно попытавшийся парировать удар, рухнул с рассечённой шеей. Андрей дёрнулся в сторону третьего, но тот уже валился на землю от Алёниного удара топором в спину.
«Да, сэр Майкл, сражением было коротким и победоносным, как в идеологически правильном кино про войну. Позвольте вас поздравить, враги, повержены добрыми молодцами без потерь в живой силе и технике! Добро торжествует над злом! Ох, а дама-то наша…»
Бледная до синевы Алёнка оседала на землю, не отрывая застывшего взгляда от топора, которым она разрубила позвоночник татю. Немой не дал ей упасть, подхватил на руки и понёс к порогу избушки…
«Ну вот: « Я злодея зарубил, я тебя освободил, а теперь, душа-девица, на тебе хочу жениться». Будет вам стебаться-то, сэр, ещё двое бандюков где-то болтаются, как там Петька-то с пацанами? Да, я же свистнуть обещал.»
Мишка высвистал сигнал «вперёд», прислушался, услышал ответный сигнал и скомандовал:
– Григорий, позаботься о сестре и наставнике Андрее, остальные - надеть доспех, вокруг осмотреться надо.
Идти осматриваться не пришлось: пока ребята надевали доспех, на поляне появились отроки под командой Петра. Петька вёл их в атаку очертя голову, предварительно даже не поинтересовавшись, что творится около избушки.
– Отбой! Всё закончилось. – Скомандовал Мишка. – Коней сюда, выставить дозоры, урядник Пётр, ко мне!
Петька быстренько отдал несколько команд, повинуясь которым, отроки двинулись в разные стороны, оглядываясь на валяющиеся возле колодца трупы татей.
– Мы тоже двоих убили, - обрадовал Мишку Петька. – Оба раненые были, сюда не пошли. Как ты свистнул, так мы их сразу…
– И о чём ты думал? – отнюдь не ласково отреагировал Мишка. – Раненые? А что, хоть одного взять живым не могли? Кого теперь допрашивать? Покойников? А сюда как пёрли? Как быки на случку – глаза в кучу, рога вперёд и на всё наплевать! А если б вас тут встретили не мы, а тати? Ты кто – урядник или кухарка? Полководец, туды тебя… Пришёл, увидел, застрелил.
Петька было обиженно надулся, но всё же пересилил себя:
– Виноват, господин старшина!
– Ладно, Петь, научишься ещё. Пока все живы – и слава богу!


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Среда, 16.02.2011, 22:02 | Сообщение # 4

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Глава 2

На ветке без листьев
Свила гнездо птица.
Начался новый круг жизни!

(Ёси Акаи)


Столы для поминок пришлось накрывать во дворе – хозяйский дом развален, постоялый двор сгорел, крышу амбара обрушили, а других подходящих строений в усадьбе Алёнкиного отца не было. Впрочем, погода была хорошая, а со столами и скамьями помогли соседи. Угощения же было вполне достаточно – содержание постоялого двора требовало больших запасов еды и напитков в погребах.
День не был постным, и сельский священник отец Геронтий, строго следивший, чтобы поминки, не дай Бог, не превратились в языческую тризну, благословил скоромные блюда, да и вообще проявлял меньшую, чем всегда, въедливость, потому что устал. И не удивительно: отпевать сначала в церкви, потом на кладбище, пришлось не один десяток «убиенных рабов божьих», и на скамью за поминальным столом он опустился с явным облегчением.
Григорию, впервые в жизни оказавшемуся в роли старшего мужчины в семье, пришлось нелегко: работников осталось мало и землекопов пришлось нанять. Отцу Геронтию за службу надо было заплатить (а торговаться поп умел не хуже купца и не стеснялся этого). И все мужские заботы по приданию пристойного вида разорённой усадьбе тоже свалились на него. Правда, в делах хозяйственных немало помог Осьма, быстро договорившийся о рытье могил с соседями, а переговоры с попом совершенно неожиданно облегчил Михаил, так смотревший на «батюшку» во время разговора, что тот даже утратил часть своего красноречия. И ведь ни слова не сказал, но Алёнке, наблюдавшей за разговором со стороны, показалось, что у отца Геронтия аж руки чесались, чтобы перекрестить непонятного отрока или даже окропить того святой водой. На всякий случай.
Сейчас Григорий сидел на отцовском месте во главе стола, но вот привычного, безмолвного – одними глазами или наклоном головы – хозяйского руководства трапезой Аленкин брат не только не мог повторить, но даже и не задумывался над этим.
Алёнка же вполне уверенно руководила обслуживающими трапезу бабами, не перекладывая эту заботу на плечи помощницы погибшей ключницы, которую покойница готовила себе на замену. Не потому что не доверяла той – просто суета позволяла хоть на время забыться и не задумываться о свалившейся беде. При всей своей занятости она, тем не менее, время от времени поглядывала туда, где, в стороне от остальных ратников, как будто возглавляя отроков, сидел Андрей Немой. После всего, что довелось им испытать накануне, именно к нему из всех ратнинских мужей Алёнка испытывала наибольшее доверие. Несмотря на его внешнюю угрюмость и то, что он как будто даже нарочно, совершенно не замечал её после возвращения в село, что-то привлекало в этом суровом воине. Что именно, она пока ещё и сама сказать бы не могла. Ухаживая за ним в охотничьей избушке, Алёнка видела на его горле страшный шрам, а сейчас обратила внимание, что еду он пережёвывал медленно и тщательно, а перед этим мелко крошил ножом.
«Ему же глотать трудно, наверно – горло-то как поранено!»
Алёнка перехватила одну из помогавших ей девок и, указав на Андрея, велела подавать ему всю пищу мелко нарезанной. Питьё же подносила ему сама, как самому дорогому гостю, но ни благодарственного кивка, ни какого другого знака внимания она от него почему-то не дождалась.

В конце поминок, когда гости уже начали потихоньку расходиться, к Алёне привязался отец Геронтий.
– Достойно ведёшь себя, вдовица. И трапеза поминальная у тебя христианская вышла, никакой языческой мерзости не допустила. Хвалю!
– Благодарствую на добром слове, отче.
Алёна надлежащим образом скромно потупилась – бабка-ворожея, принятая в род ещё отцом Игната и взявшая на себя труды по воспитанию и обучению Алёнки, попов не любила, но вести себя так, чтобы не вызывать их нареканий, Алёнку приучила.
– А скажи-ка мне, вдовица, что ты про этих людей знаешь? Вроде бы и воины и, несомненно, село наше от великой беды спасли, но… странные какие-то. Опять же, отроки с оружием… и прочее…
Ну, ещё бы они не показались бы отцу Геронтию странными! Отроками безмолвно командовал немой мрачный воин с неподвижным лицом – ну вылитый скорбный лик на иконе! Старший из отроков (подумать только – подростка старшиной величают!) своим пронзительным взглядом буквально оторопь на священника нагонял. А уж воевода их… мало того, что обликом сущий язычник-нурман, так оказался ещё и говорливее самого отца Геронтия! Алёнка во время беседы священника и десятника Луки специально несколько раз как бы случайно прошла мимо. Сначала-то разговор вроде бы был понятен: «батюшка» деликатно намекал на десятину с захваченной добычи, но потом… Нет, не зря десятник Лука носил прозвище «Говорун»! Он всё говорил, говорил, говорил, отцу Геронтию всё реже удавалось вставлять в разговор хоть словечко, а сама беседа отклонялась в разные, порой совершенно неожиданные стороны – Лука даже что-то чертил прутиком на земле. В конце концов, лицо священника начало приобретать какое-то туповато-сонное выражение, и удалялся он после окончания беседы походкой несколько нетвёрдой. Хоть и трезв был совершенно.
– И скаредность у них, увы, удручающая, – продолжал отец Геронтий. – Я понимаю, десятина… у них свой приход есть, свой храм, свой пастырь, но молебен-то благодарственный за одоление супостата могли бы и заказать. Ты бы, вдовица, намекнула их начальным людям.
– Намекну, отче. Не знаю, прислушаются ли, но намекну.
– А с хозяйством что думаешь делать? Братец-то твой молод ещё, управится ли? Или сама вознамерилась?
– Да уж и не знаю, отче… Тягота-то какая… С братцем надо переговорить, у знающих людей совета спросить…
– Истинно, истинно, вдовица. У знающих людей, да не просто знающих, а к тебе и к твоему семейству душевно благорасположенных, кто дурного не посоветует.
«У тебя, что ли? Ты советовать любишь…»
– Однако же, не забывай, батюшка твой, Царствие ему Небесное, пожелал, чтобы братец твой выучился, а воля покойного священна. Учёбу Григорию бросать не след. А тебе самой такое хозяйство из разрухи поднимать… Мыслимо ли?
«Хочешь, чтобы я сама спросила? Спрошу…»
– Ой, батюшка, за хлопотами-то и подумать о том ещё не успела. Гриша-то молод совсем, неопытен. Может, ты мне что подскажешь?
– А не продать ли вам и усадьбу, и дело купеческое? Выучится Григорий, будет с чем свою торговлю начать. Ты подумай, желающие откупить найдутся. А я прослежу, чтобы вас не обидели.
«Это что же за желающие такие? У нас в селе никто не сможет. Со стороны кто-то?»
– С решением не тороплю, но ты подумай, подумай…

Ближе к вечеру, когда вымотанная тяжёлым днём Алёнка мечтала только добраться до постели и не знала ещё, где ту постель для себя и сестрёнок пристроить, к ней подошёл Лёнька.
– Алён, ты как, на ногах ещё держишься?
– Вроде стою пока. А в чём дело? Стряслось ещё что?
– Да нет, ничего не случилось… поговорить тебя зовут.
– Кто?
– Свои все: мы с Гришкой, наш урядник Пётр и Михайла. Он тебя позвать и велел.
Незадолго до этого Алёнка видела, как Михайла долго и серьёзно обсуждал что-то с десятником Лукой, Осьмой и Андреем Немым. Видимо, они что-то решили и теперь старшина Младшей стражи собирался рассказать об этом семейству Григория. Удивительно только было, что на совет приглашали бабу. Хотя, отроки всё-таки, не взрослые мужи, и опыт Гриньки не шёл ни в какое сравнение со знанием жизни Алёны, успевшей побывать замужем за туровским купцом, да и разница в возрасте в шесть с лишним лет – тоже не пустяк.
– Значит, так, други любезные, – начал Михайла, дождавшись, пока Алёна скромно пристроится с краешку – не простые тати на вас напали. На вас, на вас, не удивляйтесь. Целью их было не село, а именно ваша усадьба, а остальным так, заодно уж досталось. Почему? А скажи-ка, Петя, с чего это батюшка твой послал тебя учиться водить обозы по суше, хотя главная торговля у нас всегда по рекам идёт?
– Ну, так по рекам-то все торгуют, иной раз на воде толкотня бывает, как на торжище. А всякому купцу желательно торговать так, чтобы других купцов рядом не было. Оно и выгоднее, и спокойнее. Вот батюшка и измыслил ставить в конце водного пути острожек, запасать там товар и вести торговлю вдаль от воды из этого острожка. А для этого надо обозы по суше водить.
– А теперь ты, Гриша. Не тем ли самым занимался батюшка твой через свой постоялый двор?
– Ну, не точно так, но похоже. Тут ведь какая хитрость была. – Григорий немного поколебался, но всё-таки решился рассказать. – Примерно в неделе пути от нас, а может, днях в десяти, кончаются Туровские земли и начинаются Киевские. Удобного водного пути к ним нет, и киевские купцы туда не добираются – далеко, да и не выгодно.
– Ага, а если нет купцов, то нет и княжеских мытников! – Михайла понимающе усмехнулся и неожиданно вперился взглядом в лицо Алёны. – Так?
Алёна от неожиданности сначала кивнула головой в ответ, а потом уже подумала, что, может быть, признаваться в этом и не стоило. Михайла же, пробормотав непонятное слово «контрабанда», заговорил вроде бы совсем о другом:
– Мы с десятником Лукой и наставником Андреем внимательно коней и доспех татей рассмотрели. Очень интересная вещь получается: большая их часть – те, что на телегах приехали – обычные разбойники, а вот те, что верхами заявились, больно уж ухожены, не на татей, а на дружинников похожи, либо княжьих, либо боярских. Вот и заинтересовались мы: чьи же это дружинники тут у вас разбоем занимались? Кто и для чего их на такое дело послал? Ну, кто что по этому поводу думает?


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Среда, 16.02.2011, 22:07 | Сообщение # 5

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Алёнка вежливо подождала, пока выскажутся отроки, но мужская часть «совета» молчала, и она тихо спросила:
– Выходит, они в сговоре были?
– Верно. А в чём смысл этого сговора?
– Ну, не знаю… неужто мы кому дорогу перешли? Не верится что-то.
– Понимаю, – Михайла согласно покивал головой. – В плохое всегда с трудом верится. Ну что ж, придётся мне кое-что вам объяснить. Для вас тати – воплощение зла, какое б зверство они не совершили, вас это может испугать, разозлить, возмутить, но не удивить. Тати – они тати и есть, и добра от них ждать нельзя. Для самих же злодеев всё это выглядит совсем иначе. Для них грабёж – это работа. Работа лихая, но трудная и опасная, требующая умения и храбрости. Один удачный грабёж может ватагу долгое время кормить, а потому работу эту надо делать дружно, со тщанием и не отвлекаясь. Поэтому, если грабить – то только грабить, молодых баб да девок помять – уже лишнее, и ватага на это смотрит недобро, ну разве что уж совсем изголодались, давно женщин не видали. Убивают же только тех, кто сопротивляется. Среди татей любителей кровопролития мало, да и те долго не живут. А уж поджигать – всё равно что резать курицу, которая золотые яйца несёт, в другой раз сюда уже тогда не придёшь. Так что убивают и жгут только тогда, когда хотят, чтобы место то было пусто. Это более войне, а не грабежу пристало.
– Так ты же сам сказал, что здесь дружинники были, – недоумённо произнёс Григорий.
– Да, сказал, но где жгли и убивали? Только в вашей усадьбе. По всему селу больше ни одного убитого и ни одного поджога.
– Так батюшка как раз и сопротивлялся.
– А женщины? И несколько работников ваших, которых в спину стрелами побили? Они же убегали, какая от них опасность? Значит, было где-то и кем-то решено: месту сему быть пусту. Не всему селу, а только вашей усадьбе. Выходит, что права твоя сестра, Гриша: перешли вы кому-то дорогу. Кто-то на ваше дело купеческое глаз положил и захотел от вас, как от соперников в том деле, избавиться.
–Так вот почему отец Геронтий со мной заговорил! – удивилась Алена – Кто-то наше дело откупить хочет… И не наш – со стороны кто-то, у нас это никому не подъёмно. Только что-то уж больно быстро про нашу беду сторонние люди проведали…
Странный всё-таки отрок Михайла. Вроде бы ничего особенного Алёнка им и не сказала, а он глянул так, словно изумился её уму и знаниям. Да ещё и на словах подтвердил:
– Умна у тебя сестра, Гриша, умна-а…
Велика ли корысть с похвалы мальчишки? Однако услышать её из уст именно этого необычного отрока было очень приятно… странно даже. Алёнка невольно оглянулась и вдруг с некоторым удивлением поймала себя на мысли: может, наставник Андрей поблизости где, может, расслышал похвалу? А Михайла между тем продолжал:
– Только не ПРОВЕДАЛИ, как мне думается, эти самые сторонние люди про вашу беду, а ЗАРАНЕЕ ЗНАЛИ. Вот и получается, что выгоду сухопутной торговли батюшка твой, Петя, не первый понял. И ещё: тот, кто задумал дело покойного Игната перехватить, крови не боится, и сила воинская у него есть. Понимаете теперь, – Михайла поочерёдно взглянул на Григория и Алёнку, – что вам здесь оставаться и продолжать отцовское дело никак нельзя? Мы же не каждый день мимо вашего села проходить будем?
От негромкого, но уверенного голоса Михайлы у Алёнки перехватило дыхание.
«Крови не боятся!» Сколько человек уже положили… и ещё положат. Гриша не справится – сам мальчишка ещё… и малявки… Господи, что ж делать-то?»
– Значит, продавать, – сказал, как отрубил, Михайла. – А вас к себе заберём. Григорий пусть спокойно доучивается… ну, и тебе, Алёна, тоже дело найдётся. Пропасть не дадим.
Вспышкой мелькнула радостная мысль: «С Андреем вместе поеду!» И тут же вслед за ней навалилось понимание – это ж сколько хлопот-то предстоит, Господи, подумать страшно! Жизнь заново начинать придётся. Только... разве это жизнь была? Что за два года после смерти Фомы видела? Чему радовалась? На что надеялась? Пустота одна… Права бабка была – нет худа без добра. И опять всплыло: «Андрей!»
Ход Алёниных мыслей прервал голос Григория:
– А мы вот как раз и посмотрим, кто это «со стороны» такой резвый, что наше дело перекупить уже подсуетился? Да наведаемся к нему, да поспрошаем…
Алёнка взглянула на брата и передёрнулась – такое ожесточение звучало в голосе обычно добродушного Гриньки.
– Ну, это вряд ли, - прервал изложение кровожадных планов Михайла. – Перекупать наверняка через третьи руки будут, а заправлять делом не сам хозяин станет, а какой-нибудь тиун, либо купчишка из мелких, в полной власти хозяина пребывающий. Так что этих расспрашивать, скорее всего, бесполезно окажется. Однако посмотреть незаметно, в чьи руки дело перешло, нам никто не мешает, а вот когда убедимся, что виновника всего этого злодейства точно нашли, тогда и наведаемся. Мы тоже крови не боимся, а рассчитаться за своих Младшая стража своей обязанностью считает. Ну что, на том и порешим? С нами едете?
– Да, едем, – решительно заявил Григорий. – А вот когда дознаемся, кто это всё сотворил… так не только с ним посчитаемся, но и с Геронтия найдём, что спросить.
– А вот это ты зря, Гриш, – и снова Алёнка поразилась тому, как не по-отрочески говорит и смотрит Михайла. – Пастырь ваш не только о себе печётся. Подумай-ка: большинство людей занято мыслями только о себе, о своей семье и своём хозяйстве, и очень немногие способны думать о всём селе сразу. Отец Геронтий один из этих немногих, а может быть, и единственный. Да, подталкивал вас продать хозяйство и уехать, но это значит, что разбойничьих налётов на село больше не будет! Да, новый хозяин ваше бывшее семейное дело восстановит и поднимет, и выгоду, которая могла бы быть вашей, себе заберёт, но ведь это не даст селу зачахнуть. Ты только прикинь, какая прибавка к благосостоянию ваших односельчан проистекает от постоялого двора и проходящих через него купеческих обозов. Ты об этом подумал? А отец Геронтий это в расчёт принял!
– Так что же, ради этого сирот с родного подворья выпихивать? – возмутилась Алёнка.
– Понимаю, обидно, – согласился Михайла. – Ты только положи на одну чашу весов нескольких человек, которых вовсе не оставляют нищими и не изгоняют, как извергов, а на другую чашу – благополучие всего села. Что перевесит? – Михайла обвёл вопрошающим взглядом своих собеседников и опять произнёс не очень понятное: – Управленцу, бывает, приходится принимать и ТАКИЕ решения.
– Но всё равно… – не сдавалась Алёнка, хотя уже и понимала беспощадную правоту Михайлы, – свой-то интерес он тоже не забывает!
– Само собой, – не стал спорить старшина Младшей стражи. – В благополучии села и он кровно заинтересован. Пастырь-то у вас из белого священничества – женатый, семейный. Ему не только паству блюсти нужно и храм божий в порядке содержать, но ещё и семью кормить. Но и это не самое трудное. Ты попробуй каждый день, каждый час, каждым словом, каждым поступком являть окружающим пример праведной жизни. Ведь со всех сторон смотрят, всё подмечают, обо всём судят… – Михайла немного помолчал и вдруг со странной злостью добавил: – И ни черта же не понимают! Думаете, хоть кто-то догадался, что пастырь ваш сейчас спасает село от повторного налёта татей? И наплевать ему, что сам он при этом не лучшим образом выглядит! Так тоже можно себя в жертву приносить – запомните это!
Все присутствующие, включая Алёнку, изумлённо вытаращились на Михайлу, не зная, чему больше поражаться – смыслу услышанного или неожиданной горячности, с которой это было произнесено.
«Господи, да сколько ж лет на самом деле этому мальчишке? Не отрок – старец умудрённый! Это что ж получается: я перед батюшкой скромницей прикидывалась, Лука Говорун его до головокружения забалтывал, Гриша на него злобился, и только Михайла стоял в сторонке, помалкивал, всё понимал и сочувствовал отцу Геронтию! Единственный из всех».

Весь следующий день у Алёнки ушёл на сборы. Отроки помогли окончательно раскатать полуразрушенный дом – так в нём легче было отыскать и собрать уцелевшие вещи, необходимые для устройства на новом месте. Спасшиеся работники обоего пола сначала собирали в кучу, а потом укладывали на телеги скарб. Соседские мальчишки пригнали принадлежащих семье козочек особой, пуховой породы. Дело нашлось всем, но всюду требовался хозяйский пригляд, и Алёнка буквально сбивалась с ног.
С молодыми хозяевами уезжали дед Семён и Ульяна, оба теперь уже бывшие холопы, получившие вольную (Григорий при свидетелях разорвал грамотки с кабальными записями на них), но не захотевшие оставаться на месте трагедии. Дед Семён, к счастью, не так уж и тяжело ранен оказался, просто по голове получил, а потом тати про него и вовсе забыли. Муж и сын Ульяны погибли рядом с хозяином, и она до сих пор ещё была немного не в себе, но в сборах всё-таки помогала. Алёнка поначалу думала попросить деда Семёна, чтобы он остался присматривать за усадьбой до её продажи, но тот отказался наотрез:
– Моя помощь вам ещё на новом месте пригодится, а тут и Ипат управится.
Ипат был доверенным приказчиком Алёнкиного отца, частенько именно его отправляли торговать с обозами. Холостой Ипат в ту ночь дома не ночевал и потому остался жив, к тому же, зная его характер, Алёнка предполагала, что и с новыми хозяевами он сумеет поладить. Дед же Семён и вправду будет незаменим при обустройстве на новом месте. Ночью он вместе с Алёнкой пришёл к развалинам старого дома и ждал, пока она, положив лапоть под уцелевший остов печи, упрашивала батюшку-домового переехать с ними на новое место, а потом собрала горсть ещё тёплых угольков из печи – взять с собой на новое место, чтобы там частица от родного очага с ними была.
Неожиданную и очень большую помощь в сборах Алёнке оказал обозный старшина Илья – низенький щуплый мужичок, заросший волосом так, что лица было почти не видно, очень деятельный и практичный. Он помог и советом, и руками своих обозников, и виртуозным умением торговаться – для того, чтобы увезти всё нужное, понадобилось прикупить пару телег с лошадьми, благо Алёнке было известно место батюшкиной захоронки с серебром.
С отцом Геронтием тоже пришлось поторговаться, как с представителем будущего покупателя. Но с ним торговался сначала Осьма, а потом уже и Лука Говорун. Сначала спорили о месте, где будет заключена сделка. Отец Геронтий, естественно, хотел, чтобы это произошло в Дубравном, а Осьма настаивал на приезде покупателя в Ратное. Решили, как говорится, «ни вашим, ни нашим» – и покупатель, и продавец должны были приехать в Княжий Погост, где купчую грамоту надлежащим образом составил бы боярин Фёдор.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Среда, 16.02.2011, 22:13 | Сообщение # 6

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Потом возникло новое затруднение – некого было ввести в права наследования. По Русской Правде в случае отсутствия наследников мужского пола, имущество считалось выморочным, и должно было отойти князю. Вообще-то наследники мужского пола у покойного Игната были – сын Григорий и брат Никита, но один был несовершеннолетним, а другой проживал в Турове, да и то неизвестно, находился ли он там в настоящее время, мог и уехать по купеческим делам неизвестно насколько.
Выход подсказал отец Геронтий – Григорию нужен опекун. И предложил на эту роль себя! Вот тут-то и было пущено в ход самое грозное оружие – Лука Говорун. Уже на второй сотне слов ратнинского десятника, взявшегося с подробностями разъяснять окружающим тонкости такого непростого дела, как выбор опекуна, отец Геронтий смертно затосковал, а ещё через краткое время махнул рукой и со словами «Делайте, что хотите» отошёл в сторону. И тут Алёнка удивила присутствующих, а более всего – самоё себя, обратившись к ратнику Андрею. Земно поклонилась ему и произнесла:
– Молю тебя, честной муж, прими на себя тяготы заботы о сиротах. Отдаёмся на полную твою волю и почитать тебя будем отца вместо.
Григорий пару раз удивлённо хлопнул глазами и тоже склонился перед Андреем.
Лука заткнулся на полуслове.
Михайла как-то совершенно по-стариковски не то сказал, не то кашлянул: «Кхе!»
Ратник Андрей, и без того скупой на жесты и мимику, сначала и вовсе окаменел, а потом непонятно заскрёб пальцами по подбородочному ремню. Только потом Алёнка поняла, что он пытается его расстегнуть. Справился, наконец, с пряжкой, сдёрнул с головы шлем и склонился в ответном поклоне.
– Он согласен, – «перевёл» Михайла.

Увеличившийся на несколько телег обоз в сопровождении десятка Луки Говоруна и отроков купеческого отделения сразу от села направился в сторону Княжьего погоста – из-за случившегося было решено прервать торговый поход и возвращаться в Погорынье. Возницами на телеги Алёнкиного семейства Михайла посадил отроков, и она, только изредка отвлекаясь на младших сестёр, могла без помех присматриваться к порядкам в возглавляемом Ильёй обозе, заметно отличавшимся от привычного ей устройства обоза купеческого. Строгий воинский порядок чувствовался здесь во всём: и в том, что впереди постоянно находился дозор, и в том, как строго выдерживалось одинаковое расстояние между возами, и в беспрекословном подчинении всех без исключения приказам десятника Луки, и во многом другом.
Поначалу казался странным и даже смешным особый воинский язык, которым пользовались ратники и отроки – чёткие отрывистые команды и все эти «исполнять!», «слушаюсь!», «так точно!» Постепенно Алёнке стало ясно, что это не причуда кого-то из начальных людей, а строгая необходимость – именно из таких отличий и складывается разница между сборищем вооружённых людей и настоящей дружиной.
Одного Алёнка никак не могла понять: отчего на неё так странно косятся обозники, да и кое-кто из ратников, будто не бабу видят, а чудо заморское какое-то. То, что некоторые, особенно кто помоложе, по-мужски отдают дань её красоте – так это одно дело, такое она сразу примечала, но чувствовалось, что дело не только в этом.
Осторожно попыталась братьев расспросить – в чём причина-то? А то словно она что-то не то сделала, а что именно, понять никак не могла. Гринька с Лёнькой помялись, переглянулись. Гринька с сомнением почесал в затылке и выдал:
– Ну так, из-за наставника Андрея, наверное. – Он пожал плечами. – Да не знаю я… просто, боятся его многие, особенно бабы. Я-то и то обалдел, когда ты его просить стала. Подумал – откажет, хотя я-то и не против совсем… С одной стороны и хорошо оно – теперь тебя никто задеть не посмеет, мужи поостерегутся даже покоситься не так в твою сторону – под его-то защитой, а то сама понимаешь – ты вдова молодая, да пригожая, мало ли… но… ведь он же бобыль. И женат не был никогда.
Не женат? Алёнка даже и надеяться не смела на такое. Почему не женат – ей было всё равно.
Андрей сам подъехал к обозу в первый же вечер на привале, как раз, когда поспела каша на костре – они ужинать собрались. Посмотрел на Алёнку вопросительно. Она и без слов поняла – спрашивает, как устроились. Улыбнулась ему в ответ.
– Спасибо за заботу, Андрей Кириллович. Хорошо всё. Присядь, отужинай с нами.
Андрей в ответ как-то странно взглянул, словно не понимая, что она говорит. Хотя, чего тут такого-то? Не чужие же они теперь… Наверное, он бы и ушёл, но тут вмешались Стешка и Фенька, которые совсем ещё по-детски после ночёвки в охотничьей избушке безоговорочно признали своими всех отроков, бывших там с ними, а заодно и Андрея. Да и неудивительно: после всех страхов, что девчонкам пришлось пережить, рядом с ними опять был большой и сильный мужчина – их защитник. К тому же Алёнка успела им объяснить, что воин Андрей отныне их опекун, и его надо почитать, как родственника – не решилась сказать, что как отца – боялась лишний раз про их горе напомнить. Вот сейчас девчонки и выручили – повисли с радостным писком на Андрее с двух сторон:
– Дядька Андрей, дядька Андрей! Идём, у нас каша вкусная! Алёнка готовила!
Они восторженно лепетали, уговаривая его остаться, а не ожидавший ничего подобного Андрей растерянно замер, опасаясь неловким движением ненароком зашибить мелюзгу. Впрочем, раздражения или досады в его глазах Алёнка не заметила, и потому кивнула сестрёнкам одобрительно:
– Давайте, давайте, ведите Андрея Кирилловича к нам.
Андрей помедлил ещё чуть-чуть, потом подошёл, кивнул ей благодарно и сел у костра рядом с дедом Семёном…
И после ужина задержался – девчонки не отпускали, да и он, кажется, не без некоторого интереса наблюдал за их вознёй. Алёнка хлопотала в стороне и изредка посматривала на них. На сердце у неё было покойно, тепло и радостно – просто от того, что он сейчас был рядом. Хотелось подойти, встать около, положить руки на плечи, как бывало с Фомой. Вспомнила мужа и сама вдруг удивилась: и тому, что сравнила его с Андреем, который совсем на Фому не похож, и тому, что впервые за всё время не отозвалось это воспоминание острой тоской в сердце, а только печалью и грустью о прошедшем – видно, новая беда старую боль притупила. Алёнка отвлеклась, устраивая девчонкам постель на телеге, ещё подумала, что поздно, им уже спать пора давно – маленькие же, как ещё не заснули-то на ходу? Обернулась и застыла, поймав странно растерянный взгляд Андрея.
Сам он, боясь пошевелиться, сидел в неудобной позе, а на коленях у него мирно посапывала, свернувшись калачиком, Фенька. Стешка, уже совершенно сонная, привалилась к нему сбоку и, хотя всё ещё старалась таращить глазёнки, но тоже явно засыпала. А Андрей смотрел на Алёнку, словно о помощи просил. Как же этот взгляд её по сердцу полоснул – столько в нём было невысказанной тоски … о чём? О семье и детях, которых у него никогда не было, о матери… возможно, о матери его нерождённых детей?
«О, Господи, да он же ребёнка никогда на руках не держал! Да как же это? Неужто и такой малости у него не было? Ну не своих, так братьев или племянников… а его и этим судьба обделила… За что?»
Осторожно приняв с колен у Андрея посапывающую и причмокивающую во сне Феньку, Алёна кивнула ему на Стешку:
– Придержи её, а то упадёт.
– Не сплю я, – сонно пробормотала девчонка и тут же завалилась Андрею на плечо. Он неловко приобнял её, прижал к себе, помедлил и подхватил на руки.
Алёнка отнесла младшую сестрёнку к телеге, уложила, обернулась, чтобы идти за Стешкой. Андрей с ребёнком на руках уже стоял рядом, а она и не расслышала, как он подошёл. Богатырского сложения воин неловко, но бережно держал малышку – впервые в жизни привычные к оружию руки ощущали беззащитную хрупкость детского тела. Алёнка почувствовала, что у неё на глазах наворачиваются слёзы. И сама не поняла от чего - то ли от жалости к сестрёнкам, то ли от сочувствия к нему - обделённому столь простой человеческой радостью…
«Да ведь мы для него сейчас единственная семья… Пусть не кровные родичи, только на время, вдруг, словно снег на голову свалившиеся чужие девчонки, но всё-таки семья, своя… Вот отчего он и потянулся-то к нам…»
Алёнка тихонечко вздохнула, закусила губу с досады.
«Ну и ладно, ну и пусть говорят, что хотят… а всё равно – хорошо, что я именно Андрея попросила об опеке. Что там выдумали про него – не знаю, но видно же – душа-то у него добрая».

Хоть и устали девчонки за день в дороге, хоть и не пожалела Алёнка сил, устраивая им постель в телеге поудобнее, но отдохнуть в ту ночь ей не удалось: обе сестрёнки спали беспокойно, вскрикивали и плакали во сне, толкались и звали матушку. У Алёнки сердце кровью обливалось – и сама ещё не пришла в себя после похорон, и сестрёнок жалко было до слёз. Встала потихоньку, покопалась в том узле с обгорелой одеждой, что себе под голову пристроила, вытащила наощупь какую-то рубаху – и не понять в темноте, чья она была. Да и неважно это, главное – родительская, и родительскую силу и любовь в себя впитала, а значит, защитит детей от беды и тревоги.
Алёнка устроилась у ближайшего костра – тот давал ещё немного света, и начала отрывать от подола рубахи подходящие по размеру куски ткани. Стоявший на страже Складень заинтересовался, подошёл поближе, спросил, всё ли в порядке.
– Да вот сестрёнки спят плохо, хочу по кукле – Бессоннице им сделать.
Ратник покивал головой: – Верное дело, моя баба детям тоже таких делала. Только наши-то тогда ещё совсем малыми были, а твои уже выросли. Поможет ли?
– Да ведь тут не в возрасте дело: столько на них за последние дни свалилось, неудивительно, что спать не могут. А успокоить их да утешить… сам знаешь – матушки-то нашей больше нету, – Алёнка судорожно вздохнула и ненадолго умолкла. – Только любовь-то родительская жива – вот она и поможет. Куклы же эти всегда при девчонках будут – и напоминанием, и оберегом от напастей.
– Тебе света-то хватит? Погоди, сейчас ещё дровец подкину, – ратник отошёл к куче запасённых для утренней готовки дров и добавил в затухающий костёр пару поленьев. – Ну вот, теперь тебе всё видно будет.
Алёнка уверенно рвала и складывала ткань, скручивая её нитками, вытащенными с краёв лоскутьев.
– Эк ты ловко-то как! – Складень одобрительно крякнул.
– Так дело-то несложное, – пожала плечами Алёнка, аккуратно свернула остатки рубахи – потом ещё пригодится, последнее дело тканью разбрасываться, поблагодарила ратника за помощь и вернулась к сёстрам. Девчонки в очередной раз разметались во сне, пришлось опять укладывать каждую на своё место и укутывать – ночь выдалась прохладная. Тщательно подоткнув со всех сторон одеяла, Алёнка вложила в руки Стешки и Феньки по кукле и устроилась между ними, еле слышно приговаривая:

Сонница – бессонница,
Не играй моей сестрёнкой,
А играй этой куколкой.
Девчонки, видимо, почувствовали тепло её тела, потянулись к ней, но уже не плакали, а тихо сопели, обняв кукол и привалившись к старшей сестре. Куклы ли помогли, детские ли души легче переносили боль, или просто они уже начали привыкать к изменениям, Алёнка не знала, но все остальные ночи она могла спать спокойно.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Среда, 16.02.2011, 22:13
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Среда, 16.02.2011, 22:21 | Сообщение # 7

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Как правило, женщины и не подозревают, что одним своим присутствием разрушают устоявшийся порядок в любом мужском сообществе, даже так жёстко связанном дисциплиной, как воинское подразделение. Алёнке довелось в этом убедиться на первой же стоянке. Им, как единственным женщинам в обозе, отвели самое безопасное место в воинском стане – в середине. Никто из мужчин даже не задумался, насколько неловким может оказаться для женщин сплошное мужское окружение. Алёнка уже прикидывала, как бы и кому бы это объяснить, но то, что не приходило в голову взрослым мужам, оказалось вдруг совершенно понятным подростку – Михайле. Вот уж воистину удивительный парень! Без излишних объяснений и разговоров он приказал отрокам переместить семейный обоз Алёны на край воинского стана, к густым кустам.
– Здесь вам будет удобнее, но невдалеке дозор поставлен, так что не пугайтесь.
Сказал и отъехал, как будто сделал что-то совершенно для себя привычное, никакого особого значения не имеющее, а Алёнка вздохнула с облегчением, да и Ульяна проводила этого необычного мальчишку долгим задумчивым взглядом. И на всех последующих стоянках подобный порядок повторялся неукоснительно: женщин охраняли, но в то же время они располагались слегка наособицу.
На одном из привалов Алёна отошла за кусты немного дальше, чем собиралась, и неожиданно услышала громкий голос ругающегося отрока. Прислушалась и поняла, что урядник Пётр отчитывает кого-то из своих подчинённых, и подкралась поближе: за время поездки ей стало интересно всё, что касалось воинских порядков – уж очень сильно отличались они от привычного ей уклада, а жить ей теперь предстояло именно среди воинов.
Осторожно выглянув из-за куста, Алёнка увидела стоящих на полянке отроков и урядника Петра, пинающего ногами одного из своих подчинённых. Тот, лежал на земле, дёргаясь от ударов и поскуливая, а Пётр ритмично, в такт пинкам, громко выговаривал:
– Ты, гнида, смел! Своим языком молоть! – голос у Петьки бвл злющим. – Она там вас спасала! Показывала, что одна! Что мужей нет! Чтоб они про всё забыли! И под выстрелы вышли! И сама под болты шла! И сколько тех, не знала! И одного топором! Ты сам свой болт из поленницы выковыривал! А она даже бровью не дрогнула! А ты, гнида!..
Сколько ещё продолжалось бы это избиение, неизвестно, но на полянку выехал Михайла в сопровождении Андрея.
– Десятник Пётр! – Окликнул он брата. – Что тут у вас происходит?
– Да вот, Минь. – Петька брезгливо пнул последний раз парня – Языком своим поганым этот кобель треплет много. Про то, как вы тогда постреляли татей, ребятам рассказывал. Да не столько про то, сколько про Алёну. Ну, как она тогда… – Петька зло сплюнул, точно попав прямо в рожу валявшегося на земле парня. – И надо же! Куда стрелять, так он не видел! Чуть её же и не подстрелил, а что не надо, так всё в подробностях разглядел, паскуда! Да ещё и сказал, понимаешь, что с такой сестрой Гринька в Турове за год серебра соберёт побольше того, что имел. Насилу я его у братьев отнял, чтоб не убили, сам вот занялся… воспитанием.
– Это ты правильно, – начал было Мишка и потянулся к висящему у седла свёрнутому в кольца кнуту, но неожиданно его остановил Немой. Придержал его руку, соскочил с коня, не спеша подошёл к резко, до синевы, побледневшему отроку. Взял его за подбородок, сжал, так что у парня рот открылся, вытащил язык, сколько смог, и полоснул засапожником, так что кровь брызнула ему на руку и на траву…
Алёнке на какой-то миг показалось, что сейчас и язык на траву упадёт, но нет – Андрей только кровь пустил для науки…
«Это ж он за меня заступился!»
Тем временем Немой обвёл строй тяжёлым взглядом – никто даже не шелохнулся. Можно было быть уверенным, что теперь отроки если и посмеют упомянуть имя Гришкиной сестры всуе, то разве что полушёпотом и исключительно в уважительных тонах.
«Вот он каким, оказывается, может быть! То-то Гринька говорил, что его боятся. Не зря боятся, выходит»
И тут Андрей вздрогнул, как от удара – с Алёнкой глазами встретился. Напрягся, закаменел лицом, в глазах его растерянность и боль промелькнули, а потом сменились тьмой непроглядной, и так он её полоснул тем тёмным, яростным взглядом, что у Алёнки земля из-под ног уходить начала. Если бы не бабкина наука, она, наверное, тут же и сомлела бы, да вспомнила в последний момент, как учила её когда-то старая ворожея видеть не то, что хотят показать, а то, что в душе на самом деле таится. А когда разглядела, то подумала, что лучше бы не знать этого: удар и то легче встретить.
За два года отвыкла Алёнка на мужей смотреть женским взглядом, никого рядом с собой после Фомы видеть не хотела. А тут вдруг – глаза Андреевы. И такая нежность и боль, скрытые даже от него самого, там увиделись… Утонула, пропала в единый миг, и поняла – не сможет уже его забыть.
«Господи! Да зачем же я вылезла тогда с этим опекунством… Ведь как брата старшего о помощи просила, а разве теперь смогу на него, как на брата, смотреть?»
Неожиданно рядом раздался топот копыт и с высоты седла прозвучал голос Михайлы:
– Заплутала? Стан в той стороне. Тебя проводить?
Алёнка в ответ мотнула головой, дескать, не надо, повернулась и побрела в ту сторону, в которую указал Михайла.
«Что ж это со мной? Совсем я ума лишилась, что ли? Андрей… не ко времени ведь совсем… но уже не изменить ничего, не в моей власти… Что же он за человек-то? Душа трепетная, а с мальчишкой так… Ну подумаешь, языком потрепал. Да и Андрей… то вроде бы за меня вступился, а потом вдруг глянул-то как! Или осерчал, что я подглядывала? Воины… У них всё по-своему»
Вечером Андрей был, как всегда, спокоен, осторожен с девчонками, вежлив с Алёной, как будто ничего не произошло, а она с тех пор совсем покоя лишилась и ничего не могла уже с этим поделать – только о нём думала
Ночами Алёнке не спалось: одолевали мысли о том, как устроится их будущее на новом месте. Она попробовала расспрашивать о жизни в воинском поселении братьев. Толку от них было мало – они всё больше толковали об учёбе, о том, какой умный Михайла, какой сильный наставник Андрей, какой строгий какой-то старший наставник Алексей. Единственной женщиной, о которой они охотно говорили, была мать Михайлы боярыня Анна Павловна, да и та в их рассказах представала чуть ли не святой.
В конце концов Алёнка решила порасспрашивать обозного старшину Илью Фомича, благо, поговорить он был большим любителем, а к Алёнке относился вполне доброжелательно.
– Дядька Илья, а как вы там у себя Ратном живёте, сильно у вас там всё от обычного села отличается?
– Да так и живём, Алёнушка, как все: землю пашем, охотимся, бортничаем, детишек растим, ну, ещё службу ратную несём и за то податей не платим. Вот в том, наверное, главное отличие и есть.
– А женщины? Их жизнь у вас чем отлична от обыкновенной?
– Да как тебе сказать, Алёнушка… О том тебе, конечно, лучше бы у баб поспрашивать. А я тебе скажу так: жёны наши не просто жёны, но супруги воинов, надёжная их опора и прибежище в крайности. А ещё страдалицы они. Сама посуди – чуть не каждый год мужей, сыновей, братьев в поход провожать и не знать, вернутся ли живыми. Ну и ещё отличие есть. Уж не знаю, как ты там у себя в Дубравном или в Турове привыкла, а у нас бабе можно всё, что и всем прочим бабам, пока это не идёт во вред воинским надобностям и обычаям. А тут всё – край. Ратниками у нас всё начинается, ратниками же и заканчивается. Как им без Ратного не жить, так и Ратному без них. Так что хоть и есть у нас староста – Аристархом зовётся – а последнее слово всегда за сотником Ратнинской сотни – Михайловым дедом, Корнеем Агеичем Лисовином.
– Вот как? Это что же – попробовала пошутить Алёнка, – сотник у вас и над бабами начальствует?
– Над всем! – отрубил Илья. – Однако же, и среди бабьего сословия начальные люди есть… Начальные бабы, хе-хе…
– Это как же?
– Ну, перво-наперво, есть у нас старостиха Беляна. Баба знающая, разумная, опять же, из-за спины мужа выглядывает порой даже и грозно. Есть у нас и лекарка Настёна. Она, чтоб ты знала, не только лекарскими делами ведает, а и многим другим, в бабьих интересах… и то сказать, знает обо всех столько, что люди порой и сами о себе не знают. Ну, и… сама понимаешь. Была у нас ещё старуха Добродея. Не то чтобы начальный человек над бабами, но за советом, утешением, справедливостью в бабьих делах ходили к ней. Мудра-а была… Жаль, в моровое поветрие померла.
Впрочем, ты-то ведь не в Ратном жить будешь, а в крепости, где Младшая стража. А там начальствует боярыня Анна Павловна. И скажу тебе, Алёнушка, не только над бабами начальствует. Как уж у неё так выходит, не знаю, а только и мужи смысленные, даже и воинского звания, ей поперёк стараются не идти. Строга, нет слов, строга, но и справедлива, и милосердна – отроки её чуть не как святую почитают.
– Выходит, что почти все вятшие люди у вас – Михайловы родственники?
– Выходит, что так.
– А сам Михайла? Необычный он какой-то. Давеча про татей объяснял, как будто бы сам в разбойной ватаге обретался, да не один год.
– Хе-хе… это он может! Он тебе так же и про князей расскажет, и про старцев учёных… да хоть про девок гулящих, хотя сам, как ты понимаешь, ни в одном из сих достоинств не состоял, – Илья сделал строгое лицо и назидательно вздел к небесам указательный палец. – Наука книжная – великое дело! А Михайла её насквозь превзошёл!


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Среда, 16.02.2011, 22:26 | Сообщение # 8

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
– Так книжной науке учиться надо, – заинтересованно заметила Алёнка. – Неужто в Ратном такие наставники есть?
– У-у-у, это у нас, как нигде! Один отец Михаил чего стоит! Святой, истинно святой! Постами и молитвенными бдениями себя изнуряет, порой и излишне, погани языческой, как истинный воин Христов, противостоит, детишек наукам учит. Да если б только он Михайлу учил! Есть у нас ещё… – Илья неожиданно заткнулся, словно чуть не ляпнул то, о чём следовало молчать, но потом бодренько продолжил: – вот, к примеру, Андрюха Немой Михайлу сызмальства воинскому делу учит.
– А почему он не женат?
– Кто, Михайла?
– Да нет, Андрей.
– Ну… как тебе сказать… тут дело такое… – Илья на некоторое время примолк. – Ты ведь и сама, Алёнушка, не знаешь, как удачно опекуна выбрала. Ты не смотри, что Андрюха безгласен да увечен, сестрёнки-то твои враз к нему привыкли. Детишки – они такие, будь даже у нашего Бурея дети, и то бы батюшку самым красивым да ласковым считали.
– А кто такой Бурей?
– Хе-хе… да есть у нас один… красавец писаный, ни в сказке сказать, ни пером описать. Горбун… Бабы от одного его взгляда столбенеют. Вот и от Андрюхи тоже шарахаются…
–– Так что ж ты Андрея с каким-то уродом равняешь? – не удержалась Алёнка, задетая тем, как Илья это сказал. – С чего бы от него-то шарахаться? Он же добрый. А увечья… Мало ли воинов шрамами изуродованы – у Михайлы и то уже есть…
– Правда твоя, Алёнушка! Только вот ты это увидела, а другие и замечать не желают. Ну да это я так, к слову просто пришлось.
Так вот, об Андрюхе… Он ведь тоже из рода Лисовинов будет. Родство, правда, дальнее, но живёт он в доме сотника Корнея, как свой, семейный. Вернее, жил, сейчас-то он в крепость перебрался, наставничать в Младшей страже. Но случись что – на защиту твою и всего твоего семейства поднимется самая страшная сила в Погорынье во главе с самим Корзнем. А это имя не только в Ратном уважением пользуется, но и язычников по лесам трепетать заставляет.
– Корзнем?
– Э-э-э… – на лице Ильи отразилась досада – не то что-то брякнул. – Прозвание… у нашего сотника такое… ты только, того… гляди, не ляпни где-нибудь… не любит он этого.
Илья явно чего-то не договаривал – то ли не хотел рассказывать какие-то подробности чужому человеку, то ли просто боялся. И Алёнка всё больше и больше склонялась к мысли, что он именно боялся. Не то чтобы дрожал от страха, но так… опасался. Для проверки своей догадки спросила:
– А к старым богам, славянским, у вас как относятся?
– Ну ты, баба … – Илья оглянулся, будто опасался, что их подслушают. – Ты лучше кого другого об этом спрашивай, да поосторожнее, не первого попавшегося.
Так Алёнка ничего толком и не узнала: ни про жизнь женщин в воинском поселении, ни про Андрея. Одно только стало понятно – есть у них там нечто такое… ну, как у неё с бабкой-ворожеей было – посторонним знать незачем.

А мысли продолжали одолевать.
«Ну вот, сколько времени языком чесал, а ничего путного так и не сказал. Хотя… если вспомнить да подумать как следует, как батюшка и Фома учили, не так уж и мало я узнала. Перво-наперво, поосторожнее мне надо быть с расспросами. С Андреем тоже что-то не совсем понятное… Не зря Илья разговор в сторону увёл, когда я его спросила. Но всё равно – правильно я Андрею опекунством поклонилась, как толкнул меня кто. Ведь не ошиблась же! И воин он из лучших, и из рода самого видного… Ой, это что ж выходит-то: и мы теперь хоть каким-то боком к роду Лисовинов прилепимся? А если и он решит, что я из-за этого только… Конечно, Грине поддержка в делах-то какая будет! И за девчонок можно не беспокоиться – у них теперь дядька Андрей есть. Андрей… А может, он не только у девчонок есть, но и у меня будет… хоть когда-нибудь… Ведь и не рассчитывала я тогда ничего – даже и понять не успела, что творю. А если бы он женат оказался, что бы я теперь с собой делала? Господи, и о чём я тогда думала? Ой, да ни о чём… Почитай, два года помыслить не могла, что хоть кого-то вместо Фомы встречу, а тут, ничего о нём толком не зная, словно в прорубь рухнула. И уже ничего с этим поделать не могу… да и не хочу. Господи, Пресвятая Богородица, и все Светлые Боги, помогите нам с ним друг друга обрести».
Ворочаясь в ту ночь на телеге, Алёнка снова и снова вспоминала всё то немногое, что сказал про Андрея Илья, и решила, что непременно ещё поговорит с обозным старшиной. Человек он вроде как болтливый, не злой, да и проговаривается, бывает. А ещё прикидывала, что и как ей придётся делать на новом месте, как станет она устраивать быт свой и своих родных, обдумывала предстоящие хозяйственные хлопоты. И пыталась прогнать внезапно появившуюся мысль о том, что судьба даёт ей возможность как-то изменить свою жизнь. Казалось бы, все в бабьей доле предусмотрено, налажено, заповедано поколениями предков – какие там изменения, что менять-то? А ведь все два года, прошедшие после смерти Фомы, не покидало её ощущение никчёмности своего бытия, постоянно грызло и не давало опять выйти замуж и на этом успокоиться. Да и не думала Алёнка, что сможет после Фомы-то кого-то ещё полюбить. Может, теперь, на новом месте, в окружении других, таких странных и непривычных людей, рядом с человеком, о котором она сейчас постоянно думала, и который стал таким родным и близким, поймёт она, в чём оно – её жизненное предназначение.
И одновременно с этим на задворках сознания мелькало, что её Андрей (она и боялась, и хотела назвать его своим хотя бы в мыслях!), со всеми его странностями – не последний человек в таинственной пока крепости. Уважают его и побаиваются, к жене его относиться будут тоже с уважением, и за ним она будет воистину, как за каменной стеной
Алёнка отгоняла от себя такие недостойные, как ей казалось, мысли, но ничего с собой поделать не могла, а потом вдруг вспомнила то, что говорил ей как-то покойный муж: «Расчёт чувствам не помеха. Расчёт чувства подкрепляет, но чувства расчёт направляют. И не дай Бог начать какое-то дело, если чувства с расчётом не в ладах – добра не жди».
«Как про меня нынешнюю Фома тогда сказал! Непростая мне любовь досталась, но другой теперь и не надобно… И расчёт, и чувства – всё на Андрее сходится… И всё равно боязно…за себя, за него… за нас… Да что же это я? Когда это бабе жизнь легко давалась? Глядишь, и поможет мне Пресвятая Богородица. Богородица?… или… Лада? Кого мне за Андрея благодарить? Ой, да не важно… Главное – не дам я пропасть этому дару: приспособлюсь, себя переделаю, как надо будет, лишь бы с ним рядом остаться, а там… может, и пригодится бабкина наука да её благословение».
Обоз тем временем шёл и шёл, переправился через Случь и миновал Княжий погост… В конце концов Илья, с которым Алёна с тех пор частенько беседовала при каждом удобном случае, сообщил ей:
– Ну всё, последняя ночёвка. Завтра после полудня в Ратном будем.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 05.03.2011, 19:41 | Сообщение # 9

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Кто продолжения просил? Получите! Тут вам Варвара и будет... wink
Глава 3
Июль 1125 года. Село Ратное

Тропинка узенькая вьется
Через сугробы вдоль плетня.
Я прохожу, а у колодца
Судачат бабы про меня.

Разговоры, разговоры,
Слово к слову тянется.
Разговоры стихнут скоро,
А любовь останется.
Г.Серебряков.


Утром Гринька, как обычно, подошёл к сестре:
– Алён, сегодня на ночь мы в Ратном остановимся, в усадьбе воеводы Корнея Агеича – Михайла сказал. Утром в церковь сходим, службу отстоим, а после обеда уже в крепость двинемся. Там и будем окончательно на житьё устраиваться. Так что завтра, считай, уже на месте будем.
Только после этих слов до Алёнки наконец-то дошло: всё, прежняя жизнь кончилась бесповоротно. До этого она могла думать об Андрее, снова и снова возвращаясь в мыслях к своей просьбе об опекунстве, переживая насчёт правильности своего решения, не понимая, то ли Андрей согласился из одного лишь чувства долга, то ли ухватился за возможность получить семью – хоть таким способом, то ли … Свои надежды она и про себя не решалась проговорить.
А вот теперь к ней пришли другие сомнения и переживания: каково им на новом месте будет? Как-то их в Ратном встретят, как на неё – чужачку, под влиянием мгновенного порыва напросившуюся в подопечные к члену рода Лисовинов, посмотрит глава этого рода – суровый и властный боярин Корней Агеич, воевода Погорынский? И дело даже не в его доброй или злой воле: к чужакам везде настороженно относятся, потому как непонятно – польза или вред от них роду будет. Примут ли их в общину или прогонят прочь, а если примут, то кем, на каких условиях? Одиночке не выжить – это она знала твёрдо, так что, хочешь – не хочешь, а приспосабливаться к новой жизни ей придётся, если не ради себя, то ради своих близких. И… ради Андрея.
«Только бы не прогнали, только бы приняли, а уж я из себя вон вывернусь, но стану для них своей, докажу, что не будет от меня вреда, а польза быть может!»

Пока обоз продвигался к центру села, Алёнка, сидя в телеге с девчонками, с любопытством осматривалась вокруг.
Село, как село – поменьше, чем Дубравное, и обособленнее, что ли? Чувствуется, тут люди более закрыто живут, своим обычаем и порядком. Да и чужие, наверное, редко здесь появляются – уж очень далеко от проезжих путей. Оттого и тын вокруг села высокий, словно к обороне всегда готовы. Но в остальном – ничего особенного. Дома приземистые, многие и без печных труб, с очагами, должно быть, а дворы высокими заборами от любопытных глаз закрыты.
Бабы толпятся возле колодца на самом въезде, встречают, но смотрят издалека. По лицам некоторых заметно – узнали своих, рады, но никто не подбегает к конным ратникам и телегам, не кидается на шею мужьям и сыновьям, не нарушает строгий воинский порядок, которому всё здесь, похоже, так или иначе подчинено. Все терпеливо ждут, пока начальствующие позволят разойтись их родным по домам, тогда уж и поздороваются как следует, а пока изредка кто-то из женщин, просияв лицом, как будто ненароком взмахнёт рукой, но и только.
Алёнку с сестрёнками в телеге, конечно же, заметили сразу – видно, все-то прочие были хорошо тут знакомы, а тут – бабы с детишками посторонние, явно чужие. Первой их разглядела какая-то тётка с любопытными быстрыми глазами, вытянутым, по-своему красивым лицом, но необъятными телесами. Она стояла впереди всех и жадно рассматривала приехавших, словно боясь пропустить или не заметить даже самую маленькую деталь. И ведь не выискивала глазами в строю или на телегах никого из своих, просто шарила взглядом, умудряясь, кажется, одновременно держать в поле зрения весь обоз, и буквально светилась от любопытства – даже рот был слегка приоткрыт. Когда она разглядела, наконец, телегу, где ехала Алёнка, то даже издалека было заметно, как жадно и почти восторженно загорелись её широко распахнутые глаза, она аж подпрыгнула на месте от любопытства. Оглядела Ульяну, деда Семёна, девчонок, наконец, зацепила и Алёнку, и так впилась в неё взглядом, что казалось – сейчас дырку протрёт. Потом пихнула локтём в бок свою соседку, быстро затараторила ей что-то на ухо, и та тоже уставилась на чужаков, а за ними – и прочие.
Ох и неласковыми были эти взгляды! Ну да иных Алёнка и не ожидала – знала уже от Ильи, что здесь холостых мужей не хватает, а молодых вдов и девок в избытке. Ещё одна молодая да красивая вдова вряд ли кого обрадует. Впрочем, мужские глаза говорили совсем иное: хоть и много баб в селе, да всё равно новая, собой пригожая равнодушной никого не оставит. К тому же почти все бабы и девки, как приметила Алёнка, были светловолосыми, от того и ресницы с бровями казались белесыми, лица смазанными. А её тёмные косы, с рыжевато-красным оттенком (как батюшка посмеивался – гнедой масти), хоть и не были сейчас видны из-под платка, да зато издалека бросались в глаза тёмные, будто нарисованные брови и такие же ресницы, словно тонким угольком очерчивающие синие глазищи в пол-лица.
Знала она, что красива, другое дело, что после смерти Фомы красота ей больше неприятностей доставляла, чем радости. Вот и здесь – будь она неприметной серенькой мышкой, не смотрели бы сейчас мужи так откровенно, но и бабы не злобились бы на неё уже заранее. С некоторой тревогой Алёнка подумала – какова-то окажется боярыня Анна Павловна? А вдруг тоже так же ревнива, как ратнинские бабы? Илья-то сказывал – в Михайловском городке она всем заправляет…
В этих тревожных думках Алёнка и не заметила, как до усадьбы лисовиновской добрались.
Андрей подъехал к ним, спрыгнул с коня, кивнул Алёнке, снял с телеги девчонок. Алёнка заметила, как потрясённо смотрят на них многочисленные домочадцы, что вышли во двор навстречу прибывшим.
« Да что они все на меня уставились? Ну, подошёл, помог детей снять… Живой же человек, их же родня, а они таращатся, словно чудо-юдо увидели…»
А вот боярина Алёнке разглядеть как следует не удалось. Видела, конечно, как он на порог вышел, с Михайлой и Андреем поздоровался, с Осьмой и Лукой заговорил, но невместно было его глазами протирать, даже и издалека, тем более, что приметила – он-то на неё смотрел внимательно. И не понравился Алёнке этот его взгляд – добра в нём не было… То есть вначале он на неё взглянул с удивлением и явным интересом, совсем по-мужски, хоть и не было в том интересе ничего зазорного. Просто дань отдал её красоте, не более, а потом… словно переменилось что-то, не просто муж уже на неё смотрел – воевода. Насторожено, цепко. Так врага оценивают, не бабу. И хуже всего было, что взглядом этим он её полоснул после того, как Андрей к ним подъехал…
Вдобавок ко всем её тревогам, ещё и с девчонками сразу пришлось разлучиться. Ключница Листвяна, которая устраивала их в большом многолюдном боярском доме, подошла к их телеге с девкой-холопкой. Та сразу же увела деда Семёну и Ульяну, покосившись с опаской на Андрея, стоящего рядом. Листвяна же, с виду вполне приятная, аккуратная и крепенькая бабёнка лет тридцати, беременная, хоть и срок ещё небольшой, почтительная, как и подобает холопке к хозяйским гостям, но смотревшая всё-таки с равнодушием, первым делом сказала:
– Детишек велено к хозяйской внучке, Елюшке свести – с ней побудут, пусть познакомятся – ровесница она им. Не бойся, не обидят их у нас: сами и в баньку сведём, и накормим. А тебя я устрою в горнице, идём, скоро и тебе баня готова будет – с дороги помыться…
Алёнка хотела было попросить, чтобы девчонок всё-таки с ней разместили, но Андрей увидел её обеспокоенное лицо и только кивнул успокаивающе. А потом легко подхватил на руки Феньку со Стешкой и сам их понёс куда-то, не обращая внимания на то, какое потрясение вызвал этим среди наблюдающих за ними – даже боярин на крыльце замер, глядя ему вслед.
«Да что ж это! Детей им тут пугают, что ли? Да как же они так его НЕ ВИДЯТ?!…»
Ну хоть тут можно было не волноваться – плохого уж точно ничего не случится, коли Андрей с ними…

Ключница Листвяна, надо отдать ей должное, свои обязанности выполняла безупречно: в доме царили чистота и порядок, горница, отведённая Алёнке, была прибрана, постель застлана. Даже поинтересовалась, есть ли во что переодеться после бани – слышала уже, видно, что они погорельцы, да и решила, что вовсе без вещей остались. Ну так Алёнка в дороге время зря не теряла – перешивала и переделывала кое-что из того, что в сундуках уцелело, да пересматривала то, что только слегка попорчено огнём – что-то можно было переделать для девчонок, с чего-то можно было спороть уцелевшие кружева, дорогие пуговицы и тесьму и перешить потом на новое платье. Но только тут она сообразила – добро-то всё на телеге осталось! Пришлось идти во двор, искать свою поклажу. Листвяна предлагала проводить, но Алёнка отказалась – сама, что ли, не найдёт дорогу? Да и не очень ей эта баба по сердцу была – как соглядатайка какая шныряет глазами, хотелось от неё отделаться поскорее.
Телеги, что должны были идти дальше, в крепость, не разгружали, только коней выпрягли. Козочек их, что дед Семён привёз-таки с собой, временно обещал взять к себе на подворье Илья, пока у них самих с жильём не прояснится.
На неё никто внимания особого вроде бы и не обращал, хоть во дворе много народу толклось, включая и знакомых обозников, но все были заняты делом. Алёнка шла между телег, высматривая свою, и вдруг прямо перед ней чудище какое-то появилось. Она отпрянула, и сердце оборвалось от ужаса: Косматый горбун, с висящими почти до земли руками, больше похожими на лапы и страшный лицом, чёрный, заросший всклокоченной бородой … Главное же – глаза его: маленькие, глубоко посаженные, как у медведя-шатуна. Что-то звериное ей в тех глазах почудилось: кровь, смерть, жгучая ненависть. Он смотрел прямо на неё и чему-то злобно усмехался – до самого нутра пробрали её этот взгляд и эта усмешка. Отвращение и ненависть к ней в них было такое, что кожей почувствовала. Никогда и никто на неё так не смотрел! И, главное, с чего бы? Ведь ничего она ему не то что не сделала – и слова сказать не успела. А вместе с тем, видела Алёнка, страх её перед ним он ощущал и удовольствие от этого страха получал. Крикнуть захотела, на помощь позвать, убежать прочь, но тут вдруг поняла, кто это – рассказывал же Илья про обозного старшину ратнинского, Бурея. Должно быть, это он и есть – пришёл Илью проверить, как старший, тот что-то поминал об этом в разговорах. И сразу успокоилась – какой бы ни был он злодей, но ведь не чудище же, действительно, да и по делу он тут, не за тем же, чтоб её убивать, в конце концов! И она хороша – шарахнулась от него сразу. Негоже так. Взяла себя в руки, хоть и колотилось сердце где-то у самого горла, поклонилась, выдавила из себя улыбку как можно приветливее, и, чтобы свой страх скрыть, заговорила.
– Здрав будь, муж честной. Извини, напугалась – не слышала, как ты подошёл. Вот свою телегу найти не могу никак – не заметила, куда поставили…
Вот тут-то он и удивился – почти человеческое выражение в его медвежьих глазках промелькнуло.
– Ты кто? – не спросил, а прорычал.
– Алёной меня зовут. С обозом в Михайловскую крепость еду. Брат у меня там учится.
– Да это с илюхиными отроками баба едет – у татей отбили их с сестрёнками! Михайло их к себе берёт – подал голос возница с соседней телеги и, не удержавшись, добавил: – Андрюха Немой над ними опекунство взял, так что свои теперь, считай.
Если до того она своим обращением Бурея просто удивила, то сейчас, похоже, тот и вовсе обалдел. Даже медвежьи глазки враз словно больше стали, вылезли из орбит, будто у рака, рот приоткрылся, что, впрочем, не сделало мужика приятнее или добрее – таким ещё безобразней он Алёнке почудился, хотя казалось до этого, что уж больше и некуда. Ох, и страшен Бурей! Не так внешностью своей страхолюдной, как душой. Страшен и тёмен…
Потом она видела издали, как горбун говорил с Ильёй в стороне, похоже, распекал того за что-то. И Илья был мрачный и злой – впервые за всё время…

Пока Алёнка в баню сходила, да поела – Листвяна принесла ужин ей в горницу, а не на кухню позвала – уже совсем вечер наступил, но спать ложиться было ещё рано, да и неспокойно на сердце – неопределённость какая-то чувствовалась. Что-то там боярин-то решит ещё? И Гринька с Лёнькой где-то пропали – не пойдёшь же их по усадьбе искать? Да и не дело шастать вот так в незнакомом доме… Оставалось только сидеть и ждать, но вдруг громко – явно нарочно, чтоб и она услышала, гаркнул где-то в глубине дома боярин:
– Листя! А ну-ка… эту ко мне приведи!
И подобралась сразу – вот оно, то, чего она и ждала… Ну, сейчас всё решится… Что ж, она была готова на любые вопросы отвечать – ей скрывать нечего.

В горнице сидели двое немолодых мужчин. Очень немолодых – наверняка имели уже взрослых внуков, но до стариков им было пока далеко. Сила и бодрость в обоих не только чувствовались, но и просто так видны были. Оба, без сомнения, воины – осанку мужей, привыкших держать на плечах тяжесть доспеха и сохранять при этом равновесие и подвижность, не спрячешь.
Одного из них Аленка уже видела – сотник Корней, во Христе Кирилл. Могучий муж, бывший когда-то синеглазым золотоволосым красавцем, легко заставлявшим трепетать девичьи сердца. Заматерел, как видно, уже в зрелые года, ибо в кости не широк, гибким и стройным был, а еще… живым и проказливым. Ох и наплакались от него в свое время девки! Да и не только в молодости – ещё и сейчас чувствовалась в нём неуёмная мужская сущность. Ох, и погулял сотник на своём веку – не только с мечом лих…
Но и жизнь с ним неласкова была: от души побила… и не только сединой да морщинами: вместо правой ноги деревяшка, а левая половина лица изуродована рубленым шрамом (и как глаз-то уцелел?), от брови до самой бороды.
«Но всё равно не угомонился ведь! Эта холопка-то, Листвяна, как на него смотрит… да и он на неё. Интересно, хозяйка здесь есть или она уже и за хозяйку распоряжается?»
И грозен воевода… ох, грозен – воплощенная смерть. Не страшен, а именно грозен – не пугает, а таков по жизни.
Второй… а вот этот страшен! И тоже не пугает, но… Не бывала Алена на языческих капищах, не видала идолов, а сейчас поняла: вот такие они, идолы, и есть. Каменное спокойствие и полное равнодушие – решит, по каким-то своим, совершенно непостижимым причинам, что должна ты умереть, и умрешь, а он и не вспомнит о тебе через миг; решит оставить жить – просто оборотится к чему-то другому, будто и нет тебя вовсе!
Но собой тоже хорош, хоть и не так, как Корней. Ещё и сейчас видна была суровая красота, такая, какой года и не помеха вовсе. Тоже обилен сединой, тоже могуч, но в кости широк, хотя и не кряжист. И есть в нем что-то такое … непонятно, как, непонятно, чем, но дополняют они с Корнеем друг друга – чего недостает у одного, того в избытке у другого. Счастлив боярин Корней, щедро его одарила судьба: этот – второй – не просто друг и соратник, а вторая половина его сущности! Наверняка с детства соперничали, ссорились, дрались, но друг без друга не могли. И сейчас ей перед обоими, а не перед одним только сотником стоять придется!


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 05.03.2011, 19:48 | Сообщение # 10

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Все это Алена охватила единым взглядом, едва войдя в горницу (спасибо бабкиной науке), в глаза же мужам глянуть поостереглась: невместно, грубость – перед старшими в землю смотреть надлежит, пока не спросят о чем либо, а уж тогда, отвечая, открыто глядеть в глаза. Неизвестно, как у них тут заведено, но старый обычай не подведет – он повсюду в силе, да и новый ритуал ему не прекословит.
Аленка перекрестилась в красный угол и склонилась в поясном поклоне, коснувшись пальцами правой руки пола.
– Здравы будьте, честные мужи!
– Кхе! Крестится, а на одеже знак Лады… и у Андрюхи глаза… не то шалые, не то пьяные. Приворожила, что ли? А? Аристаша, что скажешь?
– Не шалый он – томный.
– Томный, едрена-матрена… А не один хрен? Уехал Андрюха обычный, а вернулся… ты его таким видал хоть раз?
В горнице повисла тишина, только время от времени раздавался какой-то непонятный звук, словно скребли деревом по дереву. Аленка слегка подняла глаза и увидела, что это Корней елозит по полу деревяшкой, заменяющей ему правую ногу.
«Нога у него болит. Так бывает – руки или ноги нет, а болит или чешется. Говорят, сущее мучение. И не лечится это…»
То, что мужи не ответили на ее приветствие, Алену не обидело и не напугало – старшие в своем праве. То что разговор начался с обвинения в колдовстве, тоже не удивило. Принять в общину чужого человека – дело непростое. Сначала решается не то, чем он может быть полезен (это выяснится потом), а не несет ли он какого-то вреда или опасности. Это все Алена понимала и была готова, но вот само обвинение…
«Господи, да с чего они решили, что я Андрея приворожила? Да и кто ещё кого приворожил… Или из-за опекунства это всё? Боярин, видно, недоволен, что Андрей, его не спросясь, чужих почитай что в род ввёл. Тут он в своём праве…
А может, наговорил кто? Только ведь не ко мне он в обоз приезжал, к девчонкам, я-то и мига с ним наедине не была. Не гнать же мне его было… И как тут оправдаться? Как объяснить им, что не умею я ворожить, а и умела – не стала бы. Счастье навороженным не бывает... Слова бесполезны, словами этих двоих не проймешь. Пожелают ли разобраться и понять или сразу отрубят?»

И не за себя даже испугалась – за него…
«А Андрей? С ним-то что будет? Ведь он от нас не отступится…».
Деревяшка снова поскребла по полу, а с той стороны, где сидел второй, названный Корнеем Аристашей, распространялось…
Учила бабка Алену чувствовать окружающие предметы, не прикасаясь к ним и не глядя на них. Учила долго и говорила, что умение это важно. И вот сейчас… исходило от Аристарха ощущение не как от живого существа, а похожее на чувство, порождаемое остывшей печью – холодной, пустой, очищенной от золы, с выветрившимся запахом когда-то готовившейся в ней пищи. Неколебимое спокойствие, холод и пустота. Даже не просто пустота, а темная глубина ловчей ямы: сама не набросится, но терпеливо ждет, когда в нее свалится неосторожная добыча.
– Ну, чего молчишь-то, Аристаш?
– Смотрю…
– Кхе! И чего видишь?
– Ничего… пока… А ты чего узнать хочешь-то?
– Я хочу знать: хозяин ли себе Андрюха, или эта его уже…
– Вот и звал бы Андрюху…
– Репейка!!! А ну, кончай выдрючиваться! Я вас всех сейчас…
– Угомонись. Я же тебя не учу, как сотню водить, вот и ты меня…
– Учишь!
– Ага. А ты меня так всегда и слушаешься.
– Бывает, что и слушаюсь…
«Игра! Старая, много раз испробованная… как ловчая яма с приманкой. Разговор как будто пустопорожний – вроде бы промеж себя препираются, но оба настороже. Фома тоже так умел, хоть и по-другому – улыбался, винца подливал собеседнику, забавные случаи вспоминал, а сам, как лук натянутый был… Эти не натянуты, но похоже очень …»
– Вот и сейчас послушайся, Кирюш… Погляди-ка на нее сам… внима-ательно так погляди, умеешь же…
– Кхе! Ну… гляжу.
– И чего видишь?
– Баба, вдова… молодая, пригожая, ликом приятственна… Кхе! Даже очень приятственна! Шея, гляди-ка, без морщин, свеженькая еще… грудь высокая, налитая… упругая вроде бы… Кхе!
«Нарочно злит… Нет, не поддамся, не на ту напал!».
– Стан тонок, гибок… – продолжал Корней таким голосом, что казалось: вот-вот причмокнет губами от удовольствия – бедра широки, ноги длинные… э-хе-хе…
Корней по-стариковски закряхтел, и Алена догадалась, что он склонился на сторону, пытаясь разглядеть ее сбоку. Не удержалась и стрельнула глазами на сотника. Лучше б не смотрела: аж передернуло от отвращения! Знала она такие мужские взгляды – словно раздевают грязными липкими руками. Так и хочется после этого чистой водой омыться. Но Корней-то, на первый взгляд, вроде бы, не из таких…
– Кхе! Не рожала еще… но сласть плотскую познала… позна-а-ла! – Корней заметил, что Алена подглядывает, и его взгляд мгновенно переменился – так смотрят, когда выбирают место для удара. Видят все сразу: на какую ногу тяжесть приходится, куда взгляд направлен, какая часть тела напряглась, обозначая начало движения… На врага так смотрят! Тело сработало само (опять наука пригодилась) – приготовилось уйти от удара, как только станет заметно его начало.
– Но с норовом бабенка… с норовом и… Андрюха, не суйся! Пшел вон, я сказал! – Позади Алены стукнула закрывшаяся дверь. – И под дверью не топчись, на двор ступай! Не, ты видал, Аристаша? Ты вообще себе представить когда-нибудь мог, чтобы Андрюха под дверью подслушивал? Едрена-матрена, да что ж это делается?
От одной мысли, что Андрей слышит всё это, у Алёнки сердце зашлось.
« Ну, ладно, я им никто – чужая, а он-то… Ведь Илья говорил – вернее его нет никого у боярина, а он его так… За что? Ведь он же к нам только потому потянулся, что у него семьи нет и не было никогда толком, боярин же его, как холопа, гоняет. Привык, что Андрей ему, как пёс предан, вот и относится… как к псу, словно он и не человек вовсе и всё человеческое ему заказано!"
– Что делается, то и делается, Кирюш… Ну? Нагляделся или до дыр просматривать будешь?
– А вот и не нагляделся! Приятно больно. Когда еще доведется… Кхе!
– Ну, гляди дальше, нам ведь не к спеху?
Алене показалось, что в почти до безжизненности спокойном голосе Аристарха послышалась насмешка.
«Ну почему они не понимают-то? Оттого Андрей так переменился, что мы у него теперь есть… Именно – мы, а не я… Хотя я-то всё бы отдала, кабы это из-за меня… Приворожила… Чего тут ворожить-то? Сам боярин как на свою внучку намедни глядел? Видно же – верёвки она из него вьёт, а Андрей ему, что – чурбан бесчувственный? А холопка эта, Листвяна… молодая баба, видно – та ещё проныра, а он на неё смотрит как… она его чем приворожила? Да и не ворожить надо Андрея – развораживать… Есть там что-то такое…»
– Дальше, дальше… едрена-матрена. Тоже мне, таинства великие! Горда, но не заносчива – себя понимает. Не ломали ее… или не смогли. Страха умеет не показывать – телу воли не дает, держит в узде. Учили, видать, хорошо, да и наставник хорош был… очень хорош, едрена-матрена. Да, так вот… Руки… руками не суетится, голова, шея… Кхе! Ну, прям, царица – умеет держать. Стоит… едре… Аристарх, да она же не стоит – струится, как воин! Вроде и неподвижна, а постоянно перетекает!
– Вот-вот… А ты: «грудь налитая»… Ты бы еще про лоно мне рассказал, вот бы я заслушался!
Теперь насмешка в голосе Аристарха была уже совершенно явственной.
«О чем это они? Ну да, бабка учила стоять и дышать правильно, да и батюшка с дядькой Путятой, когда науке охотничьей обучали… а перетекает-то что? И причем здесь воины?».
– Ну и язва ты Аристаша… А ну-ка, девка… Тьфу, баба… как тебя… Алена, ну-ка, глянь-ка на меня.
И не надо было бы, но Аленка не удержалась, и, глянув Корнею в глаза, попыталась «прочитать» его, как обычно делала это с незнакомыми. И… если и «перетекало» что-то в ней, как сказал сотник, то мгновенно заледенело: смерть в тех глазах была! Ужас и тоска умирающего… нет, умирающих – десятков поверженных воинов!
– Кхе! Ишь, разбежалась курочка… Не ждала такого? Познать она меня собралась, едрена-матрена… – Корней неожиданно перешел на крик: – Дура!!! Девчонка безмозглая!!! Меня еще сопляком в глаза умирающим глядеть заставляли!!! Ну, понравилось?!!
Мог бы и не рвать горло – по сравнению с увиденным (или почувствованным?), никакие слова страшными быть не могли.
– Гляди… стоит. – Корней снова заговорил нормальным голосом. – Аристаш, ты только глянь: себя не помнит, а не сомлела!
– Хм… А на меня? На меня глянь, вдовица Алена!
Не подчиниться было невозможно… Казалось бы, страшнее быть уже не может, но это только казалось. Из глаз Корнея Ужас на Алену кинулся, а через глаза Аристарха Ужас Алену к себе потянул. Не было там смерти, не было страданий умирающих, не было вообще ничего, и это НИЧТО тянуло, засасывало… Как удержалась, откуда взялись силы сопротивляться притягивающей бездне…
И вдруг отпустило её... И оказалось, что на месте той жути, от которой тянуло холодом и хищной пустотой ловчей ямы, сидит обычный немолодой муж и весело (ВЕСЕЛО!!!) подталкивает сотника Корнея локтем в бок.
– Поляница! Слышь, Кирюха: поляница !
– Кто?
– Да не сама она, конечно, но в роду поляницы точно были! Давно, но были.
– Ну?.. Кхе! Вот он, как, значит… То-то я гляжу… Слушай, а знак Лады?
– Да я тоже поначалу засомневался, а как ты сказал, что ее хороший наставник учил, так и дошло, наконец. Учил ее кто-то от Лады. Как уж так получилось, сказать не возьмусь, но думаю, что жрицу Лады из нее делать и не собирались. Понимаешь, Кирюша, это ж редкость по нынешним временам – наследственный дар поляницы. Пусть и слабый, не полный, но ведь от рождения же, в крови растворенный! Видать, узрела какая-то жрица цветок редкостный, да и решила не дать ему дичком вырасти – взлелеяла, хоть и не на ее стезе тот цветок проклюнулся.
– Кхе… значит, не ворожея. А Андрюха-то? Неужто сподобился, наконец?
– Повезло, видать… поляница-то в ней не все время видна.
– Да-а… повезло – узрел Андрюха в ней богатырское начало. Был там случай один, Аристаша… потом расскажу.
Корней на краткое время замолк, словно что-то обдумывая, потом заговорил снова:
– Вот что, Алена. Какими мы можем быть, ты поняла… вижу, что поняла. А потому стращать тебя не стану, но помни: за Андрея с тебя спрошу, как за родного сына. Молчи, не отвечай! М-да… Кхе! Ну, а ежели сладится у вас… одним словом, если… в общем, хорошо пойдет…
– Одним словом, – перебил Корнея Аристарх – если осчастливишь нам парня…
– Да, верно! Так вот: дочерью родной для меня станешь! Ни в чем тебе отказа не будет! И опять молчи! Не надо ни отвечать, ни обещать ничего. Не порти нам с Аристашей… Кхе! Трепалом бабьим… Короче, ступай и помни. Ступай, я сказал!
На негнущихся ногах, забыв поклониться на прощанье, Алена вышла из горницы, но соображения не притворять до конца за собой дверь у неё все же хватило. Остановилась и замерла, прислушиваясь.
– Кхе! Ну и на хрена тебе весь этот циркус понадобился? А, Аристаш?
– Так скучно же, Кирюха, в кои-то веки лицо новое увидишь, а тут такая жемчужина, едрена-матрена!
– Эй-эй! А ну, не трожь чужого!
– Едрена, Кирюха, Матрена! И никак иначе! Нет, ты понял? В самый раз баба для Андрюхи! Я уж и надеяться перестал…
– Кхе! Я тоже… По этому бы случаю… А?
– А что? Можно! Даже нужно!
Дальше слушать стало уже неинтересно, да и ледяной холод в груди, оставшийся после «разговора», оттаять можно было только возле НЕГО.
И только тут до Алёнки дошло, что она услышала.
«Господи! Что это они сказали-то? Что я Андрею подхожу… Корней Агеич вроде даже и обрадовался … Зря я на него так-то – ведь он за Андрея, похоже, переживает, потому и со мной возился – разбирался, иначе, пожалуй, просто бы всё решил… Дочкой, говорит, будешь, коли сладится… Да я и сама для того, чтобы сладилось, что угодно сделать готова… А Андрей? Он-то там как? Да он же тоже извёлся, поди! Корней Агеич ему на дворе велел ждать».
Хотя сердце всё ещё колотилось от пережитого, и ноги были словно чужие, но Алёнка собрала все оставшиеся силы и взяла себя в руки, перед тем как выйти на крыльцо боярской усадьбы. Негоже Андрею даже намёк дать на то, что ей довелось пережить в горнице наедине с двумя этими мужами – не надо ему того знать.

Андрей, как и было велено, стоял во дворе возле самого крыльца. Увидел Алёнку – к ней подался. И в глазах тревога такая, что ей жутко на миг стало: ко всему он готов. Но это напряжение почти мгновенно сменилось облегчением.
«Видно, и он понимал – если что, мне оттуда и не выйти живой… Господи, что бы он тогда сделал-то? Похоже, и сам не знает… Ой, слава богу, что Аристарх-то понял всё правильно.»
И опять не за себя – за него испугалась, хоть уже и задним числом. И ей бы не помог, и сам бы пропал.
Шагнула к нему навстречу, улыбнулась, отвечая на вопрос в его глазах:
– Ой, какой боярин-то… строгий, но добрый. Расспрашивал меня самолично… ну так и понятно, мы-то люди чужие, незнакомые, да с Гринькой он, наверное, уже побеседовал. Спасибо тебе, и впрямь как родных нас здесь принимают… – увидела, что совсем Андрей от этих её слов успокоился, и перевела разговор на другое:
– А как девчонки?
Андрей коротко глаза прикрыл.
– Спят уже? – догадалась Алёнка. – Поладили они с Елюшкой?
Андрей кивнул, и в глазах словно солнце отразилось – такими яркими они стали.
--------------------
Поляница (древнеславянск.) - богатырша.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Суббота, 05.03.2011, 23:01
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 05.03.2011, 19:54 | Сообщение # 11

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
"Господи… И они из-за этого решили, что ворожба на нём? Аристарх сказал – томный… Думают – из-за меня… ой, если бы и из-за меня тоже…ну хоть чуточку…»
Ноги всё ещё еле держали Алёнку – после пережитого в горнице и не удивительно, но рядом с ним это тяжёлое и страшное воспоминание отступало, отпускало… и приходило ему на смену осознание того, что приняли её. Приняли!!!
« Корней Агеич и Аристарх этот… а ведь не попа позвали разбираться – сами. И Аристарх… кто он? Ну что староста – понятно, Илья про него поминал, а всё же? Ой, мамочка… ведь не просто друга и соратника позвал боярин Корней, а того, кто действительно МОГ понять про меня и про Ладу… И ведь он в самом деле УВИДЕЛ, что нет во мне ведовской силы… Вот оно – то, чего так испугался тогда Илья… Ну, про это и спрашивать не надо, и упаси, Господи, кому-то дать понять, что догадалась о чём-то. Хватит об этом думать– теперь всё это не важно. Главное – Андрей… вот он, тут, рядышком… Здесь его мир, а значит и я его приму таким, как есть, со всеми его законами и обычаями».
И вроде всё уже сказано, но она медлила, не хотела уходить – уж больно хорошо ей рядом с ним было.
«Ну, возьми меня за руку, да уведи куда-нибудь… просто побыть с тобой ещё чуть-чуть…»
И Андрей не уходил, смотрел на неё… И как смотрел! Не отпускали её эти глаза… Но сам и шага не сделал к ней…
«Да что же это: не отпускает, и не зовёт… И… тоже молчит. Если бы сказать что-то хотел, я бы поняла – нет… просто смотрит».
Она чувствовала, что слишком долго медлит, уже и неприлично оно – так-то вот стоять, а сделать не могла ничего. И не хотела!
«Кто из нас кого заворожил-то?»
Вдруг с грохотом покатилось что-то по двору. Алёнка вздрогнула и невольно взглянула в ту сторону, да и Андрей тоже обернулся. Оказалось, девка-холопка какая-то, споткнувшись, упала и выронила ведро, которое несла, оно и загромыхало. Алёнка показалось – это потому, что увидела их, не иначе, оттого, должно быть, и споткнулась. А с чего бы тогда холопка эта, стоя на четвереньках, пялилась в их сторону с открытым ртом и вытаращенными глазами, но под взглядом Немого тут же побледнела, ойкнула и поспешно кинулась поднимать своё добро.
Алёнка же вдруг с тихим ужасом поняла – не одна эта девка … во дворе же полно народу. И все на них смотрят, да как… Это что же, значит, они у всех на глазах так-то стоят незнамо сколько? Даже при воспоминании об этом потом у неё щёки огнём загорелись, хоть лицо платком закрывай да прочь беги. Только бабкина наука и выручила – справилась с собой, улыбнулась, как ни в чём не бывало.
– Пойду я, Андрей, поздно уже…
Он тоже словно очнулся, кивнул ей в ответ….С тем и разошлись.

Если бы даже и не сказал вчера ничего боярин, оставил Алёнку в неведении относительно её дальнейшей судьбы, то сегодня по одному только обращению с ней холопов, да приветливости прочих домочадцев, ей всё стало бы понятно. Но КАК при этом все на неё смотрели! Ещё бы – наверное, уже все знали про их с Андреем вчерашние гляделки во дворе… Но ведь здесь-то он свой, а что же будет, когда и прочие узнают? В том, что узнают, и сомневаться не стоило, вчера уж, поди, постарались и обозники, и ратники, что в походе были.
Что она не ошиблась, ясно стало сразу же, когда пошли в церковь. Хоть и много было народу – домашние боярина, уже знакомые Алёнке отроки, Илья с семейством, Осьма – всех не перечислишь, и Алёнка надеялась, что затеряется среди них, однако взгляды ратнинцев, встреченных ими на улице, безошибочно вылавливали именно её и жадно ощупывали – она кожей их взгляды ощущала. Спасибо, с двух сторон братья, Лёнька с Гринькой, были, да и Андрей тут же поблизости от них шёл и, если ловил косой взгляд, брошенный в её сторону, то так отвечал, что кое-кто и крестным знамением себя осенить норовил…
Да и свои тоже… косились, хотя и исподтишка. Впрочем, свои больше с любопытством, кроме разве что Татьяны – невестки Корнея Агеича. Вот она явно отнеслась к новообретённым членам рода без восторга. Скрывала свою неприязнь, не смела, видно, свёкру перечить, но такое Алёнка всегда чувствовала. А вот мужа её почему-то не было. Где он, интересно? Жена беременная, видно же, что трудно ей ходить: хоть и срок небольшой ещё, а уже отекла вся, отяжелела. Листвяна-то тоже беременная, а будто летает. Эта же ещё и сама себя запустила.
Алёнка тоскливо вздохнула про себя – она-то судить не может, сама беременной так и не была, а ведь как мечтала родить Фоме сына! Бабка ей говорила, что рожать будет много и легко. Неужто ошибалась? Нет, не могла! Уж это-то она точно знала и без ведовства – к бабке за помощью всё село тайком от попа бегало, особенно с женскими недугами. Почему же так и не родила за два года? Неужто в Фоме дело было? Такое тоже случается, да ни один муж в том никогда не признается, даже самому себе.

В церковь пришли и все знакомые уже Алёнке ратники с семьями. Молебен об удачном возвращении из похода, внезапно обернувшегося из торгового почти что воинским, грех было пропустить. А Алёнка и за погибших родителей и прочих домашних ещё раз хотела помолиться перед иконами, свечку за упокой поставить. К тому же, здесь, в Ратном в церкви не было отца Геронтия, которого она и раньше не жаловала, а уж теперь и вообще видеть не смогла бы. Хоть она и стала, благодаря бояричу, несколько иначе глядеть на то, что он делал, но всё равно – в сердце не могла с этим примириться, а потому радовалась, что теперь не придётся каждый раз при входе в храм встречать противного попа. Вера-то Христова ей была близка и понятна – мать из книг церковных много читала, да и бабка не отвращала, наоборот, всегда говорила – Вера Христова и есть Любовь, и Любовь эта миром правит. А церковь…что ж, церковь – это только люди…
Ратнинский поп – отец Михаил, оказался совсем не похожим на тех, что довелось Алёнке встречать раньше, хоть дома, хоть в Турове, где тоже приходилось каждое воскресение ходить на службу, а раз в полгода – к исповеди. Да и Илья в дороге рассказывал, что отец Михаил человек достойный, учёный, а главное, его боярич Михайла чтит, как учителя. Алёнка уже убедилась, что бояричу вполне можно доверять – в людях он разбирается так, что иному взрослому мужу недоступно.
Не то чтобы она так уж сразу к нему доверием прониклась, но почувствовала – искренен отец Михаил. Не по обязанности говорит заученные слова молитвы, а с душой и трепетом, чувствовалось – всё сказанное через своё сердце пропускает. И голос у него приятный, душевный, вот только сам он бледен, сух и немощен совсем – болен наверняка.
Впрочем, она и половины сказанного не слышала – в церковной тесноте стояла почти уткнувшись в спину Андрея и… не могла думать ни о чём ином, как о том, чтобы к нему прижаться посильнее, будто ненароком! Не решилась, конечно, но от этой близости, почти касания, когда вот он был, рядом – от её дыхания слегка колыхалась ткань его рубахи – ей голову кружило сильнее, чем от хмельного вина. А потому она почти и не заметила, как служба окончилась, и все стали потихоньку расходиться.
Она и сама уже стала к выходу пробираться вместе с братьями и Андреем, да тут к ней Татьяна подошла и тихонько головой в сторону священника кивнула:
– Отец Михаил тебя позвать велел… поговорить хочет. Мы тебя на улице подождём.
Алёнка кивнула согласно и пошла к попу, досадуя про себя – не ко времени… Ей и вчерашней беседы хватило, отойти бы... Конечно, отец Михаил всё равно захотел бы с новой прихожанкой поговорить, но она надеялась, что он не приметит её сразу в толпе, дождётся следующего её прихода. Но батюшка не стал откладывать в долгий ящик встречу. Алёнка, грешным делом, думала, что и он привяжется к знакам Лады на вышивке, однако пастырь о другом заговорил:
– Слышал я, дочь моя, о беде постигшей вас, – с искренним сочувствием сказал отец Михаил, когда Алёнка, смиренно опустив глаза в пол, подошла к пастырю. – И молился уже о душах невинно убиенных рабов божьих. Перечисли мне их имена, данные при святом крещении, чтоб я в поминальник включил. Я слышал, все они христианами были?
Алёнка искренне поблагодарила, назвала имена родителей и домочадцев, погибших при налёте, немало при этом удивившись – не ожидала, что здешний священник окажется столь заботливым и будет так печься о совершенно неизвестных ему людях, даже не бывших его прихожанами. Попросила только поминать отца её, раба божьего Игната, как воина. Бился он с татями оружно, при мече и щите и умер, как воин.
Отец Михаил поглядел на неё удивлённо и без одобрения, вздохнул:
– Ты, я вижу, дочь моя, убийство за доблесть почитаешь? Но ведь если бы он не поднял оружие, глядишь, столько невинных душ и не погибло бы. Тати грабить шли, бог дал бы, пощадили бы и твою матушку, и прочих ваших домашних… да и он бы сам, может, жив остался…
Алёнка почувствовала, как при таких словах, какие уж никак не ожидала тут, в воинском поселении услышать, пусть и от попа, в душе у неё поднимается раздражение, но понимала – невместно спорить со священником, тем более в церкви, на людях, да и не докажет она ему ничего… Потому глаза спрятала, промолчала. А он продолжал:
– Да и сама не хочешь, вижу, в грехе человекоубийства раскаяться. Двоих ты убила, две души нераскаянные погибли.
Тут уже она не выдержала, хотя тоже ответила не так, как рвалось с языка:
– Защищалась я, отче. Один был убийцей моего отца, а второй… второй меня бы убить мог, кабы не опередила я его. Грех ли это?
– Грех! – убеждённо сказал священник. – Убийцу отца твоего ты убила, когда он тебе самой уже не угрожал ничем, а мстить христианам не должно. Ибо сказано: «Мне отмщение и аз воздам»! И тебе ли постичь промысел Божий? Вдруг да раскаялся бы убийца, душу свою спас? Ты же его этого лишила… А второго… Защищалась, говоришь? А не ты ли тех татей сама раздразнила своим непотребством?..
Ух, как Алёнка разозлилась! Ну да… её поступок по достоинству только воины и могли оценить, а этот… только подол задранный и увидел. Кабы не люди вокруг, она бы попу ответила… Но нельзя было, нельзя…
– Юдифь, чтобы голову своего врага добыть и вовсе прелюбодеяние с ним совершила, и не считается то грехом…
– Так ты Юдифью себя возомнила? – поджал губы батюшка. – Гордыня…
– Даже в помыслах не было, – скромно потупилась Алёнка, хоть внутри у неё всё кипело от злости на этого святошу. – Но её пример, отче, дал мне силы решиться на этот шаг.
– Сама не ведаешь, что говоришь! – отец Михаил сурово покачал головой, но тему сменил. – Знаешь ли ты молитвы какие?
– Да, отче, – Алёнка стала перечислять молитвы, какие заучила ещё с матерью. Перечень был солидный и отец Михаил явно подобрел. Но епитимью наложил – сколько-то поклонов отбить, молитв прочитать, да поститься три дня. Алёнка и не спорила, хотя и выполнять не собиралась.
Наконец она смогла выйти из церкви и даже дух перевела с облегчением – ну, всё, кажется... Почему она должна раскаиваться в убийстве татей, Алёнка понять никак не могла! Впрочем, церковь-то в Ратном, а они будут жить в крепости. Не часто, должно быть, туда пастырь-то наведывается. Ну и слава Богу! А молиться… ну молиться она и так сможет – Гринька сказал, часовенка там есть, да и несколько икон уцелело из отчего дома, с собой привезены.
Первое, что Алёнка увидела на улице – Андрея и своих девчонок возле него, и сразу так легко и покойно на сердце у неё стало, что сама себе удивилась. Впереди ещё была дорога в Михайлов городок, там предстояла встреча с боярыней Анной Павловной, о которой ей братья все уши прожужжали, но почему-то теперь она была уверена – наладится их жизнь, ну не может не наладиться!

Ехать в крепость предстояло только после обеда, а из церкви они вернулись ещё до полудня. Стешка с Фенькой переглянулись и, перебивая и дополняя друг друга, затараторили:
– Алён, можно мы с Елькой пойдём поиграем?
– Ой, Алёнка, а у Ельки та-акие куклы есть – мы таких никогда и не видели!
– Она нам вчера обещала показать, какие она наряды своим куклам сшила!
– Алён, а можно нам тоже будет таких сделать?
«Ну, раз про кукол заговорили, значит, и правда, переживать меньше стали. И слава Богу! Девчонки должны с куклами играть, иначе что это за женщины вырастут?»
– Ну, если вас хозяйка позвала, то отказываться негоже, – улыбнулась Алёнка. – Идите играйте, только из усадьбы не уходите, нам скоро дальше ехать.
Обрадованные сестрёнки куда-то убежали, продолжая что-то возбуждённо щебетать про необыкновенных кукол и их наряды.
«Вот проныры – уже знают, где тут что есть! И не путаются ведь – вон как уверенно поскакали. Ну да ладно, Листвяна твёрдо сказала, что их здесь никто не обидит – после решения воеводы-то. Пусть играют. Наряды, наряды… Вытащить мне, что ли, из телеги какое-нибудь рукоделие да заняться, пока время есть? Там много чего переделывать придётся… будут ещё девчонкам лоскуты для кукол…»
Не успела, однако, Алёнка дойти до телеги, как её окликнул Илья. Он стоял в воротах лисовиновской усадьбы рядом с женой Ульяной – невысокой полноватой женщиной, которую Алёнка уже видела сегодня в церкви и ещё там разглядела внимательно. Илья и сам ей понравился, и с женой его познакомиться надо было поближе: Алёнка уже знала, что Ульяна должна на днях переехать в Михайлову крепость, а значит, они будут там соседями. Жена Ильи была какой-то … основательной, что ли, надёжной, веяло от неё домашним уютом и теплом, хоть и заметно было, что жизнь бабоньке давалась нелегко: не старая ещё, но лицо покрыто густой сетью морщин, на руках жилы выделяются – следы тяжёлой работы, да и одежда не то чтобы не богатая, а совсем простая.
« Странно, Илья-то у боярича Михаила обозный старшина – не последний человек… Видно, достаток в семье недавно появился, и Ульяна к нему ещё привыкнуть не успела. Рубаха хоть и старая, но чистая, аккуратная… а платок новый, недавно куплен. И привески на груди тоже новые, да ещё и христианские, с образками… может, муж только вчера привёз?»
На круглом добродушном лице жены обозного старшины сейчас откровенно читались неуверенность и смущение. Она оглядывалась вокруг, как будто впервые здесь оказалась, нервно теребила в руках концы нового платка и заметно жалась к мужу, который и сам-то не слишком свободно чувствовал себя на боярском подворье.
«Значит, не только со мной – со всеми грозен воевода, раз даже ближние перед ним трепещут. Ладно – Ульяна, но сам-то Илья крестным братом бояричу доводится, а как будто робеет. У батюшки-то на дворе и односельчане себя так не держали, а уж тем более те, кто своими считался.»
– Ну что, Алёна Игнатовна, говорят, поздравить тебя можно? Всё Ратное от слухов бурлит: воевода Корней чужачку в род, почитай, принял.
Алёнка, однако, ответила на шутливую подначку Ильи неожиданно серьёзно: – Да нет, дядька Илья, не принял, просто дал понять, что препятствий чинить не будет, а уж как оно дальше будет – от меня самой зависит. Покажу себя достойной, тогда и о приёме в род разговор можно будет заводить. Только вот…
– Что – только? – не замедлил с вопросом старшина обозников.
– Понимаешь, дядька Илья, сомнение меня берёт. Слов нет, быть принятой в род Лисовинов – честь немалая, но не хочу я, чтобы девчонки и про свой род, про родителей наших забывали! Вот и ломаю голову, как тут быть.
– А что тут думать? – удивилась молчавшая до сих пор Ульяна. – Испокон веков бабы из рода в род переходят – что ж тут такого-то?
– Ну, если только за этим дело стало, – понимающе усмехнулся Илья. – Да, а чего это ты одна по двору бродишь? Сестрёнки-то твои куда делись?


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Суббота, 05.03.2011, 19:56
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 05.03.2011, 20:06 | Сообщение # 12

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
– К Ельке побежали – кукол каких-то смотреть.
– На них уж всё село насмотрелось, – засмеялась Ульяна. – Ну да они того стоят: их боярич измыслил да сам же и сделал: деревянные, внутри пустые, друг в друга складываются – ну прям семья целая. Сейчас похожие, попроще только, у нас в лавке стоят.
– В какой лавке?
– Так у нас недавно туровский купец Никифор, Михайле нашему родной дядька, лавку завёл, его приказчик здесь распоряжается – с гордостью, как будто лавка была его собственная, ответствовал Илья. – У нас хоть и не город, но всё ж таки и не дыра глухая.
Ульяна дёрнула мужа за рукав рубахи, он на мгновение сбился, нахмурился, но потом кивнул жене:
– Да помню я, помню всё… Алёна, баба моя совсем меня извела: скажи ей да скажи, чем это таким козочки ваши, что я вчера на подворье привёл, от всех прочих отличаются, да как за ними ухаживать, да чем кормить. Расскажи ты ей, Христа ради, а то ведь я сам от таких расспросов козлом заблею.
– Да уж, козы у нас редкие. Батюшка самолично их издалека привёз. Не будут они вам в тягость-то? Уход за ними особый и не требуется, да и не надолго это – всего на несколько дней только, пока на новом месте не устроимся.
– Да что ты, какая там тягость. Я о другом думала – у нас в Ратном таких никогда не было, не загубить бы ненароком.
– Ладно, бабоньки, вы тут и без меня языки почешете, а мне недосуг – воевода поговорить о чём-то со мной хотел за обедом, а то уж ехать скоро, – с важным видом заявил Илья и скрылся за дверью избы.
«А Ульяна-то вслед ему глядит хоть и с улыбкой, но видно же, что гордится мужем. Видать, есть за что.»
– Не покажешь мне, где у вас лавка-то? – Алёнка обернулась к Ульяне. – Посмотреть хочется. У нас в селе не было – батюшка, ежели кому что надобно, привозил из городу по заказу, да коробейники захаживали.
– Так и у нас раньше не было. Боярин устроил! – с явной гордостью похвалилась Ульяна. – Теперь не хуже, чем в Турове – завсегда надобное купить можно. Я вот собиралась зайти сегодня – соли прикупить перед переездом да ещё кое-что по мелочи. Из крепости-то не наездишься, а всё с собой туда тоже не перевезёшь – здесь у нас холопы остаются, за хозяйством присматривать, пока урожай не убрали.
– Я тоже, может, чего пригляжу в хозяйство, собирались-то впопыхах, – оживилась Алёнка.
– А что ж? Пойдём, конечно! – Видно было, что тут, на боярском подворье, Ульяна чувствовала себя немного не в своей тарелке, ну и показать Ратное приезжей, о которой всё село гудело, ей было лестно: то-то сплетницы обзавидуются.
Алёнка остановила пробегавшую мимо холопку: – Передай ключнице, что я с Ульяной в лавку схожу, вернусь скоро.
Девка только кивнула, а обе женщины вышли за ворота и не торопясь пошли по улице, продолжая вроде бы пустой, ни к чему не обязывающий разговор, после которого, однако, многие становятся подругами на всю жизнь.
– Так что там ты про кукол начала рассказывать?
– Ну как же: как сделал их Михайла да подарил Ельке, она с ними, почитай, и не расстаётся: постоянно возится, спать, говорят, с ними ложится, разве что в бане их не моет, боится – краска облезет.
– И что тут такого? Все девчонки с куклами играют, мои сестрёнки тоже…
– Э, нет, тут другое дело – куколки-то те семью изображают, специально так сделаны, от старшей до самой маленькой. А Елька с теми куклами не расстаётся… Бабы-то как приметили это, так у колодца языками и заработали: понятно же, что неспроста это – детская душа чистая, безгрешная, вдруг да наворожит она в семью ещё младенцев.
– Ой, и вправду! – от удивления Алёнка даже остановилась. – Татьяна –то, невестка Корнея Агеича, в тягости. Видела я её сегодня.
– И не только она, – многозначительно отозвалась Ульяна. – Листвяна тоже.
– Вот оно как… Значит, не забылась ещё эта детская ворожба, помогает бабам. У нас-то в селе про неё, почитай, и не вспоминали, поп бы замучил укорами да епитимьями… а мне бабка моя сказывала… Ну так и дай Бог им обеим здоровых младенцев.
Алёнка с Ульяной одновременно перекрестились, переглянулись с улыбками и пошли дальше.
Надо заметить, что с появлением в Ратном лавки жизнь завзятых сплетниц несколько затруднилась. Если раньше собирать и разносить новости можно было у колодцев, у церкви да на мостках, где бельё стирали, то теперь к этим местам добавилась ещё и лавка, возле которой даже по летнему времени, несмотря на страду, почти всегда было с кем от души почесать языком. Варвара, главная ратнинская сплетница, после её открытия буквально разрывалась на части, ежедневно решая очень непростую задачу: куда пойти в первую очередь? Вопрос «А надо ли идти?» перед ней не стоял никогда. В тот день она угадала правильно. Во всяком случае, сначала она подумала именно так…

Далеко идти и не надо было: лавка, оказывается, располагалась совсем рядом с Лисовиновской усадьбой, в бывшей избе Андрея – Ульяна мимоходом упомянула об этом, и у Алёнки от одного этого, совсем пустякового вроде бы замечания, потеплело на сердце. Хоть и не его уже это дом, но ведь она войдёт туда, где был ЕГО родной очаг… словно благословения попросит. Может, когда-нибудь ей и доведётся самой для него огонь развести? Дай-то Бог…
Долго радоваться, впрочем, ей не пришлось: стоило им только подойти к распахнутым во двор воротам, как Ульяна замедлила и без того небыстрый шаг, прервалась на полуслове и совсем уж было собралась поворачивать обратно, да Алёнка придержала её за рукав.
– Ты из-за этих, что ли? – кивнула она в сторону нескольких баб, которые что-то весьма оживлённо обсуждали, стоя около крыльца, но завидев их издали, замолчали и уставились во все глаза – Кто-то из них тебя задевал, да?
– Да не то чтобы задевали, – неохотно ответила Ульяна. – Они все жёны ратников, а Илья мой ещё совсем недавно обозником был, они никак привыкнуть не могут, что я им ровней стала. Ведь привяжутся сейчас… Варвару ещё не ко времени принесло – уж она-то не смолчит…
– Ну, если так уж считаться, то не ровня ты им, – Алёнка скептически поджала губы, разглядывая уставившихся на них баб. – Ты выше их будешь, твой муж – обозный старшина и наставник, и бояричу крестный брат. Так что не робей – задевать меньше будут. А мне сворачивать и подавно нельзя: хочешь – не хочешь, а придётся сразу же показать, что не дам я себя в обиду, иначе совсем заклюют. Ну да ладно…сейчас увидим, у кого язычок-то острее заточен…
«А Лисовинов-то здесь даже кумушки боятся, не спешат на нас с расспросами набрасываться. Совсем уж без внимания не оставят, конечно, ну так я чужих языков не боюсь, спасибо матушке-свекровушке. Нигде чужаков не любят, сразу стараются поставить на место. Меня-то уж и подавно… после вчерашнего. Да и слухи про опекунство Андрея уже по всему селу разлетелись – сколько народу на нас по дороге в церковь пялилось. Интересно, которая из них первой начнёт? Вряд ли самая умная…самая нетерпеливая, скорее».
Первой голос подала та самая баба, которая вчера смотрела из толпы на приезжих жадным взглядом завзятой деревенской скандалистки. Видно, это и была главная местная сплетница Варвара, которую Ульяна опасалась.
- Ты, что ли, будешь та самая вдовица Алёна, которую Немой в походе подобрал? - протянула она насмешливо, окидывая чужачку оценивающим взглядом.
Алёнка напустила на себя простодушный вид (даже рот чуть приоткрыла), захлопала глазами с выражением наивной невинности на лице и спросила с искренним удивлением:
- Не тво-о-ой? А что, там и твой был? Извини, не заметила. У нас в Дубравном дубов много, одним больше, одним меньше… да и не знаю я, который из них твой-то был?
Аленка еще только начала говорить, а на лице Варвары уже появилось выражение презрительной жалости, ведь судьба пришлой была предопределена заранее: быть обсмеянной и униженной, чтоб сразу место свое поняла и не заносилась. Смысл ответа до первой ратнинской сплетницы дошел только тогда, когда вместо поощрительных смешков она услышала за спиной тишину. Бабы, затаив дыхание, ждали продолжения, прекрасно понимая, что первый отпор Варвару, при ее-то опыте, смутить не должен. Наоборот, только раззадорит, а значит, забава удастся на славу!
Алёнка тоже в этом не сомневалась, но совершенно не боялась. Варвару она поняла прекрасно, случалось и не таких окорачивать в Турове – там ей не раз пришлось за себя постоять. Красивая молодая чужачка, не городская, а из дальнего села, да замужем за красавцем-Фомой, по которому – что уж там говорить – сохли и девки, и молодые вдовы. Спасибо бабкиной науке – отбилась, а уж тут-то…
– Да уж! Конечно не мой! – Варвара тем временем задорно подбоченилась и оглянулась на подруг. – Уж мой-то тебя, бесстыдницу, в чем мать родила на руках таскать не стал бы. Тем более, на глазах у отроков.
- Так это ты про Андрея Кирилыча, что ли, интересуешься? – просветлела лицом Алёнка. – А я-то не пойму никак… ну да, он уж точно не твой! – согласно кивнула она Варваре. – Ты-то ему зачем? – и, критически осмотрев соперницу, проговорила вроде как про себя: – Да и такое… не то что поднять – волоком не всякий дотащит! Если перекатить только…
В толпе баб кто-то прыснул, видимо, представив себе описанную Аленкой картину. Варвара снова выдержала удар: хоть кровь и прилила к щекам, но ни голос, ни осанка ее не изменились:
- А ты и обрадовалась! Хоть какой, да всё ж таки муж потрогал, не побрезговал… после других.
- Ну так ежели ему другие все, как ты, попадались… – сочувственно покивала ей Алёнка. – А я-то удивлялась, что он не женат… ну, да такой воин, из рода боярского, на кого ни попадя и не посмотрит…
- Ну, ты, потас…
- И как твой-то муж справляется, даже удивительно… – раздумчиво продолжила Алёнка, словно не слыша противницу. - Это ж от такого счастья и очуметь недолго!
Оглушительный хохот прервал Алёнку на полуслове. Некоторые даже слёзы утирали – так их пробрало. Какие-то слова Алены явно попали в «убойное место»: Варвара побагровела и, набрав полную грудь воздуха… выдохнула его, так и не произнеся ни звука.
Причины этого Аленка не поняла, но воспользовалась представившейся паузой, чтобы оглядеться. Во дворе заметно прибавилось народу: кто-то вышел из лавки да так и остался на крыльце, стараясь не пропустить ни слова, кто-то мимо ворот проходил, да подошёл поближе, привлечённый собиравшейся толпой. Мужи, правда, до сих пор делали вид, что их мало интересуют бабьи перепалки, хотя некоторые уже посматривали с интересом, ухмылялись в усы и явно ждали продолжения. Несколько баб, подошедших чуть позже, собрались вместе и тихо переговаривались, но что-то не спешили поддержать Алёнкиных противниц и стояли хоть и близко, но всё-таки особняком. Они и до этого откровенно посмеивались, глядя на односельчанок, а сейчас хохотали громче всех.
«Видно, тут, как и везде, свои споры. Похоже, бабы-то между собой не ладят. Хоть и не спешат они явно на мою сторону встать, я для них чужая, но и своим не сочувствуют. Не любят люди сплетниц и скандалисток, нигде не любят. Да что ж я такое сказала-то?».
Чтобы оценить всё это, Алёнке хватило нескольких мгновений – тех самых, когда, оглушённая её отповедью и хохотом односельчан Варвара хлопала глазами и разевала рот, впервые, вероятно, не находя слов в ответ. Она давно привыкла, чтобы смеялись не над ней, а вместе с ней, и теперь совершенно от того растерялась, не зная, как быть. К тому же её сбивало с толку по-прежнему приветливое, немного сочувственное выражение лица Алёнки, совершенно не соответствующее тем словам, что как будто отхлестали её по щекам у всех на виду. Да и произнесены они были не в запале и не со злом –мимоходом, с милой улыбкой, слегка снисходительно. ТАК скандалить Варвара не умела и была совершенно выбита из колеи – по лицу было видно. Остальные бабы тоже замолчали, пытаясь осознать происходящее: они привыкли к скандалам с криками, бранью, взаимными обвинениями, порой совершенно нелепыми, но сейчас скандал получался какой-то… неправильный, непонятный, так что даже те, кто уже были готовы заклевать пришелицу, примолкли.
Возможно, Варвара и попыталась бы продолжить, но неожиданно у неё из-под локтя вывернулась какая-то мелкая бабенка весьма неряшливого вида.
- А-а-а! Потаскуха!!! Блудить сюда приперлась!!! Мужей наших… – заголосила она с такой неподдельной злобой в голосе, что Алёнка удивилась. Остальные тоже неласково смотрели, но не так: их неприязнь была как раз вполне объяснима и вписывалась в обычай, но не больше. А у этой всё так и кипело внутри, словно приезжая ей самой в чём-то поперёк встала.
«Э-э-э, подруженька, а ты тут не слишком в чести, вон как остальные на тебя косятся – без одобрения, даже с насмешкой. Похоже, не очень-то тут к тебе прислушиваются, скорее, терпят только, ну, и помыкают тобой – не без этого. Даже Варвара вон поморщилась… А вот ты на них смотришь заискивающе».
- Ой, а что это такое? – с искренним интересом спросила она, одарив распустёху лучезарной улыбкой.
- Где? – та от неожиданности обернулась назад – посмотреть, что это там углядела ненавистная чужачка.
- А что это такое у вас … такое крикливое и чумазое? – поверх головы новой противницы поинтересовалась Алёнка у тех баб, что громче прочих смеялись над Варварой.
- Да Лушка Безлепа это! – весело ответила ей одна из них, явно наслаждаясь происходящим – судя по всему, эта самая Безлепа давно тут была всеобщим посмешищем. Оттого, видать, и к Варвариной компании примкнула, чтоб прочие не заклевали.
«И с мужем ты, должно быть, неладно живёшь: подвеска-голубки, символ супружества, тусклые, даже заржавели кое-где. Да вон и синяк под глазом ещё не совсем прошёл, и взгляд затравленный – часто бита бываешь… Ну так и неудивительно – при такой-то неряшливости хорошей хозяйкой не будешь. А муж, должно быть, от такой жены гуляет. Его виноватить ты боишься, так на баб всю свою злость и перенесла. Потому и на меня смотришь заранее, как на врага: соперницу во мне заподозрила…»
- Ты дурочкой-то не прикидывайся… - вякнула Безлепа, явно растеряв первоначальный разгон, но не желая останавливаться. Опыт Варвары её ни чему не научил – остальные-то, кто поумнее, помалкивали.
– Так приходится под тебя подстраиваться, – мило улыбнулась ей Алёнка, - у тебя-то оно само получается.
– Умная больно! – снова срываясь на возмущённый визг, выпалила Лушка Безлепа в лицо Алёнке, опять распаляясь. – Ежели на Немого нацелилась, так того добра и не жалко! Этого Лисовиновского цепного пса бери, а других не замай!
«Ну, так и есть! Ох, и дура же… да в придачу ещё и ревнива без меры… вон бабы-то как на неё смотрят – с насмешкой… видать, одно только на уме – что все её благоверного соблазнить норовят! Но как она на Андрея-то… А ведь остальные явно при этих словах от неё отшатнулись… боятся. Его боятся! Она-то, дура, в запале сама себя не слышит… … Ну, зря ты это сказала, голуба, ох, и зря!»
Хоть и разозлилась Алёнка, что эта баба смеет так Андрея задевать, но даже бровью не дрогнула, наоборот, улыбнулась ей ещё ласковее, словно дорогой подруге. И не сказала – пропела в ответ:
– Преданность да верность мужу не в укор, а воину цепь не наденешь. Вот иных кобелей шелудивых только на цепь и сажать, да и то без пользы: всё на сторону смотрят. Но ты не кручинься, мне такие без надобности, только под ногами путаются. Хотя… – Алёнка окинула задохнувшуюся от её слов бабёнку жалостливым взглядом, вздохнула с сомнением и покачала головой: – Ведь всё равно по чужим дворам бегать не перестанет. Может, где и пожалеют, кость какую кинут, раз дома-то помоями потчуют. Вон, я гляжу, у голубка-то твоего ненаглядного и клюв уже заржавел от такой жизни собачьей, – и Алёнка кивнула на пояс своей противницы.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 05.03.2011, 20:14 | Сообщение # 13

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
И опять её слова были встречены дружным хохотом со стороны тех баб, что стояли чуть в стороне, Варварины подружки – и те уже откровенно усмехались. Веселились и зрители, собравшиеся поглядеть на бабий скандал – даже мужи теперь не скрывали своего интереса, а некоторые так и вовсе глядели с одобрением на Алёнку, которая продолжала сохранять на лице откровенно сочувственное выражение.
Безлепа же вспыхнула до корней волос, растерянно оглянулась на товарок, ожидая от них поддержки. Те, однако, ей на выручку не спешили, зато со стороны второй стайки баб раздался задорный голос:
– Эй, Безлепа! А ведь угадала вдовица Алёна про помои-то! Недаром твой Прокоп миску с подгорелой кашей намедни в сердцах тебе на голову надел!
– А у голубка-то твоего, и правда, нос заржавел… смотри, скоро и хвост заржавеет! – сквозь смех выкрикнула другая.
– Заржавеет и отвалится! – добавила ещё одна бабёнка к всеобщей радости.
– Хво-о-ост, говоришь? – не выдержала Лушка, оборачиваясь к последней насмешнице. Мгновенно позабыв про Аленку и явно вспомнив старую обиду, она заголосила уже в её сторону:
- А ты-то куда лезешь, тварь блудливая?!! Думаешь, не знаю, с кем ты на сеновале кувыркалась?!
- Ты лучше за своим обормотом следи, помойка ходячая! - тут же раздалось в ответ. – Тебе не достает, так другим не завидуй! Сама виновата!
Видать, намек пришелся не в бровь, а в глаз, Лушка опять развернулась и накинулась на другую бабу, стоявшую до того прямо у нее за спиной:
- А тебя я и вовсе в нужнике утоплю, кикимора рыжая! Если еще хоть раз рядом с моим…
- Да он раньше тебя в тех помоях утопит, что ты на стол подаешь! - не осталась в долгу та.
- Потаскухи!!! - сорвалась на визг неряха. – Все знают – и ты, и твоя сеструха на передок слабы! А ты, Глашка, только и думаешь…
- Сама ты муха навозная! Да кому твой опарыш лысый надобен! - насели те на Лушку уже вдвоем.
«У-у, угадала я… ты ещё и ревнивая! Ну, с таким норовом, бабонька, тебе только в прорубь головой… если муж раньше не прибьет».
Аленка успокоилась, и отшагнула немного в сторону. Дело было сделано. Бабы сцепились между собой, позабыв про нее. Обычное дело –чтобы посильнее уязвить обидчицу, в ход идут как справедливые, так и выдуманные обвинения и попреки, ни малейшего отношения к тому, с чего началась ругань, не имеющие. Да и неважно уже бабам, что говорить, главное – высказаться.
Скандал, как костёр, продолжал разгораться, уже чуть ли не в десяток голосов оповещая округу о подробностях ратнинской жизни за последние несколько лет. У кого-то свинья в чужой огород залезла, у кого-то капуста аж позапрошлом году вместо того, чтобы закваситься, стухла, у кого-то дочка хромая и ни в жизнь замуж не выйдет, кто-то с мужем в погребе любился (другого места не нашли), кому-то ворона на голову нагадила (знает, куда гадить, птица мудрая).
Аленка некоторое время поколебалась – уходить от греха или остаться, а потом склонилась к уху Ульяны:
- А чего это я сказала такого, что над Варварой все хохотать начали?
- Да мужа её как раз и кличут Чумой … - усмехнулась Ульяна. – Угадала ты ловко – и правда, совсем чумовой он у неё… Да и она… у нас её ещё никому не удавалось заткнуть. Как ты-то умудрилась? - начала было Ульяна, но вынуждена была прерваться, потому что крики и визги переросли уж и вовсе в дикие вопли. Оказывается, Лушка, не выдержав словесного поединка со своими противницами и исчерпав все слова и оскорбления, вцепилась ближайшей в физиономию, за что тут же получила затрещину от второй. Пострадавшая от неё баба, издав протяжный вой, ещё и добавила, так что Безлепа отлетела на несколько шагов и со всего маху наступила на ногу стоявшей в стороне бабе – широкой в кости и сложения весьма не слабого.
- Куда прёшь, лягуха тухлая?! – рявкнула та на Безлепу и отвесила ей такой мастерский удар кулаком по уху, что несчастная Лушка, запутавшись в юбке и споткнувшись, полетела дальше, но уже вперёд головой и врезалась в трёх молодух, до этого не принимавших никакого участия в драке.
– Бодаться вздумала, коза безрогая?
– Ах ты, корова мокрохвостая! Я те щас хвост-то на рога живо накручу!
Молодуха, сбитая с ног Лушкой, падая, заверещала и, широко взмахнув руками, задела ожерелье на груди Варвары. Нитка лопнула, и бусины рассыпались прямо в пыль.
– Ты чего, курица ощипанная, творишь?! – ахнула та и, мимоходом пнув ногой упавшую бабу, рванулась на Лушкину обидчицу:
– Из-за тебя всё, кобыла лядащая!
– Катьку не тронь, беременная она! – взвизгнули сзади две бабы, кидаясь на свою лишённую украшения товарку.
Вскоре перед крыльцом сельской лавки кричала, визжала и крутилась, словно в хороводе, безобразная бабья драка, втягивая в свой круговорот всё новых участниц. Одна из баб рванулась было вытащить из этой кучи-малы пострадавшую то ли дочь, то ли сестру, но ненароком встряла между двумя вцепившимися друг в дружку противницами и только успевала отмахиваться от них. Ещё одной, по неосторожности подошедшей слишком близко, неожиданно заехали по носу, она рванулась дать сдачи, да так и растворилась в свалке. На кого-то упала вырвавшаяся из этого кипящего котла молодуха с совершенно безумными глазами, в растерзанной одежде, пытаясь устоять на ногах, дёрнула за руку, её оттолкнули, но через мгновение обратно в толпу влетели уже обе.
Растрёпанные бабы в запале сыпали проклятиями и обвинениями, рвали друг с дружки платки, вцеплялись в косы и норовили выцарапать противницам глаза, да и кулаками махали вполне споро – уже кое-кто выл в стороне, держась за разбитое лицо или ещё какую пострадавшую часть. Раскатились в пыли ещё чьи-то порванные бусы, трещали рубахи, а наблюдающие за этим буйным весельем довольно многочисленные зрители не торопились прекращать побоище – себе дороже будет.
В общем, бабы самозабвенно выясняли отношения, напрочь забыв про Алёнку, а она по-прежнему стояла в сторонке с невинным и немного отстранённым видом, удивлённо наблюдая за происходящим – такого она ещё не встречала.
«Да-а, мальчишеские драки я видела, мужские тоже, но женскую – в первый раз. Права бабка была: отвратное зрелище… и страшное, хотя и не так, как драка мужей или отроков. Муж в драку полезет только тогда, когда НЕ драться он не может – иначе мужем себя считать не станет. Мальчишки себя перед дракой бранью распаляют, а бабы… Они ведь тоже бранились, но не так, как отроки: не распаляли себя, а… будто они УЖЕ бились – словами…
Ну надо же, сколько лет прошло, как бабка мне это говорила, я ведь и забыла уже про тот разговор, а вот увидела сейчас– и всё вспомнила. Говорила же она мне, что главное женское оружие – это не кулак, а слово. В драку же полезет только та, у которой слов уже не осталось…»

Ульяна, хоть ей такое и не в диковинку было, откровенно маялась и высматривала хоть кого-то, кто смог бы остановить побоище – может быть, именно потому, что не раз видела, до чего оно в конце концов довести может.
– Слава Богу, что не у колодца мы сейчас!
– А чем здесь лучше-то? Думаешь, в колодец могли кого-то ненароком толкнуть?
– И это тоже… Был у нас один случай, как раз у колодца… Баба одна непутёвая с пьяных глаз младенца своего в колодце утопила…
– Батюшки-светы! Это как же надо было упиться-то? – Алёнка ахнула и перекрестилась.
– Ну… в семье не без урода… есть у нас такая, Донькой зовут. Увидишь – сразу её узнаешь, не ошибёшься. Бабы, когда узнали про такое, её коромыслами чуть насмерть не забили, с трудом растащили их. Потом пол-села в синяках да царапинах ходило… И сейчас, боюсь, разойдутся бабоньки… Ну, наконец-то, вот он-то и управится!..
После такого невнятного восклицания Ульяна решительно направилась в сторону ворот. В них, сложив руки на груди, щерилось в страшной ухмылке вчерашнее чудовище, так напугавшее Алёнку – ратнинский обозный старшина Бурей. Что уж там ему говорила Ульяна, не давал услышать шум драки, заметно было, что он сам удивлён ульяниной смелостью, однако же выслушал её, ухмыльнулся ещё шире, кивнул и… как-то вмиг оказался рядом с визжащей и орущей бабьей свалкой. От свиста заложило уши, но увлечённые друг другом бабы не сразу сообразили, что происходит. Тогда Бурей, не глядя, схватил двух ближайших к нему кумушек за шкирку и, будто кутят, швырнул в самую кучу-малу, сбив ими ещё нескольких:
– Р-р-разойдись! – рявкнул он на оглядывающихся в недоумении баб, которые по одной вываливались из общей толпы.
Какая-то молодка, разгорячённая дракой, попыталась было огрызнуться в ответ, но Бурей только ощерился и зарычал уже совершенно по-медвежьи. Вот тут-то до баб и дошло, КТО стоит рядом. Драка прекратилась, а её участницы, разом забыв все свои споры, как переполошенные куры бестолково заметались по двору – казалось, в ужасе они не сразу сообразили, в какой стороне ворота. Поражённая Алёнка, не веря своим глазам, смотрела, как бабы дружной толпой (и не подумаешь, что только что от души метелили друг друга) рванули к воротам. Визг при этом стоял такой, что свист Бурея тихим шелестом казался.
«Ну прямо как воробьи с кучи мякины вспорхнули. Хотя… от такого, пожалуй, голову потеряешь…»
Бабы, не успевшие в числе первых выскочить из ворот, с испуганными криками вдруг шарахнулись в сторону, прижимаясь к одной из створок. Ульяна с Алёнкой изумлённо глядели на происходящее, не понимая причины столь странного поведения, но в следующее мгновение в опустевшем проёме ворот показался Андрей. Бабы с опаской проскакивали на улицу, стараясь держаться подальше от него и обмахивая себя на ходу крестным знамением.
«Да что ж это такое-то? Чего они от Андрея-то так шарахнулись?… За что же его ТАК боятся? Почему? Он же… он же лучше всех!»
– Господи, Пресвятая Богородица! Что деется-то! – Ульяна изумлённо переводила глаза с Алёнки на Немого и обратно. – Алёна, да ведь он … он за тобой сюда пришёл!
А Андрей и правда поверх голов собравшейся во дворе толпы на неё глядел. Неужто, заслышав шум драки, решил, что и она в неё встряла? Алёнка успокаивающе улыбнулась ему в ответ, заметив краем глаза, как уставились на неё при этом окружающие, даже у Бурея лицо как будто вытянулось, и ухмылка пропала.
«Да что ж это такое-то? Совсем они тут с ума посходили, что ли? Ну даже если и за мной пришёл… Чему тут удивляться-то?»
Из-за скандала Алёнка с Ульяной в лавку так и не зашли – после всего случившегося посчитали за лучшее вернуться от греха. Андрей всё-таки проводил их обратно на усадьбу, чем окончательно поверг в столбняк всех присутствовавших перед лавкой односельчан.
А в воротах лисовиновской усадьбы на Алёнку налетели сестрёнки и затеребили её:
– Ой, Алёнка, а каких кукол нам показала Елька!
– У неё каких только нету!
– Алёнка-а, ну Алёнка же!
Пришлось на ходу распрощаться с Ульяной, поблагодарить Андрея и, подхватив сестрёнок за руки, идти на женскую половину дома – обед уже был готов.
– Ну так что там за куклы, а? Деревянные да складные?
– Ой, а ты откуда знаешь? Тебе тоже их показали? – с подозрением протянула Стешка.
– Нет, не показали, а рассказали – жена дядьки Ильи, Ульяна.
Девчонки с облегчением вздохнули, переглянулись и опять задёргали Алёну за рукава рубахи.
– Деревянная куколка у неё есть, да… а ещё… ой, Алён, мы та-акую видели…
– Да ладно, рассказывайте уж, не томите, – подыграла им Алёнка и довольные сестрёнки захихикали, а потом одновременно выпалили:
– У Ельки кукла с нарядами есть!!!
– И что? Они же все одетые делаются, – не разделила их восторга Алёнка.
– Да нет же, ты же ничего не понимаешь! – возмущённо загалдели малявки. – У этой куклы наряды СНИМАЮТСЯ!!! И их много – разных! Правда-правда! Ты таких никогда и не видела!
– Как это – снимаются? – Алёнка и в самом деле ничего не понимала: куклу-то шьют ВМЕСТЕ с её нарядом, он – часть самой куклы, сними его – и что останется? А девчонки продолжали щебетать:
– Ой, Алён, а какие лоскутки там у неё есть… Елька говорит – у неё матушка лучше всех здесь шьёт, а ткани ей аж из самого Турова привезли!
– Алён, а нам можно будет таких же кукол? Мы сами сделаем, правда-правда! Ты нам только… это… лоскуточки дашь, а? – Фенька на ходу забежала вперёд и, умильно улыбаясь, просительно заглянула в лицо старшей сестре, а Стешка потёрлась носом о её руку. У Алёнки слова комом в горле застряли.
«Им бы матушку сейчас об этом просить, а не сестру. Господи, Пресвятая Богородица, ну за что им-то такое испытание? За что безгрешные души наказываешь, Господи?»
Молодая женщина остановилась, обняла обеих сестрёнок сразу, прижала их к себе и серьёзно сказала: – Будут у вас такие куклы, как вы захотите! Обязательно будут! Дайте только до крепости добраться и на месте устроиться – вместе сделаем! – Сказала – как зарок дала, только сама не поняла, кому она это пообещала: им или себе.

После обеда заметно поредевший обоз двинулся в сторону крепости. Алёнка, сидя на телеге, проезжающей, как и вчера, через село, снова ловила на себе взгляды встречных ратнинцев. Пожалуй, пялились на неё теперь больше, но… совсем иные это уже были взгляды. Любопытные и заинтересованные мужские, порой не ласковые бабьи – вон и Варвара с подругами стоит, косится… У многих морды поцарапанные, да синяки уже наливаются… Лушке-то больше всех досталось, но тоже здесь отирается, злобится.
Но кое-кто из баб смотрели весело, даже с одобрением, а на сгрудившихся возле Варвары подруг поглядывали и посмеивались. Но не в этом даже дело-то, просто НЕ ЧУЖАЯ она теперь для них, вот что главное! И в усадьбе… вспомнила, как перед самым отъездом, когда уже трогались они, поймала на себе взгляд Листвяны. Ещё утром ключница уже совсем иначе смотрела, не так равнодушно, как вчера, а с интересом, словно только что увидела. Но теперь и ещё кое-что появилось в её взгляде: как будто старая волчица оценивала молодую, не соперничая, нет, скорее, признавая


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 18:36 | Сообщение # 14

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Глава 4.
Июль 1125 года. База Младшей стражи

Встречают по одёжке, провожают по уму.
(Народная мудрость)

– Матушка! Мишаня с Осьмой возвратились!
В горницу к Анне Павловне влетела Машка, с порога сообщила новость и явно собралась добавить что-то еще, но ее перебила заскочившая следом Анька-младшая:
– И бабу какую-то с детишками привезли! В телеге на пароме сидят!
«Рано они – я же их ещё несколько дней не ждала… Что-то случилось?»
Встревоженная Анна отстранила продолжающих тараторить дочерей и вышла из горницы. На крыльце она появилась как раз в тот момент, когда в крепостном дворе раздался громкий голос дежурного урядника:
– Академия, смирно!!! Господин старшина! За время моего дежурства никаких происшествий не случилось…
Анна всмотрелась в сына, принимающего доклад дежурного урядника, и в Андрея Немого, с обычной своей невозмутимостью возвышавшегося в седле рядом с Михайлой.
«Да нет, вроде бы с ними всё в порядке… А вернулись тогда почему? С отроками что-то стряслось?»
– Вон баба-то! – раздался за спиной голос Аньки. – Гляди, вон в телеге сидит…
– Молчать! Команда «смирно» была! – бросила Анна Павловна через плечо, но глазами невольно повела в сторону въезда в крепость.
Там действительно стояли телеги, которыми правили отроки с купеческого отделения. На первой из них за спиной возницы сидела молодая женщина с двумя девчонками.
«Это ещё кто такие? И зачем их сюда привезли? И почему отрок правит… как его… Григорий, кажется? У Ильи что, возниц не хватает?»
– Академия, вольно!
Доклад закончился, Андрей махнул отрокам купеческого отделения, указывая им путь к казарме, Илья что-то скомандовал обозникам, и телеги одна за другой начали заезжать на крепостной двор. Все занялись привычными и понятными делами, лишь один Григорий, въехав в крепость, остановил телегу, явно не зная, что делать дальше.
Привычно цыкнув на дочерей, чтобы не бежали, а выступали степенно, Анна Павловна спустилась с крыльца и пошла навстречу спешившемуся сыну. Выглядел Мишаня бодро и что-то оживленно объяснял недовольному Алексею. Приблизившись на несколько шагов, Анна начала разбирать его слова:
– Да помню я, что купеческих в бой пускать нельзя, но не было никакой опасности! Сам же видишь: никто даже не ранен, да и вояки там были еще те! Вон, даже Алена – Мишаня мотнул головой в сторону телеги Григория – двоих уложила! Одного из охотничьего лука, а второго топором… Здравствуй, матушка!
Мишаня поклонился матери.
– Здравствуй, сынок! – Анна сделала последние два шага и, притянув к себе голову сына, коснулась губами его лба. – Вы что там – воевали? Кого это топором зарубили?
– Да ничего особенного, мам! Мы в село к Грише заехать решили, а там как раз разбойники, ну, мы их и того… Да не было никакого риска! – Мишка, видимо, продолжал свой спор с Алексеем. – Их и ратники Луки сами перебили бы, но надо же было ребятам дать попробовать по-настоящему пострелять! Я внимательно следил – никто в отроков из лука не целился, а до рукопашной мы не допустили. Матушка… – голос у Мишани вдруг стал приглушенным, а с лица сошла улыбка – у Гриши беда случилась. Разбойники его родителей убили и дом сожгли… Я сестер его велел с собой сюда привезти. Старшую Аленой звать, вдова она, а младших… запамятовал. Ты бы присмотрела за ними, а, мам? Гриша парень старательный и способный, негоже ему учебу бросать, может быть, решим дело как-нибудь?
Мишка просительно заглянул матери в глаза.
«Мальцом точно так же лакомство, бывало, выпрашивал…»
– Ну конечно, придумаем что-нибудь. Правильно сделал, что велел их сюда везти. Анна! Ну-ка, быстро! Горницу для сестер отрока Григория приготовить! Мария, скажи дежурному уряднику, чтобы отроков прислал, пожитки с телеги выгрузить! Гриша! Правь сюда!
Анна раздавала указания, а сама отмечала краем глаза, как Алексей увлекает Мишаню в сторону, продолжая обсуждать схватку с разбойниками. От ворот к крыльцу подходил, уже заранее улыбаясь, Осьма с каким-то свертком в руках.
«Наверняка гостинец привез»
Купец помнил просьбу боярыни присматривать для неё в дальних поездках изделия искусных рукодельниц. Вот и сейчас, видимо, привёз что-то. Анна с улыбкой приняла от него свёрток.
– Благодарствую, Осьма, что помнишь мою просьбу и радуешь меня, моим прихотям потакая. Сейчас, сам видишь, не до разговоров мне. Вот примем людей, устроим их на новом месте – тогда милости прошу в гости с рассказами твоими.
Андрей тем временем подъехал к телеге, на которой сидел Григорий и его сёстры, спешился, кивнул отроку и…
«Ба-атюшки! Да что же это деется-то?!»
… по очереди снял девчушек с телеги. Те заулыбались, защебетали что-то, называя его «дядькой Андреем», а он внимательно посмотрел на старшую сестру и кивнул в ответ на какие-то её слова.
« Чтобы баба Андрею УЛЫБАЛАСЬ?! Не было такого никогда! Это что же за птицу такую сыночек мой раздобыл?.. Ладно, там видно будет, сначала их всё-таки принять да разместить надо: совсем уж непотребных людей Мишаня не стал бы с собой брать ».
Анна неторопливо подошла к телеге, которой правил Григорий. Тот спрыгнул с передка и поклонился боярыне.
– Здравствуй, Гриша! Слышала я уже о твоей беде, – женщина поднялась на цыпочки…
«Господи, мальчишка ещё, а как уже вымахал!»
…и коснулась губами его лба – точно так же, как всего несколько минут назад приласкала сына. Парень на мгновение оторопел: никогда боярыня Анна Павловна, за которую все отроки каждый день Бога молили, ни с кем из них так ласкова не была. Он дрогнул, собираясь было ещё раз поклониться, но руки боярыни удержали его.
– Родителей ваших и сам Господь теперь не вернёт, а что в человеческих силах, мы всё сделаем. Не беспокойся, не дадим мы твоей семье пропасть. Правильно поступил, что сюда всех привёз. Пока вас всех здесь, в крепости устроим, а уж решать что-то завтра будем, твои сейчас устали, с дороги-то.
Последние слова Анна говорила, уже повернувшись к прибывшим и внимательно рассматривая их. Андрей всё не уходил, стоял тут же и выжидающе глядел на Анну.
«С чего это он так … будто оберегает их? А она-то его совсем не боится, и девчонки…»
Удивлённая и встревоженная странным поведением Андрея Анна внимательно оглядела приезжую.
«Наряд вдовий – у меня самой такой же – но не старшей женщиной в семье она была. Ах, да – Мишаня говорил – оба родителя погибли… Детей у неё нет… и не было ещё. Мало замужем пробыла, выходит? С родителями жила… в семье мужа не осталась, к своим вернулась… Вернулась или… вернули? Что ж там с мужем-то стряслось, если у неё голубок на поясе одинокий висит – и пары не ищет… безутешная вдова, значит? А муж-то явно не из бедных был – голубок у бабоньки серебряный.
А хороша-то как… и знает об этом – чужой взгляд спокойно встречает. Та-ак, это ещё что?»

Взгляд Анны уткнулся в вышивку на платье Алёны.
«Мало мне было Нинеи с Велесом и Настёны с Макошью, так ещё и эта на мою голову… со знаками Лады… вперемешку с православными крестами. Жрица Лады? А причём здесь тогда кресты? И каким боком здесь Андрей?.. Неужто заворожила? Зачем это ей?»
Алёна уловила насторожённый взгляд Анны Павловны, скользивший по знакам на её одежде, обернулась к часовне и размеренно, напоказ осенила себя крестным знамением. Вслед за ней послушно замахали руками девчонки.
«Крещёная, значит… и не притворяется – младшие-то вон как привычно крестятся. Да что ж ты за баба такая непонятная?.. Ладно, разберусь – и лучше бы тебе, бабонька, не замышлять против Лисовинов… ну и против Андрея тоже.»
Когда новоприбывшие повернулись обратно к Анне, перед ними стояла уже приветливо улыбающаяся добросердечная хозяйка. Она подошла к ним вплотную, приобняла девчонок за худенькие плечики и, глядя в насторожённые детские лица, сказала ласково:
– А что это за красавиц ты нам, Гриша, привёз? Здравствуйте, девоньки!– и краем глаза заметила, как Алёна выдохнула с облегчением.
– И ты здравствуй, Алёна.
– И тебе поздорову, боярыня, - отозвалась та.
– С приездом вас! Мы добрым людям всегда рады, – сохраняя на лице радушное выражение, Анна еле заметно выделила голосом слово «добрым» и взглянула Алёне прямо в глаза – поняла ли та намёк?
«Поняла… вот и славно. Считай, я тебя предупредила».
– Поначалу поселитесь с сестрёнками в девичьей избе, где все девки живут. Анна – боярыня подозвала дочь, – проводи и проследи, чтобы ни в чём нужды не было.
– Благодарствую, Анна Павловна, но у нас не всё в пожаре сгорело и на первое время самое необходимое есть. Хороший сын у тебя, заботливый – дал нам время собраться. А Андрей Кириллович заботу о нас на себя взял.
При этих словах самообладание чуть не изменило Анне.
«Мишаня, паршивец, знал и не упредил! Как обухом по голове.»
Андрей коротко кивнул, подтверждая слова Алёны, а она придвинулась к нему поближе и добавила:
– Он опекунство над моим братом на себя принял.
«Андрей? Опекунство?.. Сам или всё-таки заворожила? Вот и гадай теперь…»
Глаза Анны сами собой вернулись к вышивке на одежде Алёны.
«А батюшка Корней знает? Должен знать… Без него такое дело не решилось бы. Что он-то сказал? Ай, да что он мог сказать? Молодая красивая баба… Было уже… Ладно, за этой я сама пригляжу, да и у других совета спрошу – язык не отсохнет, а польза будет».
Но, как бы ни велико было её удивление, ни голосом, ни выражением лица она этого не выдала:
– Ну что ж, значит, не чужие вы нам теперь, – и кивнула Андрею. – Не волнуйся, устроим мы твоих подопечных. Я вижу, Алёна, с тобой не только сестрёнки твои приехали.
– Да, это дед Семён и Ульяна – холопы наши бывшие. Мы им вольную дали, но они с нами ехать решили: нас вырастили, а сейчас своих родных потеряли. Так что мы теперь одной семьёй жить будем.
И завертелась суета: набежали отроки дежурного десятка, подхватили узлы со спасёнными пожитками, поволокли их в девичью. Холопка постарше увела деда Семёна с Ульяной: им в горнице с хозяевами делать нечего, но устроят их не хуже остальных. Пусть тоже отдохнут, силы, чай, не молодые, вымотались за несколько дней пути.
– Дочь моя сейчас покажет, где ты с сестрёнками несколько дней поживёшь. Пока осмотритесь да расположитесь, как раз и банька будет готова – с дороги помыться. Пирогов и молока детишкам прямо сейчас принесут – проголодались ведь, да и ты тоже перекуси немного, а уж вечером, когда девчонки спать улягутся, мы с тобой и поговорим.
«Вот после этого я и решу, что с тобой делать» осталось непроизнесённым, но от этого не менее понятным обеим женщинам.
Телега с пожитками опустела, Григорий развернул коня в сторону загона, успев напоследок ещё раз поклониться. Его «благодарствую, матушка-боярыня» прозвучало с облегчением, парень улыбнулся сёстрам, кивнул ободряюще, и телега тронулась. Алёна же пошла ко входу в девичью, девчонки хвостиками – за ней.
«А ведь они по возрасту моей Ельке подружками могут быть. Надо её из Ратного сюда забрать, а то вконец забалуют, привыкли уже, что самая младшая, да и она привыкла. Изо всех верёвки вьёт, в первую очередь – из деда, а это непорядок. Не дело ребёнку при живой матери у родни жить. А здесь ей и подружки будут, и забота – пусть за Саввушкой присматривает. Не всё же время Красаве с ним возиться, пусть он и к другим детям привыкает.
Но что же там с Андреем всё-таки произошло? Мало мне было забот, так теперь ещё и эта на голову свалилась. С какой бы стати молодая красивая баба к нему так прилепилась? Ведь не красавец писаный, не краснобай…? Опора потребовалась? С одной стороны, оно вроде бы и понятно: брат ещё отрок, а у неё младшие на руках остались, их поднимать надо. А с другой – неужели же совсем никакой родни больше нет, позаботиться о них некому? Знать бы ещё, как оно всё там получилось: случайно так вышло или она сама попросила? Почему в таком случае Андрея выбрала? К сильному роду прислониться решила? Переждать, пока брат в силу войдёт, а там видно будет? И до самого Андрея ей дела нету? Ладно, если он просто на просьбу ответил, а ежели она ему в сердце запала? И девчушки эти ещё… он же с детьми никогда не возился, а тут… привяжется к ним , а она хвостом вильнёт – и поминай, как звали. И что с ним потом будет? А главное – с Мишаней? Останется ли Андрей ему по-прежнему надёжной защитой?


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Сообщение отредактировал kea - Суббота, 26.03.2011, 18:37
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 18:42 | Сообщение # 15

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Если же и в самом деле чудо случилось и Андрей ей по сердцу пришёлся…дай-то Бог – женили бы его, наконец, в род прибавление не лишнее, да и за него спокойней. Ну а если… Ещё одной Листвяны мне не надо! Играть с Андреем я ей не позволю, да и палки в колёса мне вставлять тоже. Но и сгоряча рубить тут нельзя – мало ли, вдруг и от Алёны польза может быть. Ладно, проверю: посмотрю, поспрашиваю. Самого Андрея, понятно, не расспросишь, он и слушать ничего не станет, отмахнётся и всё. А вот Илья не отмахнётся, с ним в первую очередь и поговорю. А потом ещё с Мишаней и Осьмой. Ну, и с ней самой – тоже. Только после этого решать что-то можно будет».
И уже вдогонку к этим размышлениям мелькнуло:
«Так как же там у нее с Корнеем обошлось? Неужто обвести сумела? Это Корнея-то? Впрочем… муж он и есть муж – хоть трижды премудрый, а против бабьих хитростей… вон, как его Листвяна-то окрутила».
Проводя глазами Алёну, Анна подозвала ожидавшую её распоряжений девчонку-холопку:
– Найди-ка, Жива, обозного старшину Илью да скажи ему, чтоб пришёл ко мне, как телеги разгрузят. Разговор у меня к нему есть.
Девчонка убежала, а боярыня не спеша пошла обратно, к себе.
«Чтобы Илья за несколько дней пути да не вызнал о человеке всё – ни за что не поверю. Балабол он, конечно, каких поискать, но наблюдательный. Если уж Илья чего не заметил, значит и не важно это. Вроде и не выспрашивает ничего, сам языком чешет, не переставая, а собеседник ему всё про себя потихоньку рассказывает. Он и отроков наверняка расспросил, и саму Алёну наизнанку вывернул, да так, что она ничего и не заметила. Вот и послушаю».

Илья явился на зов Анны довольно скоро: то ли так быстро управился с разгрузкой, то ли перепоручил это дело кому-то другому.
– Здрава будь, Анна Павловна! Звала?
– И ты здравствуй, Илья. Проходи. Разгрузились уже?
– Заканчиваем. Там Осьма приглядывает, а мне и отдохнуть не грех, помоложе меня найдутся мешки таскать.
Илья покосился на кувшин, стоявший на столе, на расписном подносе: медовый дух от него он учуял ещё не пороге.
– Ну, тогда чарочка тебе не помешает. – Анна подошла к столу, налила медовухи и поднесла. – Испей, господин обозный старшина.
Илья насторожился: боярыня угощала его собственноручно, хотя обычно у неё всегда наготове были холопки для разных мелких услуг. Значит, беседа не для посторонних ушей будет. Впрочем, он догадывался, для какого именно разговора Анна Павловна позвала его – что уж тут гадать-то, и так всё понятно.
– Выгодно ли съездили? Торговля удачная была?
– Грех жаловаться, боярыня, – Илья опрокинул чарку. – Прибыльный поход, ничего не скажешь, Осьма своё дело знает. Только окромя торгового прибытка и ещё есть … да не тот, которого ждали.
– Вот и рассказывай, – улыбнулась Анна. – Ты же наверняка всё вызнал, всех расспросил, все рассказы сравнил и собственные мысли про всё имеешь.
– Ох, всё-то ты, боярыня, про нас, грешных, знаешь, - заговорил было шутливо Илья, но Анна слегка нахмурилась – не время, дескать, балаболить – и он опять посерьёзнел: – Тебя же, Анна Павловна, вдовица эта заинтересовала, которую Михайла в крепость привёз. Так?
– Так, – кивнула Анна. – Откуда она взялась-то?
– Ну, тут дело такое вышло… – Илья явно настроился на долгий, с подробностями, рассказ – в этом он был мастером. Анна с интересом слушала, а Илья соловьём разливался: в дороге он всё у Григория с Леонидом выспросил – и про сестру, и про замужество её, и про то, почему в род вернулась. («Небось досуха братьев выжал»). Да и тех отроков, что ездили за сёстрами в сторожку с Мишаней и Андреем, расспросил («ну, эти и сами любому слушателю рады были, а уж Илье и подавно»), и, наконец, в лицах расписал, как Алёна при всех поклонилась Андрею с просьбой об опекунстве над её братом («Значит, всё-таки сама напросилась… ещё бы узнать, почему?»)
– За рассказ спасибо, Илья, но как же это вы так оплошали, за отроками не уследили, а, старшина?
– Ну так, понимаешь, Анна Павловна… – смешавшись, начал оправдываться недавний обозник, но боярыня его перебила:
– Ладно, то дело прошлое, обошлось – и слава Богу. Продолжай.
– А чего продолжать-то? Михайла решил, что надобно им всем с нами ехать, вот они и собрались. Ну, мы им подмогли, конечно, не без этого, – Илья степенно пригладил роскошную бороду, – а в пути я, боярыня, примечать начал…
– Значит, было что примечать? – от резкого вопроса обозный старшина на мгновение запнулся. – Что не понравилось?
– Почему не понравилось? На красоту её любому мужу смотреть приятно, даже если у него своя жена красавица писаная.
– Не о красоте сейчас речь, – Анна предупреждающе нахмурилась. – Ты и сам всё понимаешь.
– Да как не понять, – Илья поскрёб затылок и хмыкнул, – понимаю, конечно…
«Да что ж он мямлит-то! Что там ещё случилось?»
Раздражённый взгляд подтолкнул рассказчика:
– Тут, боярыня, вот что интересно: не простая это бабёнка, ох и непростая. Ты присмотрись к ней внимательно, а я пока вот тебе что скажу... Я было и сам себе поначалу не поверил, приглядываться стал да примечать…
– Ну!
– Не поверишь, боярыня: Андрюха Немой на неё глаз положил.
«Тоже мне, новость! Это я и без тебя вижу!»
– Сам положил? Без ворожбы обошлось?
– По всему видать, что сам, матушка. Да и сестрёнки её… Он от них прям таял – я и сам удивлялся. Не зря же говорят, что и на старуху бывает проруха. Крепко она его зацепила. Видать, срок ему пришёл, не всё ж бобылём вековать.
– Уверен?
Анна сама удивилась своему тону –Мишаня так отроками в строю командует – Илья аж выпрямился на скамье и подтянул живот.
– Уверен. Хошь верь – хошь не верь, а смотрит он на неё… уж прости, но… как Алексей на тебя, аж завидно становится!
– Налей-ка себе ещё чарочку. – Анне вдруг понадобилась пауза в разговоре, да такая, чтоб Илья на неё не смотрел.
Илья тоже это почувствовал – не спеша, с преувеличенной аккуратностью налил себе медовуху, медленно выпил, потом тщательно устроил на подносе кувшин и чарку, старательно утёр усы, глядя куда-то в стол. Так и не поднял глаза, пока не услышал следующего вопроса:
– А она?
– Вот то-то и оно, что она! Ты ж, матушка, сама знаешь, как от Андрюхи бабы шарахаются. А тут… прям краше его и на свете нет. А как понимает его! Он, вроде, и пальцем не шевельнёт, она только глянет и уже знает, что ему надобно. Моя Ульяна так лишь через несколько лет после свадьбы научилась, а она уже умеет!
– Значит, не боится она его, говоришь… – задумчиво сказала Анна и поощрительно кивнула Илье, чтобы продолжал.
– Какой там – боится! – усмехнулся Илья. – Был там один случай. Я сам не видал, но мальчишки рассказывали, что одному из них, который об Алёне непотребно языком трепал, Андрюха чуть тот самый язык и не отсёк, в последний миг руку удержал. И не знал он, что Алёна это всё видела. А как заметил, вот тут-то и глянул своими глазищами страшенными. Ну знаешь ты, про взгляд-то его особый. А ей хоть бы что! Только в ответ уставилась. Сам не видел, врать не буду, а отроки углядели. Каждый на свой лад рассказывал, но все про одно и то же.
– Язык, говоришь, за неё чуть не отсёк…
« Андрей за бабу вступился?»
– Так мало того – я тебе и ещё про неё расскажу! И тоже дело небывалое, хоть сам не сподобился посмотреть, а Ульяна моя рассказала…
– Ульяна? – удивилась Анна. – Она-то когда успела с ней познакомиться?
– Так мы же в Ратном останавливались на ночь. Сегодня утром после церкви баба моя и повела Алёну в лавку, а там к ним Варвара со своими подпевалами и привязались… Алёна-то – не поверишь – Варвару заткнула! Варвару! – Илья многозначительно вздел указательный палец к потолку. – Вот уж дал Господь язык бабоньке! Что твоё шило! И наших ратнинских она так стравила – они аж передрались, только Бурей и разогнал! А сама в сторонке осталась.
«Тут уже не ворожбой пахнет…»
– Умна, ничего не скажешь.
– Да, умна… и разного в жизни, видать, хлебнула. Да только пришёлся ей наш Андрюха по сердцу, по всему видать.
– Ещё что-то заметил?
–Ну… и сам в дороге примечал, и холопы на лисовиновском подворье сегодня с утра шушукались: вчера вечером вышла Алёна за каким-то делом во двор, а там Андрей был – похоже, её и дожидался. О чём-то она с ним переговорила, а потом как прикипели глазами друг к другу: так и стояли, пока кто-то не шумнул да не спугнул их. Вот так-то, Анна Павловна! – указательный палец Ильи на этот раз уставился на собеседницу.
«Дай-то Господь, чтобы и вправду всё так было! Я первая за них порадуюсь. Только вот что она в нём такого разглядеть сумела, чего другие не видели, и увечья его её не отвратили? При её-то красоте да разуме, коли всё так, как Илья расписывает, недостачи в мужском внимании у неё точно нет… И почему у неё, христианки, знаки Лады на одежде? Без Настёны не разберусь. Или к Нинее обратиться? Нет, не совсем уж край пришёл, чтобы Великую Волхву тревожить. Попробуем сами…»
Забыв о том, что хотела расспросить обозного старшину о других подробностях поездки, Анна одарила его ещё одной чаркой и отпустила.
«Мишаня вроде говорил, что брат Алёны, Григорий, прилежно учится, и отрок неглупый… и брат его двоюродный, ...ммм… Леонид, тоже у нас, в Академии. Да, Никеша же, как привёз их, про каждого рассказывал. У Леонида отец в Турове торгует, а у Григория – постоялый двор держит… держал… Про обоих отцов Никеша слова худого не сказал. Значит, Алёна из достойного рода будет…уже хорошо. Но тут всё до мелочей выяснять придётся – уж больно серьёзное дело-то…»

Мишаня на зов Анны явился распаренный, благостный после бани, отяжелевший от неумеренно выпитого кваса, шлёпнулся на скамью и, не дожидаясь материнских слов, поинтересовался:
– Об Алёне спрашивать будешь?
И вдруг защемило сердце – вспомнилось, как когда-то приходил после бани Фрол, точно так же шлёпался на лавку и благодушно гудел что-то в бороду. Только пахло от него не квасом, а чаще пивом.
– О ней, сынок. Ты же всё видел, всё у тебя на глазах происходило. Что скажешь-то?
– Ну, смотря что ты хочешь узнать. – Анне показалось, что Мишаня вот-вот хитро подмигнёт. – Каков вопрос, таков ответ, матушка.
– Всё тебе шуточки. – Анна с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться в ответ: уж очень довольный вид был у сына. – А мне знать надо, кого вы не просто в крепость привезли, но и в род наш ввести собираетесь. У нас новая родня появилась, а я ни сном, ни духом?
– Да-а, не понравилась она тебе, матушка… Чем не угодила-то?
– Пока ничем, но непонятно в ней многое.
– А непонятное опасно. Так?
Анна ненадолго задумалась, мимоходом отметив, что опять Мишаня сумел повернуть разговор так, будто разговаривать ей приходится со зрелым мужем – хорошенько подумаешь, прежде чем отвечать.
– Пожалуй, что и так, сынок. Против чего-то знакомого средство найти нетрудно, а вот против непонятного…
– Значит, всё-таки «против»? Не понра-авилась она тебе, не понравилась.
«Ах ты, паршивец… Разговор о серьёзном идёт, а он мать дразнить вздумал! Разыгралось дитятко!»
– Сынок, не до шуток мне! – голос Анны построжел. – Говорю же: мне её понять надобно, а я не-пой-му!
– А что именно непонятно-то?
– Столько в ней всего намешано, что и не разберёшь, что за человек-то! А мне знать надо!
– А более всего знать хочется, чем ОНА Андрея взяла, да что ОН в ней нашёл. Так?
– Дурень ты, Мишаня. Кровь молодая играет, и все мысли только об одном. Коли нашёл Андрей себе бабу по сердцу – так и слава Богу, давно пора, но что она роду нашему несёт – вот в чём моя главная забота.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 18:50 | Сообщение # 16

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
– Угу. – Мишаня покивал головой, будто мать сказала именно то, чего он от неё и ожидал. – Вот и дед аж взвился, когда на Андрея-то глянул, как он на неё смотрит… За дядькой Аристархом послал.
– За Аристархом? – Анна насторожилась. – И что?
– Да ничего… Поговорили они с Алёной. Уж о чём – сама спрашивай, если хочешь, мне не рассказывали, но оба довольны были. Пива потом им Листвяна до ночи подносила, а Алёну дед принять повелел.
«Послушать бы, о чём они её выспрашивали, да что она им отвечала? Ишь, довольны они остались! А то не знаю я, как старики на молодых баб смотрят… Хоть и умён батюшка Корней, но Листвяна-то его без труда вокруг пальца обвела. Алёна, чай, не в лесной глуши жила – среди туровского купечества пообтёрлась. Было время поучиться…»
Мишаня между тем усмехнулся, хитро взглянул на Анну и добавил. – Ну так и понятно, чего бы ему Алёну-то не принять? Вторая в нашем роду женщина из купеческого рода, вторая из Турова, вторая с сильным характером. Всё, как у тебя, матушка. От тебя роду много вреда было?
От такого поворота разговора Анна на какое-то время оторопела: сравнивать Алёну с собой ей и в голову не пришло – она-то своя, Лисовиновская, а эта пришлая. …Но ведь и она сама когда-то была пришлой.
– А ведь уел, поганец, – Анна улыбнулась и заметно расслабилась. – Ох, и язык у тебя, Мишаня…
– Ну-у, я тебе ещё и больше скажу, матушка, – сын улыбнулся ей в ответ. – Не вторая Алёна, а третья. Ты бабку Аграфену-то вспомни. Видать, Лисовинам на роду написано ТАКИХ женщин в семью приводить.
– И верно, сынок. У этой – знак Лады, та княжьей дочерью была…
– У каждого свои недостатки, – тут же вставил Мишаня.
Вот теперь Анна уже не смогла сдержать смеха.
– Болтун, ох и болтун! – мать потянулась через стол и потрепала за волосы рассмеявшегося вслед за ней сына. – И в кого ты только такой?
– В тебя, матушка-боярыня, в кого ж ещё?
– Не-а! В деда – тот тоже на язык востёр.
« Мишаня, конечно, молодец, ловко всё на смех перевёл, но, что бы там воевода со старостой ни решили, а жить-то Алёне здесь придётся. Значит, и решение окончательное за мной будет. Не ошибиться бы».
Некоторое время мать и сын, улыбаясь, молча смотрели друг на друга, а потом Мишаня продолжил:
– А я ведь не случайно Алёну с тобой и бабкой Аграфеной сравнил. Помощь-то какая тебе от неё может получиться!
– Помощь? В чём?
– Не сердись, матушка, но зайду я издалека. Помнишь, как мы в Туров ездили и как прежние подружки тебя поначалу знать не хотели? А вот когда нас князь Вячеслав обласкал…
– Да уж… Такое забудешь. – В голосе Анны прорезались язвительные нотки. – У меня сразу столько «старых подружек» объявилось – я и половины из них вспомнить не могла.
– Угу. – Мишка опять покивал головой. – А ещё ты мне тогда рассказывала, что княгиня Ольга боится с детьми вдовой остаться и из Турова куда-нибудь в глухомань отправленной быть.
– Помню, говорили о чём-то таком. К чему ты клонишь-то?
– Погоди, матушка, ещё напомнить хочу. – Мишаня вдруг превратился в Михайлу: лицо серьёзное, ни следа недавней весёлости. – Весной сестёр в Туров повезём, замуж выдавать, а может, и не только сестёр. Не складывается всё вместе?
– Ты про что?
– А про то, матушка, что вдовствующая княгиня Ольга может остаться на Туровском столе, сохраняя его для наследников князя Вячеслава, только в том случае, если вокруг неё соберётся сильная дружина сторонников. «Дружина» – не значит воины, вернее, не только воины. Друзья, наперсники, советники, верные и преданные люди, из боярства и купечества – сила града Турова и Туровских земель. И первая среди них – наперсница и советница княгини сама выбирать сможет, каких подруг ей вспоминать, а каких и на порог не пускать.
– Я-то тут при чём? Где княгиня и где я…
– Золото и железо! – в голосе Мишки будто зазвенело то самое железо, которое он помянул. – Золото – твой брат дядька Никифор, друзья и знакомцы покойного мужа Алёны, родители купеческих отроков, которых мы учим. Если суметь собрать их воедино, показать им единую цель, уверить в выгодности для них сего дела – купят всё! Продадут, снова купят, снова продадут, но уже дороже. Купеческая община, купеческий суд, Туров – торговая столица Руси. Мы с дядькой Никифором об этом уже говорили, и разговор тот ему понравился и запомнился.
Железо – боярство и воинство. Привезём в Туров полтора десятка девок, да таких, каких нигде не видывали. Это значит, что полтора десятка боярских семей нашей роднёй станут. А без князя, при вдовой княгине и малолетних наследниках, какую силу обрести это содружество может! Да ещё при золоте купеческой общины. А если мы к тому времени выучим в Академии сотен пять воинов, кто в том сообществе главной силой станет?
Не знаю, кто из мужей всё возглавит, не берусь загадывать. Но кто возглавит жён – а это тоже сила великая … Теперь понятно?
– Ты в своём уме? На что замахиваешься?
– Я в твёрдой памяти, матушка, а потому помню твои слова: «Возле князей – возле смерти». Но что на другой чаше весов? Здесь доживать? Да думать о том, как те самые подружки хихикают над дурой-Анькой, себя в глуши похоронившей?
«Ах, поганец! Да откуда он… Ведь самую потаённую болячку ковырнул…»
Анна отпрянула, как будто ей в лицо кипятком плеснули, глаза сузились, рука сама собой дёрнулась – пощёчину дать. Мишаня даже не попытался отстраниться или закрыться рукой, как это делают дети, а, наоборот, подался вперёд и прямо-таки Фроловским голосом рявкнул:
– Р-руки!
Перед Анной сидел старик. Лицо – сына, тело – сына, голос – сына, глаза…
«Господи, Фрол… нет, Агей… Царица Небесная, спаси и сохрани!»
– Успокойся, матушка, мы же просто разговариваем.
И опять глаза стали Мишаниными – хитрыми, насмешливыми и ещё Бог знает какими.
«Господи, напугал-то как!»
Анна несколько раз перекрестилась, не глядя на сына. Задумалась, склонившись над столом.
«И он мне ещё плетёт, что не знает, кто над мужами стоять будет!»
Когда же Анна Павловна подняла голову, пришёл Мишкин черёд изумляться: матушки не было. Перед ним сидела боярыня, да что там боярыня – царица.
– Продолжай. Слушаю тебя.
– Гм… Кхе! Да-а… Это я удачно зашёл… Так вот, матушка… Про Алёну, значит… Ты ведь знак Лады на её одежде наверняка увидела. Да не ворожила она, не ворожила, я бы заметил – отец Михаил с Нинеей хорошо учат. Я не о том. Понимаешь, матушка, она не знаю как, но примирила в себе обе веры: новую – греческую, и древнюю – славянскую.
– Примирила?
– На вороте у неё – знаки Лады и православные кресты, но не просто так: между ними знак Мировой Горы – высшей силы. Это что значит? А значит это, что и Иисус Христос, и Лада для неё одинаково важны, никого из них она над другим не возвышает, но и не принижает.
– Да? Значит, ты это ТАК прочёл?
«Ну, насчёт знаков этих я ещё и сама посмотрю, и её поспрашиваю… да и посоветуюсь кое с кем… кто не хуже тебя, сынок, в таких делах разбирается».
– Можно, конечно, и иначе прочесть, но мне так кажется правильнее всего. Я за ними в пути внимательно наблюдал: домового они с собой на новое место взяли, Берегиням на стоянках подношения делали, другие древние обычаи блюли, однако же без молитвы православной не трапезничали и ко сну не отходили. И со священником у неё отношения особые были… Как бы это объяснить? – за отсутствием бороды Михаил просто потёр рукой подбородок. – Понимаешь, матушка, нет в ней страха божия. В Бога верует, а страха нет. Мне Нинея как-то объясняла разницу между рабами Божьими и внуками Божьими. Так вот, Алёна – не раба! Со священником вежество блюдёт, но по всему видно, что напугать её карой Божьей или вечными муками пастырь их давно надежду оставил. А уж про «сосуд греха» и вовсе речи быть не может.
Ну, и ещё одно, матушка. Припомни-ка, что делают бабы или девицы, когда Немой их своим взглядом хлестнёт? Ты же такое видала, да не раз?
– Пугаются… ахают, охают… Кто-то и сомлеть может.
– Да не о том я, матушка. Не что чувствуют, а что делают?
– Как что? С перепугу-то? Крестятся, конечно!
– Вот! – Михаил, словно подражая деду Корнею, выставил вперёд указательный палец. – Крестятся! А у Алёны, когда Андрей на неё зыркнул, рука ко лбу даже не дёрнулась! Она ему взглядом на взгляд ответила! Но не грозным, не злым и не испуганным – она его ПОНЯЛА!.. Поняла и пожалела! Это я сам видел, не с чужих слов тебе передаю. И никакой ворожбы! Все женщины так умеют, или почти все – понять и пожалеть.
– Господи, тебе-то откуда об этом знать?
– А что, я не прав?
– Да прав-то ты прав, только не так всё просто, как со стороны кажется.
«Понять и пожалеть… Эх, сынок, если бы всё так легко было… Иного мужа и понимать нечего: у него всё на виду лежит: глянешь и не отплюёшься потом. К другому в душу, как в колодец глубокий ныряешь – пока ещё до чего-то дотянешься… А самое жуткое, когда в душе и нет ничего: в глаза заглянешь, а там пусто… пусто и темно… И не знаешь, жалеть такого или бежать от него сломя голову».
Мишка помолчал и снова вернулся к разговору о возможной помощи Алёны.
– Я ж тебе не зря сказал, что учениц твоих в Туров привезём таких, каких нигде нет. Ведь старый мир рушится, новая вера его на свой лад переиначить желает. Но выросла-то эта вера на иных корнях, в других землях, обыденная жизнь там совсем иная, а потому многие требования новой веры, если и не вредят, то уж пользы-то точно не приносят, ибо заставляют забывать старые обычаи, кои помогали выживать многим поколениям наших предков. Как сохранить обычаи, не входя в противоречие с требованиями христианства? Как сохранить многовековой опыт обыденной жизни? Ведь хранителями-то обыденной жизни являются женщины, это женский мир. А вот Алёна, как я понимаю, это знает – приглядывался я к ней по дороге. Не сама, скорее всего, выдумала – научил её кто-то, но она сама это знает и другим передать сможет – сестрёнкам-то своим уже передаёт. И если полтора десятка боярских жён окажутся в Турове с такими знаниями… Как ты думаешь, как к ним остальные разумные жёны отнесутся? А, матушка?
– Я думала, ты мне новыми платьями Туров удивлять посоветуешь.
– Платья – само собой, но ведь по одёжке-то только встречают, а провожают по уму. – Михайла немного помолчал, причём Анна почувствовала, что молчат они с сыном как-то согласно, будто думают об одном и том же. Потом совершенно неожиданно сказал: – Давай-ка на этом и завершим разговор… пока. Подумать ещё о многом предстоит. Но если примешь и не убоишься ныне сказанного, найди случай с Нинеей обо всём этом потолковать.
– С Нинеей?
– Да, матушка. Мнится мне, что она не только одобрит нашу задумку, но и помочь захочет. Они с княгиней Ольгой друг друга хорошо знают, и княгиня Великую Волхву уважает. Тогда, весной, она через меня Нинее поклон передавала, а Нинея, сама мне в том признавалась, за княжича Михаила душой болеет. Найдём мы у неё и совет, и помощь, я уверен. Так что переговори с ней.
– Вот только её нам не хватало! Великую Волхву в Туров тащить! А епископ? А Иллариона ты, сынок, не забыл? «Для чего такая музыка вам надобна да чем вы от скоморохов отличаетесь?» А тут ещё платья новые будут…
– Ну что ж ты, матушка, прямо как… как баба. Прям как будто важнее платьев ничего на свете нет! Платья – дело десятое. Да не смотри ты на меня так, понимаю, что для тебя – не десятое, но мы же в мужские игры влезть собираемся! Причём тут тряпки – в корень зреть надо!
– Да? – Анна с трудом сдержалась, чтобы не подбочениться, как скандалящей у колодца бабе. – И в чём же здесь корень?
– А в том, матушка, что в Туровской земле слишком долго своего князя либо не было вообще, либо он был неполноправным – на кормлении сидел. При таких делах епископ, хочешь не хочешь, должен был властными делами заниматься. А власть засасывает, отказаться от неё потом ох, как не просто и ох, как не хочется.
– А мы-то тут каким боком?
– А таким, что вдовствующей княгине опора на мужскую руку всё равно понадобится, и у епископа снова появится возможность не только делами своей епархии заниматься, но и на все дела княжества влиять. Так что, если в корень зреть, его интерес с нашим совпадает. И не удивляйся, пожалуйста, тому, что намерения Великой Волхвы могут совпасть и с желаниями епископа, и с выгодами Туровского купечества, и с надеждами нас, многогрешных. Великие дела только тогда и свершаются, когда множество разных людей в них свою выгоду или удовольствие видят. Тогда никого и заставлять не приходится, более того, многие вообще уверены бывают, что по своей собственной воле поступают. Ну, а новые платья… ты как сама думаешь, этим нарядам языческие вышивки пристали?


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 18:56 | Сообщение # 17

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
На корове седло – и то уместней будет, – Анна ответила уверенно, потому что не раз уже голову ломала, пытаясь соединить привычные узоры с невиданным покроем. – Для новых нарядов и новые узоры потребны.
– Вот и ответ! Одежды, в пику языческим нарядам измысленные, церковь не только порицать не станет, но и благословит. А уж чем твоё шитьё будет противостоять языческому тебе, матушка, виднее. Найдёшь, что попам сказать. Алёна-то для своего попа нашла резоны, а он у них не дурак… отнюдь не дурак.

После того, как за сыном закрылась дверь, Анна ещё долго сидела в одиночестве, задумчиво постукивая пальцами по столешнице.
«Значит, собрать воедино золото и железо, говоришь… Женской силой этот союз скрепить… И после смерти князя Вячеслава стать первой возле княгини… Ну, при таком-то сыне – это мы ещё посмотрим, кто возле кого будет… Чур меня, чур – изыди, искуситель. Господи, спаси и сохрани! По самому краю пройти придётся… Но ведь пойду же!»
Однако же мысли мыслями, но проверить, как гостей устроили, надо было. Да и поговорить обстоятельно тоже. Конечно, если Аристарх с ней говорил, о ворожбе можно было бы и забыть, но… Анна усмехнулась про себя:
«Аристарх ворожбу-то заметил бы, конечно, но… умная баба и без ворожбы заворожить может. А эта, похоже, далеко не дура. Вот и присмотрюсь, что ей от Андрея на самом-то деле нужно? Дай Бог, коли он ей на сердце лёг, а вот ежели она с ним играет … бедой это может обернуться… и для неё тоже».

Младшие сестрёнки Алёны после бани и сытной еды, умаявшись, уже заснули, а сама она сидела на лавке и что-то шила. Обернулась на звук открывшейся двери, встала и поклонилась, а потом, не дожидаясь, когда боярыня сама начнёт разговор, указала глазами на рукоделие, которое держала в руках:
– Вот, только сейчас руки дошли, в дороге-то не до того было.
«Прав Мишаня - учил её кто-то, и хорошо учил. Вежество блюдёт, но и себя не роняет… А рубаха-то траурная… по родителям – белым по белому вышивает…».
– Это ты правильно – долг умершим отдать надо, родителям – тем паче, – с одобрением кивнула Анна и сразу же, без перехода, спросила – А муж твой когда умер?
– Два года назад мужа со свёкром в торговой поездке убили… – спокойно и обстоятельно, будто только и ждала такого вопроса от боярыни (и готовилась к нему), ответила её собеседница. – Они уже домой возвращались, два дня пути всего до Турова оставалось, когда на их обоз тати напали. Обоз разграбили, а свёкра и мужа моего убили – они вместе с охраной своей отбиться пытались. Хорошо хоть спасшиеся возчики их тела смогли домой доставить … чтобы похоронить достойно, по христианскому обычаю.
– Да, купеческое дело такое… опасностей не меньше, чем на войне, а порой и больше… – после приличествующей паузы Анна продолжила: – А у родителей как оказалась? Неужели у мужа совсем родни не осталось, некому о тебе позаботиться было?
Алёна аккуратно отрезала нитку, слегка разгладила шов и тщательно свернула работу – всё это молча.
«Время выгадывает… Для чего? Просто слова нужные подобрать или обмануть половчее?»
– Из близких родственников наследников по мужской линии не оказалось... дальние нашлись, конечно. А меня... за бездетностью в род вернули. За два года детей у нас с Фомой так и не было...
«Что ж, ответила твёрдо, хоть и видно – не просто ей про это говорить».
Теперь Анна спрашивала короткими фразами, не прикрывая допрос вежеством и гостеприимством:
– Сколько времени вдовеешь?
– Два года скоро.
– И не сватались больше? Почему? Из-за бездетности?
– Сватались, но я сама не хотела, а батюшка меня не неволил.
– А почему не хотела? Вдруг да родила бы деток?
Алёна впервые запнулась, будто не зная, что сказать, но всё же ответила:
– Я от любимого детей хотела, Анна Павловна, а после Фомы... видеть мужей рядом не желала... не могла себя переломить.
– Так мужа любила, что от детей готова была отказаться?
– Очень любила... будто часть себя с ним похоронила. Долго как не в себе была, только дома и оттаяла немного, спасибо батюшке. А деток я всегда хотела, да не дал Господь.
«Глаз не прячет, смотрит прямо в лицо, да и руки от рукоделия освободила, на виду спокойно сложила, не мельтешит ими. Значит, в себе уверена, да и отвечает искренне, похоже».
– У нас в Ратном лекарка есть, очень хорошая, – голос Анны смягчился, будто и не было только что строгой боярыни. – Если её попросить, она посмотрит, что с тобой. Может, подскажет что.
"Вот и будет повод Настёне её показать да посоветоваться".
– Благодарствую, боярыня... непременно схожу, коли примет она меня...
– Настёна в помощи никому не отказывает... – и опять резкий вопрос: – А чем же ты в родительском доме занималась, коли деток-то не было?
– Матушке помогала хозяйство вести, а ещё... батюшка, чтоб меня от чёрных мыслей отвлечь, к охоте пристрастил. Он и сам лес любил, душой там отдыхал, вот и мне помогло...
– Значит, это батюшка твой так тебя из лука стрелять выучил? Лука Говорун удивлялся, сказывают, как ты татю в глаз стрелой попала.
– И батюшка учил, и побратим его, дядька Путята, что у нас тогда почти год жил. Вот он искусный лучник, он мне и лук потом подарил за успехи мои и хвалил очень... Он для всех нас как родной дядька был, – Алёна грустно улыбнулась своим воспоминаниям. – Жаль, не знаю, как ему весточку передать, сообщить, что с нами случилось. Батюшка знал, конечно, но мне не сказывал.
«Что ещё за дядька такой? Надо будет Гришу поспрашивать…»
– А татя... случайно получилось, от отчаяния больше стреляла. Хоть и метила я в голову, но тут повезло – повернулся он... – Алёна вздохнула, вновь переживая тот ужас, и добавила тихо: – Это он как раз перед тем батюшку мечом добил...
Анна чуть губу с досады не закусила. И жалко ей было молодую женщину, пережившую такой ужас, но ведь до смерти же хотелось выспросить у этой странной вдовы все подробности того, что произошло тогда в лесу, узнать, как она решилась подставиться татям и под болты отроков, да не просто подставиться, а выйти практически раздетой… и выманить на себя убийц, лишив их осторожности...
«Да, бабонька, досталось тебе… не всякая смогла бы выдержать. А уж если вспомнить, что мне Илья нарассказывал про остальные твои подвиги… и мужи бы растерялись… Ха! Мужи! И баба иной раз может мужей в лужу посадить!»
Вопросы прямо-таки жгли язык, но… боярыне невместно проявлять подобное бабье любопытство, да и дело, за которым она пришла сюда, было очень уж важным.
«Тяжела ты, доля боярская… Варвара, поди, никогда не задумывается, спросить или не спросить… Да и девки, небось, уже мозоли себе на языках набили, все косточки приезжей перемываючи … Только вот ты, матушка моя, не девка несмышлёная… да и не Варвара… так что потерпишь».
– Про то, что в лесу было, мы с тобой в другой раз поговорим, – вернулась Анна к тому, что волновало её больше всего, – ты мне лучше вот что скажи: Андрея у нас в Ратном и жёны, и девки стороной обходят, глядеть на него лишний раз боятся, а ты, говорят, сама ему поклонилась, когда об опекунстве речь зашла. Там же не один он был - и Лука, и другие ратники... Почему же ты именно ему доверилась?
Алёна при имени Андрея еле заметно напряглась, но в этот раз не замялась, твёрдо взглянула в глаза боярыни – только щёки слегка порозовели – и решительно сказала:
– Сама не знаю... Я тогда его одного из взрослых мужей и знала хоть немного – он за нами с отроками приезжал, и поняла – надёжен. А что боятся его все, так я только потом узнала... и до сих пор дивлюсь, почему даже родня его не видит... – голос Алёны дрогнул, но она договорила, – он же одинокий очень... а душа – добрая и… трепетная. Я такого ещё среди мужей и не встречала...
«Вот тебе, матушка-боярыня, и в твой огород камешек… и не камешек даже, а валун… надо же… трепетная… это у Андрея-то? Права Алёна – никто у нас даже и не задумывается, что у него на сердце: привыкли, что предан, как пёс, а до иного и дела нету. А она и не знает, что у нас его все боятся… и почему боятся – тоже…».
– Другие на него годами смотрели и не замечали ничего, а ты почитай с первого взгляда разглядеть сумела, – задумчиво, словно себе самой, проговорила Анна. И тут же хлестнула вопросом, как давеча: – Кто тебя так видеть научил?
Алёна – по глазам ясно было – поняла, О ЧЁМ её боярыня спросила. И ответила обстоятельно.
– Бабка у меня была... не кровная родня – её ещё до моего рождения прадед в род ввёл. Она и научила замечать не только то, что в людях на поверхности видно, но и то, что у них в глубине скрывается, – и, чуть помедлив, добавила почти что с вызовом: – Знаки Лады у меня на одежде – о ней память.
«Ну-ка, ну-ка…Что это за бабка такая… знающая?»
– Только этому учила? И ничему больше? – вопрос опять прозвучал резко, но Анна видела – Алёна прекрасно понимает, ЧТО ИМЕННО её интересует и почему. Понимает – и не обижается.
– Почему же только этому? Многому научила – она ведь много чего умела: её у нас ворожеей считали. Вот только меня ворожить она даже и не начинала учить, говорила, что я своё счастье и без ворожбы встречу. Да и не бывает счастье навороженным… Жаль, не дожила она до моего счастья…
– Бабка крещёной была?
Тут Алёна слегка смешалась, затрудняясь с ответом: – Не знаю… никогда не спрашивала – я ведь тогда ещё девчонкой была. От православной веры она меня не отвращала, наоборот, учила любую веру уважать... И с попом нашим мирно уживалась.
Анна вспомнила, что Илья рассказывал про того попа, улыбнулась и, заметно расслабившись, заговорила уже гораздо мягче: строгая боярыня опять уступила место доброжелательной и гостеприимной хозяйке.
– Ну, даст Бог, и найдёшь ты у нас своё счастье… – Анна внимательно и со значением посмотрела на Алёну и кивнула на её пояс, где среди различных мешочков и привесок блестел одинокий серебряный голубок на конце серебряной же радуги. Видно было, что второго, парного к нему, с противоположного конца радуги когда-то отломили. – Я гляжу, голубок-то у тебя пару себе не ищет… аль не хочешь нового сватовства? До сих пор по мужу убиваешься?
Молодая женщина склонила голову и прикрыла глаза, как будто прислушивалась сама к себе, потом глубоко вздохнула, кивнула в ответ то ли на слова Анны, то ли на какие-то свои мысли и решительно сняла с пояса символ своего вдовства.
– Что со мной дальше будет – не знаю пока, да и не хочу далеко загадывать. Твой сын, Анна Павловна, нас в беде не оставил, Андрей Кириллович под свою опеку взял, боярин Корней Агеич принял… Век за то им всем благодарна буду. Нам теперь новую жизнь начинать надо, а уж какая она сложится… Бог весть… Поживём – увидим.

Ужин Анна распорядилась принести Алёне в горницу, хоть сестрёнки её и спали уже. Не дали бы девки Алёне поесть спокойно на кухне за общим столом. С расспросами приставать не посмели бы, но уж пялились бы во все глаза непременно – любому кусок поперёк горла встанет. Ну и помимо этого рассуждение имелось: и без того приезд этой странной вдовы вызвал сумятицу и нездоровое оживление и среди отроков, и среди девиц, правда, совершенно различного свойства. После того же, как отроки купеческого десятка языками поработали, и вовсе не остановить было разговоры. Хватит – одному уже Андрей язык порезал; пусть лучше нынешним вечером Алёна в девичьей посидит, от греха подальше. Заодно и отдохнёт.
Впрочем, эта предосторожность особого успеха не принесла: Анна отметила, как возбуждённо переговаривались отроки, что перед ужином толпились возле девичьей. Да и девки, сбившись в стайки, усиленно чесали языками и пребывали в крайнем возбуждении, особенно Анька.
«Эк она мечется… Глаза злющие, щёки пылают. Видно, Петька сказал ей что-то… «ласковое» – то-то он на неё смотрит насмешливо. Наверняка она про Алёну у него выпытывала, да и не у него одного, похоже. С Аньки станется отроков к ней ревновать… всех скопом. Ничего, ей полезно. А то, ишь – привыкла считать, что она для них единственный свет в окошке… Куда моей дурочке тягаться со взрослой женщиной, да ещё такой».
А Анька и правда пребывала в состоянии тихого бешенства, вызванного приездом в крепость этой непонятной бабы. Возненавидела она её мгновенно, ещё до того, как услышала все те невероятные рассказы, что с совершенно непонятным ей восторгом отроки купеческого десятка успели поведать всем желающим, хоть и «по секрету», с оглядкой. Аньке хватило единого взгляда на шалые лица мальчишек, что хлопали глазами вслед наглой чужачке. На неё, боярышню, небось так не смотрели! А эта ведь старая совсем, овдоветь успела, а туда же!
И совершенно невдомёк было Анне-младшей, что все эти чувства спокойно мог прочитать на её лице любой, кого они хоть сколько-нибудь интересовали. Уж мать-то запросто. Анна-старшая внимательно оглядывала своих подопечных, отмечая на лицах то нарочитое презрение, то искреннее возмущение, то просто извечное женское любопытство.


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 19:00 | Сообщение # 18

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
Не одна Анька была взбудоражена появлением Алёны. Её чувства вполне разделяла и Прасковья, давнишняя Анькина подруга и соперница в деле сокрушения мальчишечьих сердец. Они то ссорились, то мирились, выясняя извечный вопрос – «кто на свете всех милее», но неизменно объединялись против тех, кто пытался у них это первенство оспаривать. После того, как Анька стала зваться боярышней и несколько раз появилась на людях в новом платье, Проська, казалось, была раздавлена и повержена навсегда. Тем не менее, как племянница Лёхи Рябого, произведённого Корнеем в бояре, вскоре и она оказалась в крепости среди учениц Анны Павловны, и соперничество за звание первой красавицы продолжилось с новой силой. Но сейчас им обеим был брошен вызов: нахальная баба, не прилагая для этого ну совсем никаких усилий, вдруг оказалась настолько привлекательнее для отроков, что они мгновенно и напрочь позабыли о существовании подруг! Остальные парни возбуждённо переговаривались с «купчишками», восхищенно хлопали глазами и то и дело посматривали на дверь девичьей, явно ожидая появления Алёны. Это было ужасно обидно и крайне возмутительно. Да и у прочих девок приезжая восторга тоже не вызвала.
За ужином, в отгороженном от остальной кухни помещении, где за большим столом сидели девицы, Анна не столько ужинала сама, сколько внимательно следила за своими ученицами.
«Ну так и есть… все вздрюченные, вон как ёрзают. И Анька с Проськой шепчутся задушевно… что-то теперь учудят…»
– За столом разговоры прекратить! – шикнула она на дочь, которая не столько в миску смотрела, сколько стреляла глазами по сторонам и что-то пыталась обсуждать с соседками – Проськой и Лушкой, а те в ответ согласно кивали. Да и Машка, обычно не слишком жаловавшая сестру, сейчас глядела на неё почти что с одобрением.
– Анюта! Я кому сказала!
– Да поела я уже, мам! – дёрнула плечом Анька.
– А поела, так сиди смирно, другим не мешай, – нахмурилась Анна. – Уважение к подругам имей!
– Некоторые так вообще уважения ни к кому не имеют… и за столом сидеть с нами брезгуют! – выпалила Анька. И добавила ядовито: – Хотя в родню пролезть так и норовят…
– А вот это не твоего ума дело! – оборвала её Анна и обвела взглядом остальных – все смотрели на боярыню выжидающе, явно ждали, что та ответит. – И не вашего тоже! Вы все уже наши новости слышали… Так вот, вдова Алёна теперь будет жить в девичьей, пока дом для них не построен. Над её братом наставник Андрей опекунство принял, так что более она нам не чужачка. Все уяснили? А если кому не нравится, что чужих в род приняли, – Анна посмотрела на дочерей так, что они аж к столу пригнулись, – все вопросы Корнею Агеичу зададите, коли смелости на то хватит… или дури.
Вспыхнувшая Анька рванулась было из-за стола к двери, но её остановил окрик матери:
– Куда?! А молитву прочесть? А за ужин поблагодарить?!
– Было бы за что! Подумаешь – репа с рыбой, – пробурчала Анька, но за стол вернулась.
– Вот, значит, в следующий раз ты сама ее нам и приготовишь. А мы посмотрим, получится ли у тебя так же вкусно.
– Ой, мам, да умею я – сколько раз уже тушила, и с рыбой, и с мясом, и с грибами…
– Готовить-то ты её готовила, не спорю, – согласилась с ней мать, – а на сколько человек? Самое большее – горшок, так?
– Ну… да… на семью же, – недоумённо пожала плечами Анька. – А какая разница-то? Репа – она репа и есть.
– Кто ещё так думает? – наставница обвела глазами сидящих за столом девиц. Те заёрзали, не понимая, что задумала боярыня на этот раз, а одна из них, Галка, вдруг подалась вперёд.
– Говори!
– Еда всегда вкуснее получается, когда её немного готовишь.
– Верно. А почему?
– Не знаю… Только матушка моя говорит, что в малом горшке каша завсегда вкуснее будет.
– И это верно. А сколько народу Плава кормит? Хоть раз невкусно было? – девицы замотали головами. – То-то же! Вот и поучитесь у неё, чтобы у вас пища всегда вкусная была – и в малом горшке, и в большом котле.
Стоявшая в дверном проёме Плава слушала этот разговор и откровенно расцветала от удовольствия.
– Благодарствую, Плава, ужин сегодня отменный был… как и всегда, – с улыбкой поблагодарила повариху Анна после молитвы, когда девицы чинно потянулись к двери.
Боярыня и мать старшины Младшей стражи с первых дней признала авторитет старшей поварихи во всём, что касалось продуктов, их заготовки и использования, и без нужды не вмешивалась в кухонные дела, соблюдая должное расстояние. Хоть и числилась Плава вольной, и на кухне царила безоговорочно, но невместно было боярыне ставить себя на одну доску с бывшей холопкой. Правда, холопкой Плава пробыла недолго, всего-то несколько дней, и холопским духом пропитаться не успела, однако же и тонкостей в обращении с жёнами ратников и обозников тоже не понимала, потому и попадала временами впросак. Вот как сейчас…
– Анна Павловна, да что ж вы такое делаете-то?
– Что такое? – боярыня строго свела брови.
– Ну как же! Молодую красивую бабу, почитай, девкам твоим ровесницу, во власть немого калеки отдать… Хоть и родич он вам, но нельзя же так!
– Та-ак… – куда только девалась строгая, но справедливая наставница, которая только что хвалила повариху! Перед Плавой стояла хозяйка крепости, сердитая до крайности. – Запомни: дела семейные тебя не касаются. Твоя забота – кухня, только для этого тебя из холопства выкупили и сюда привезли.
Не ожидавшая такого резкого и совершенно, по её мнению, незаслуженного выговора Плава вспыхнула, развернулась и скрылась на кухне. Анна слышала, как по дороге она обругала кухонную девку, не успевшую убраться с её пути, что-то пнула и загремела утварью, бурча себе под нос.
«Обидно? Ничего, переживёшь. Тебя ведь не спрашивали, милая, а коли полезла не в своё дело – получай по носу. Зато в другой раз своё место знать будешь. И мне с тобой меньше мороки Ну, и Лисовинов впредь и сама языком трогать не станешь, и других остережёшь».

На посиделках в тот вечер отроки с девицами, конечно же, бурно обсуждали события торгового похода, но когда Анна наконец освободилась, Андрея, к её огромному облегчению, рядом с ними не было. С самых первых дней заведено было строгое правило, чтобы на таких сборищах обязательно присутствовал кто-то из взрослых. Вот и сейчас среди молодёжи сидел Илья, а чуть в сторонке, прислонившись к стене плечом, стоял Алексей. Илья, по своему обыкновению, вещал:
– Подъезжаем мы, значит, к селу… По всему видать, сеча тут произошла жуткая: где-то дом горит, прям посреди улицы тать убитый валяется, Петруха с выпученными глазами куда-то во главе своих отроков бежит. И вижу я, что бежит-то он не просто так. Вот, ей-богу, прям на лбу написано: «Щас убью!» Меня аж дрожь пробрала: а ну как своих не узнает и на нас свои кровожадные желания исполнять станет? Но Бог миловал – до нас не добежали, куда-то за угол свернули. Однако же народ у нас в обозе насторожился – мало ли что? Потихонечку оружие, у кого какое было, вытянули и по сторонам внимательно поглядываем.
Илья сделал паузу и оглядел слушателей – достаточно ли те прониклись напряжённостью ситуации.
– И вдруг… – присутствующие замерли, раскрыв рты. – Из-под забора курица ка-ак выскочит! Да прямо под ноги Архиповой кобыле. Кобыла в сторону ка-ак сиганёт, Архип из телеги ка-ак выпадет, да ка-ак заорёт… Ну, чего он орал, отроки догадываются, а девицам про то знать не надобно… А на тот крик из-под того же забора собака ка-ак кинется, да ка-ак начнёт Архипа драть. Ну, сами понимаете, я такого стерпеть не мог: ухватил дрын да ка-ак хрястну! Точно убил бы животину, да она, зараза, такая шустрая оказалась… В общем, ребятушки, попасть-то я попал, да только по Архипу. Как он, бедолага, жив остался, до сих пор понять не могу.
Илья переждал взрыв хохота молодёжи и продолжил:
– И тут, как на грех, десятник Лука как раз мимо проезжает. То ли по делу какому, то ли полюбопытствовать, кто это так орёт, то ли просто из вредности. И спокойно мне так говорит: «Этого больше не бей – он наш». Вот ведь паскудник – что ж я, своих обозных не знаю, что ли?
Слушатели были так увлечены рассказом Ильи, что не заметили прихода Анны, и ей захотелось постоять в сторонке, не привлекая к себе внимания, и просто посмотреть на весёлые молодые лица, послушать смех, разговоры – в конце концов, нельзя же вечно быть только надзирательницей за благонравным поведением молодёжи. Да и присутствие Алексея на посиделках её заинтересовало – обычно он там появлялся редко, общения с отроками ему хватало и без того, а девицы, как сильно подозревала Анна, ничего, кроме раздражения, у него не вызывали. Открыто он этого не показывал, но занятия с ними всегда перепоручал другим наставникам.
Когда стих очередной взрыв хохота, Петька, без сомнения, чувствующий себя героем дня, посчитал своим долгом тоже высказаться:
– Да-а-а, дядька Илья, попасть-то ты попал, да только не туда, куда целился. Вот бы тебе такую меткость, как у вдовы Алёны. Это ж надо – поболее чем с сотни шагов охотничьей стрелой, да доспешного воина уложить! Ведь прямо в глаз попала!
Анна заметила, как при этих словах Аньку перекосило – словно незрелое яблоко надкусила.
– Не тем восхищаешься, урядник, – неожиданно подал голос Алексей. – Оно, конечно, для бабы попасть в человека за сто с лишним шагов – уже хорошо, но на этом всё её искусство лучницы и кончается. Всё остальное – либо суматошность, либо везение.
Все головы сразу же повернулись в сторону старшего наставника, а он, отлепившись от стены, сделал несколько шагов, по привычке встав так, чтобы держать в поле зрения всех слушателей.
– Суматошность, простительная, конечно же, и понятная в том заключалась, что вдова Алёна, выскакивая из избы, не посмотрела, какой колчан хватает – кто ж при нападении татей стрелы на птицу берёт? Но, повторяю, в тот миг для неё это было вполне простительно. Ну, а насчёт того, что прямо в глаз попала – чистое везение. Отрок Никодим!
– Здесь, господин наставник!
– Расстояние, скажем, сто сорок шагов. Сколько времени стрела в полёте находится?
– Не меньше, чем два счёта… А то и три – как стрелять.
– И что же, тать доспешный так всё это время и стоял, замерев, морду под выстрел подставляя? Вы себе такого воина представить можете?
Ответа на свой вопрос Алексей, разумеется, не ждал, но всё равно некоторое время помолчал, давая слушателям возможность осмыслить сказанное, а потом сам же на свой вопрос и ответил:
– Ну конечно же, такого быть не может. Скорее всего, дело было так: вдова Алёна выстрелила просто в фигуру чужака, возможно даже именно в голову и целила, а тот во время полёта стрелы повернулся, глянул на убегающих в лес баб, вот стрелу в глаз и поймал. Всё понятно?
– Так точно, господин наставник! – привычно отбарабанили хором отроки. Анька немного повеселела и усмехнулась, пренебрежительно глядя на Петьку.
– То-то же! А теперь о том, чем действительно вам стоило бы восхититься, если бы взяли бы на себя труд хоть чуть-чуть подумать. Отрок Афанасий, о чём я говорю?
– А-а-а… э-э-э… не могу знать, господин наставник!
– Врёшь! Прекрасно знаешь, да только говорить не решаешься, потому что наставника Андрея боишься – как бы язык не отчекрыжил. А вот как раз об этом поговорить следовало бы. Между собой-то наверняка шепчетесь, да и девкам уже …нашептали.
Судя по смущённым физиономиям отроков и зардевшимся лицам некоторых девиц, Алексей был прав.
«Это он том, как она подол там задирала? При девках?.. Да ему-то там что интересным показалось? Не отрок, чай».
– Да, да! – продолжал тем временем Алексей. – Об этом говорю, об этом: как вдова Алёна татей на открытое место выманивала. Отроковица Аксинья!
– А?
– Что значит, «а»? Как отвечать положено?!
– Ой… Здесь, господин наставник!
– Представь себе, отроковица Аксинья, что то же самое пришлось бы делать тебе. Смогла бы ты, ни движением, ни наклонением головы, ни выражением лица не выдать того, что знаешь о татях? Смогла бы ты вести себя так, чтобы они ни о чём не догадались?
Вместо ответа Аксинья густо залилась краской, да так, что заалело не только лицо, но даже шея.
– Понятно… С-садись. – Алексей досадливо махнул рукой. – Отроковица Мария!
– Здесь, господин наставник!
– Смогла бы ты точно рассчитать место, на которое надо выманить татей, чтобы и отрокам стрелять удобно было, и самой под выстрелы не попасть?
– Не смогла бы, господин наставник.
– Вопрос всем девицам: а вообще вы на такое решиться смогли бы? Да не сдуру, а хорошо подумавши? Отвечать не надо, и так всё понятно. Поняли теперь, чем восхищаться надо?
– Так точно, господин наставник!
– Врёте! Ни хрена вы не поняли.
«Хорошо, он не меня спросил… Я-то ведь тоже… ни хрена не поняла»


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
keaДата: Суббота, 26.03.2011, 19:04 | Сообщение # 19

Княгиня Елена
Группа: Авторы
Сообщений: 5393
Награды: 0
Репутация: 3154
Статус: Оффлайн
– Истинная сила воина, – продолжал Алексей, чётко разделяя каждое слово, – не в оружии и не в броне, а в том, что он сам по себе оружие, а острое железо – лишь его режущая кромка. Женщина же, истинная ЖЕНЩИНА, боевая подруга, прикрывающая спину воина – тоже сама по себе оружие, но совсем другое. Не колющее, не режущее и не рубящее, а притягивающее и завораживающее, лишающее разума и осторожности. Защитить от него не может даже самая крепкая броня – одни лишь опыт и здравомыслие. Холодный рассудок, если угодно. Те, у кого их нет, перед женским оружием бессильны, как овца под ножом забойщика.
Вы – Алексей выставленным указательным пальцем обвёл сидящих перед ним девиц, – уже начали становиться таким оружием. Действенно оно пока только для отроков, да и то не очень, ибо не только пользоваться им вы не умеете, но даже и слышите о нём впервые. Научиться же им пользоваться будет потруднее, чем разить острым железом. Топором махать и дурень может. Женское же оружие без разума и знания жизни более опасно для самой хозяйки. Так, Анна Павловна?
Анна от неожиданности вздрогнула.
«Как он заметил-то меня? Ведь и не глядел в мою сторону. Воин…»
– Так, Алексей Дмитрич, истинно так. – Анна сделала несколько шагов и встала рядом с Алексеем. – Поняли, как об ЭТОМ говорить надобно, чтобы языка не лишиться? – вопрос был обращён ко всем девицам, но смотрела Анна на снова скривившуюся от такой похвалы ненавистной чужачке Аньку. Та перехватила взгляд матери, презрительно фыркнула и возмущённо отвернулась.
Алексей же досадливо дёрнул плечом, и Анна поняла, что он ожидал от неё совсем других слов, отчего вдруг ощутила себя такой же глупышкой, как сидящие перед ней девицы – только что в краску не бросило. Ничего не придумала, чтоб исправиться, и стала ждать, как Алексей сам скажет то, что ожидал услышать от неё. Он же покосился на Анну, ощутил её растерянность и снова заговорил:
– Бога молите, чтобы Алёна Игнатьевна согласилась вашей наставницей стать. Наука эта не просто вас выручать в случае опасности будет, а всю вашу жизнь устроить может, если хорошо её усвоите.
«Сговорились они, что ли? Мишаня-то тоже толковал о том, что помощь мне от неё будет».

Возвращаясь к себе после посиделок, у самого входа в девичью Анна натолкнулась на Андрея: он явно собирался навестить своих подопечных.
«Неужто и в самом деле зашёл бы?»
– Андрей, ты же знаешь – наверх у нас мужи не ходят, – мягко укорила его.
Он остановился, но разворачиваться и уходить не спешил. Прочесть что-то по его лицу, как всегда, было невозможно, но уж больно удобный случай подвернулся.
– Девчонки-то спят давно, а вот Алёну я тебе сейчас позову.
И не ожидая согласия Андрея, оглянулась, ища кого-бы послать наверх.
«Посмотрим сейчас, как она себя поведёт, если встретится с ним неожиданно».
Она окликнула одну из девок, что стояли в стороне и с опаской посматривали на Андрея.
– Степанида, сбегай в горницу, где вдову Алёну с сестрёнками устроили. Скажи, боярыня зовёт, пусть она вниз спустится… Да тихонько в дверь поскребись, девчонок не разбуди!
Андрей невозмутимо замер на месте. Доволен он был или нет таким решением, Анна так и не поняла, а вот Алёна… Боярыня специально не спускала глаз с дверного проёма, желая увидеть её лицо в тот момент, когда она выйдет и увидит Андрея.
Ждать пришлось недолго, Алёна появилась на пороге, явно успев только накинуть на голову платок. И – Анна сразу же убедилась – его первого и увидела, причём его одного – так мгновенно вспыхнули радостью глаза Алёны, и лицо словно внутренним светом озарило:
– Андрей!
И только потом она обернулась к Анне:
– Звала, Анна Павловна?
«Как там Илья-то говорил? Будто краше его и никого на свете нет…Ну и с Богом… похоже, и правда, повезло ему, наконец… так не притворишься…»
– Да вот, Андрей проведать вас пришёл, да у нас мужам в девичью хода нет, – улыбнулась та. – Я за тобой и послала.
– Благодарствую, – слегка поклонилась в ответ Алёна и снова взглянула на Андрея.
– Спят девчонки уже, умаялись… – сказала, будто отвечая на только ей одной понятный вопрос. Нахмурилась вдруг, будто силясь понять что-то. Андрей вздохнул едва заметно, не зная, как объяснить, но Алёна вдруг переспросила, ещё не очень уверенно:
– Спрашиваешь, не испугаются ли, если одни проснутся?
Анна с удивлением увидела, что он кивнул – угадала вопрос!
– Да нет, им тут покойно. Не проснутся теперь до утра, крепко заснули … А про тебя спрашивали, – добавила Алёна и улыбнулась. – Привыкли, что каждый вечер ты рядом был… я уж им сказала, что ты с отроками занят. Ну да ещё увидитесь…
«Да она же не просто с ним говорит – отвечает ему … На его вопросы отвечает… и, кажется, угадывает. Вон, Андрей-то опять ей кивнул… но… как это она?!»
Уже у себя в горнице, укладываясь спать, Анна перебирала в памяти то, что увидела сама и услышала про Алёну от других.
«Господи, ну наконец-то хоть одна умная баба нашлась, не испугалась, что калека немой. Приглядеться-то к ней ещё не мешает, но, похоже, и в самом деле повезло Андрею нашему: бабонька-то работящая, не избалованная, хоть и красавица, и дочка купеческая. И он ей явно по сердцу пришёлся. Теперь бы не спугнул их кто-нибудь, а то ведь найдутся умники, из зависти ославят бабу. Хотя… Впрямую Андрею сказать что-нибудь побоятся, с ним самим связываться никто не станет, да и я здесь сплетников всегда окоротить могу, а вот в Ратном языки заработают… Уже заработали. Надо бы с Настёной об этом поговорить, ей тоже судьба Андрея не безразлична: ещё матушке его покойной обещала за ним приглядывать. Так, кто ещё помочь может? Илья? Да, обязательно – ему сказать надо, чтобы прислушивался, кто чего говорить про Алёну и Андрея станет: если просто судачить про неё будут – это пусть, всё равно косточки перемоют - не удержишь, а вот не дай бог какая дура оговаривать начнёт… Впрочем, за бабами есть кому присмотреть, Илья же пусть лучше послушает, что про неё мужи говорить будут. Говорить обязательно станут: такая красавица, да вдовая, да ещё и смела. Про неё и татей в Ратном, поди, уже даже глухие судачат. И непременно охотники найдутся подкатиться к ней. А когда ничего у них не получится – а не получится ведь, уж настолько-то я в людях разбираюсь – вот тогда и надо держать ухо востро: мужи по злобе да от досады ещё почище баб ославить могут. Сами-то, козлы эдакие, с любой бабой готовы… и нас по себе судят, ироды. Ну, а с Настёной я в воскресенье поговорю, после службы увидимся. Одним словом, быть Андрею женатым! Или я здесь не боярыня?


Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.
Cообщения kea
Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.
Красницкий Евгений. Форум сайта » 1. Княжий терем (Обсуждение книг) » Работа с соавторами » Ратнинские бабы, гл.1-4 (только текст)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Люди
Лиса Ридеры Гильдия Модераторов Сообщество на Мейле Гильдия Волонтеров База
данных Женская гильдия Литературная Гильдия Гильдия Печатников и Оформителей Слобода Гильдия Мастеров Гильдия Градостроителей Гильдия Академиков Гильдия Библиотекарей Гильдия Экономистов Гильдия Фильмотекарей Клубы
по интересам Клубы
по интересам
legionerus, Andre, Домовой,


© 2024





Хостинг от uCoz | Карта сайта