Древнерусский этикет, правила вежества

serGild

Дата: Суббота, 09.07.2011, 15:21 | Сообщение # 1

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4172

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Для людей Древней Руси общественная оценка каждого человека зависела не только от его принадлежности к известному слою населения, но и от личного умения вести себя среди людей. В русских былинах, сохранивших много представлений седой старины, положительный герой обычно отличается «вежеством»: «поклоны ведет по писаному, кресты кладет по ученому» (таков, например, Добрыня), и, напротив, — герой отрицательный демонстрирует полное незнакомство с правилами приличного поведения или неуважение к ним. Тугарин Змеевич в былине, вошедшей в самый древний сборник Кирши Данилова, «нечестно», т. е. неучтиво, безобразно хлеб ест — толкает за щеку по целой монастырской ковриге, «нечестно» пьет и ко всему еще похабным образом пристает к княгине — «руки в пазуху кладет, целует во уста сахарные».
Поведение, как и одежда, в древнерусском общественном сознании носило знаковый характер. «Качество» человека, его место в социальной организации во многом зависело от особенностей его поведения. Одновременно имела место и обратная зависимость — каждый человек должен вести себя сообразно своему состоянию (возрасту, общественному положению и пр.).
Заинтересованность древнерусского человека в вопросе «что такое хорошо и что такое плохо» обнаруживает себя в популярности, которой пользовались нравоучительные сюжеты в переводной и оригинальной литературе, в напряженности, с которой обсуждали этот вопрос церковные иерархи и пр. Жизненные наблюдения, а также идеи, почерпнутые из книг, часто облекались в форму сжатых руководств, сборников правил на каждый день, «Поучений», адресованных, как правило, некоему «сыну» (понимаемому буквально или духовному), обязанность которого была внимать и впредь так по писаному и поступать.

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

serGild

Дата: Суббота, 09.07.2011, 15:23 | Сообщение # 2

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4172

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Поучения Изборника 1076г.

Откроем вместе с древнерусским читателем страницы уже знакомого нам Изборника 1076 г., в который было включено немало таких «Поучений», и поглядим, что представляет собой хороший, воспитанный человек по древнерусским порядкам.
Главная цель этических исканий в высокой «книжной» культуре Древней Руси — как можно более полно подчинить свою жизнь христианским нормам и строить ее так, чтобы в конце концов достигнуть Царствия Божия: благопристойному поведению давалась высшая санкция. «Приличное» поведение по-древнерусски — это не просто светский «дендизм», это своеобразное религиозное служение. Характерно, что высокий моральный уровень тесно увязывается именно с правильным поведением, а не с внутренними устоями, как то привычно современному человеку.
Прежде всего речь идет об определенной умственной дисциплине: он «высок умом», т. е. размышляет на отвлеченные, богословские, «высокие» темы. Но при этом внешне эта погруженность в горние сферы никак не проявляется: ходит он со склоненной головою, и хотя мысли его «въ небеси», но очи приличный человек держит долу (т. е. смотрит вниз, не пялится кругом), «уста стишена» (говорит мало и негромко), он даже ступает тихо. Эта внешняя скромность противопоставлена насыщенной внутренней жизни: сердце его «вопиет к Богу», он быстр умом, принципиально не слушает ничего плохого, а только святые словеса. Не стыдится поклониться «вьсякому, съзъданомо въ образе Божий», т. е. не стесняется поприветствовать любого человека. Почитает старших. Сверстников своих встречает с миром, а младших с любовью. Такой вот древнерусский идеал.

В разделе «Святого Василия како подобаеть человеку быти» Изборника содержатся предписания культурного поведения за столом. Нормы почти тысячелетней давности не отличаются от современных, внушаемых человеку с самого юного возраста: есть полагалось без разговоров и умеренно.
Человек, согласно наставлениям автора Изборника, вообще должен говорить мало, а больше размышлять. В случае нужды «отвещаи съ тихостью». «Не дерзу быти словом, ни пререковати въ людехъ».
В популярной переводной «Повести об Акире Премудром» (XIII в.) есть интересная пословица на этот счет:
«Если бы криком строили дома, то осел бы ревом своим по два дома воздвигал бы за день».
Осуждался смех по всякому поводу; это не означало, конечно, что смеяться вообще было нельзя, нужно только, как говорилось: «не скоро в смехъ въпадати, соромяжливу (стеснительному) быти». По древнерусским представлениям, много смеющийся и без умолку болтающий человек не может быть умным.
Непозволительно сквернословить. Устав Ярослава устанавливает даже штраф за оскорбление жен различных категорий населения: «Аще кто зовет чюжую жену блядию…»

Не оставлены без внимания и правила поведения с вышестоящими. Выделен даже специальный раздел — «О звании сильных», т. е. о том, как быть, если призовет к себе боярин или иной вельможа. Общий смысл наставлений сводится к тому, что в общении с «сильным» (т. е. с начальством в том или ином смысле) необходимо проявлять осторожность, выражающуюся в разумном послушании и почтении. Лучше всего с ними не ссориться и выдерживать некую среднюю линию поведения: «Егда тя призовет сильный, то не отъступаи (не уклоняйся от контактов); и егда паче (вторично) призовет тя, то не нападай (не лезь уж больно шибко на передний план), да не отъринеши себе». В то же время нельзя совсем отстраняться, стоять нужно «не далече», чтобы тебя не забыли. Нельзя держать себя с сильным запанибрата, как будто с равным: «Посреди вельмож не равен ся твори», и лучше не верить всему, что они говорят.
Иное дело — князь: «Князя бойся вьсею силою своею, несть бо страхъ его пагуба души, но паче научишися отъ того и Бога боятися». Князя полагалось слушаться на совесть, здесь проявило себя отношение к князю как к священной фигуре, бытовавшее в древнерусском обществе. Здесь требовалось проявить уже не холодный расчет, а искреннее послушание, поскольку князь являл собой символ и воплощение стабильности, общественного и даже космического порядка.

Несовместимы с образом хорошего человека на Руси считались жадность и стяжательство. Моральные нормы владения имуществом неоднократно повторяются в Изборнике. «Пусть рука твоя согбенна будет на собирание злого имения света сего, но простерта на поддержку бедных». Нужно накормить голодного, напоить жаждущего, приютить путника, посетить больного, не полениться, дойти до темницы — «виждь беду ихъ, и въздохни».

Поправки реальной жизни

Следует, однако, отметить, что этикетные нормы, зафиксированные Изборником, представляют собой продукт христианской культуры (причем в аскетическом ее «изводе»), распространенность которой на Руси, да и в самой Византии была весьма ограниченна. Некоторые фрагментарные данные позволяют думать, что в реальной жизни представления о нормах «правильного» поведения были несколько иными.

Во-первых, совершенно очевидно, что для князя, боярина, младшего дружинника, свободного общинника или холопа нормы поведения были различны. Различие это нашло отражение в шаблонах изображения представителей разных социальных групп в древнерусской литературе этого периода: «Для каждой ступени выработались свои нормы поведения, свой идеал и свой трафарет изображения».
Так, для князя важны были внешние проявления силы и могущества, благоверия и мужества,
для боярина-дружинника — храбрость, мудрость в совете, преданность,
для представителя духовенства — отрешенность от мирской суеты, аскеза и пр.
Известная доля мирской веселости, терпимая у мирянина, не могла допускаться в поведении монаха или священника и пр.

Во-вторых, идеал христианского смирения не мог быть доминирующим в обществе, элиту составляло военное сословие, главные достоинства которого всегда базировались на признании ценности безрассудной отваги, авантюризма, агрессивности, амбициозности. Скромность теоретически приветствовалась, но должна была иметь границы. В «Киево-Печерском патерике» рассказывается об ушедшем в монастырь князе Николае-Святоше, показывавшем пример по-настоящему скромной жизни. Он действительно три года проработал на поварне, прислуживая всей братии; своими руками колол дрова для приготовления пищи и носил их с берега Днепра (кто бывал в лавре, знает, как крут там склон), потом служил привратником. И это князь! Вопреки всем благостным наставлениям древнерусских книжников, его непосредственное окружение и родственники были отнюдь не довольны его выбором, он вызывал скорее негодование.

И, напротив, как ни призывает Владимир Мономах в своем «Поучении» своих потенциальных читателей к смирению, общий дух его произведения далек от настоящей скромности. Об особом социальном значении хвастовства в военно-дружинной среде свидетельствуют и данные эпоса.

Собственно, даже проявление скромности у человека Древней Руси часто носило характер вызова общественному мнению, нарочитой демонстрации, противопоставления себя окружающим. Таков, например, знаменитый древнерусский святой подвижник Феодосии Печерский — для него хождение в грязной и бедной одежде в детском возрасте было своего рода знаменем борьбы против матушки, принуждавшей его соблюдать нормы поведения, принятые в среде провинциальных вельмож, к которым принадлежало семейство Феодосия. То есть каждая социальная группа для того, чтобы не выпадать из установившейся социальной практики, должна была использовать санкционированные обществом формы проявления социального статуса, и скромность здесь не имела ценности — ценилась адекватность маркировки. Надевший рубище князь или разодетый в золото холоп в равной степени нарушают порядок, а значит, вызывают общественное порицание.

В-третьих, следует отметить отличие в цели этикетных норм, предписываемых учительной литературой и повседневной жизнью. Как было сказано, главная цель книжных наставлений — воспитать богобоязненного, праведного с христианской точки зрения человека, поведение которого безупречно прежде всего в свете посмертного суда и воздаяния за грехи. А обыденные нормы ориентировали человека на соблюдение общественного порядка. Главная их цель — облегчать коммуникацию, давая социальные стереотипы поведения в кругу ближних. Конечно, отчасти книжные и повседневные нормы совпадали, но совпадение было далеко не полным. Так, например, пропагандируемое церковью повсеместное ограничение веселья и смеха было, безо всякого сомнения, совершенно неактуально в светской простонародной, далекой от книжной образованности среде. Представления скоморохов, несмотря на все неодобрение церкви, продолжались на Руси многие столетия и сопровождались, конечно, улыбками и смехом.

Коняга

Дата: Четверг, 23.02.2012, 00:59 | Сообщение # 3

Сотник

Мастер

Группа: Советники

Сообщений: 3334

Награды: 2

Репутация: 4093

Статус: Оффлайн

Занятно, полез в кулинарную книгу за рецептом и обнаружил кучу правил этикета, относящихся к интересуемому периоду.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- --------------------------------
В "Повести временных лет" ложка упоминается как привычный и совершенно необходимый во время еды предмет. Летописец рассказывает, как дружинники князя Владимира сетовали, что едят деревянными, а не серебряными ложками. Мудрый князь велел "исковать" для них серебряные ложки и промолвил, что серебом и золотом не добудешь дружины, а с дружиной добудешь и золото, и серебро. Ложки, как и ножи, часто носили при себе в особых футлярах либо
просто за поясом или голенищем сапога. По этому поводу народ создал много присказок и поговорок: "Запасливый гость без ложки не ходит" или "Со
своей ложкой по чужим обедам" и т. п. В зависимости от величины, формы, назначения, вида отделки ложки имели самые разные названия. В словаре
Даля упомянуты, например: разливная ложка; межеумок - простая русская широкая ложка; бутырка, бурлацкая - ложка, которой ели бурлаки (она гру-
бее и толще обычной); босная - продолговатая, тупоносая; полубоская, носатая, тонкая, белая и т. д.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- --------------------------------

Роль тарелок издавна выполняли миски. Кроме горшка и миски в доме русского крестьянина практически не было другой посуды. Делали миски из
глины, дерева, а позднее и металла. Размеры некоторых из них были довольно большие, из одной миски ела порой вся семья. Такие огромные "ми-
сы", которыми пользовались в XII веке, летописец Даниил Заточник называет солилами. Интересно, что в старинных руководствах по этикету давались
специальные советы, как культурно есть из общей миски. Например, рекомендовалось хорошо вытирать ложку, прежде чем снова зачерпывать ею суп:
ведь деликатные люди могут не захотеть супа, в который обмакнули ложку, вынув ее изо рта. И все же, согласитесь, миска - это не тарелка. Послед-
няя предназначена в основном для индивидуального пользования, имеет гораздо меньшие размеры и более плоская по форме. Сначала (и довольно дли-
тельное время) заменой тарелки служили большие ломти хлеба - обедающий клал на них густую пищу, куски мяса, рыбы и т. д. Затем эти "хлебные та-
релки" обычно съедались, а в богатых домах раздавались нищим или выбрасывались собакам. Настоящие, в современном понимании, тарелки, или, как
их когда-то называли - тарелы, появились на Руси не раньше XVI века. Во всяком случае, Лжедмитрий 1, ублажая в Москве Мнишека с сыном, в знак
особого к ним уважения, распорядился подать именитым гостям тарелки. Этот факт свидетельствует о том, что еще в начале XVII века они не имели
широкого распространения и только - только входили в быт наиболее состоятельной части населения.

Главным кухонным и сервировочным сосудом длительное время был керамический горшок - прямой предшественник современной кастрюли, супницы, баночки для специй, контейнера для хранения сыпучих и жидких продуктов и т. д. В силу такой универсальности размеры и вместимость горшков были самые разные - от огромной многоведерной корчаги до маленького горшочка на 200 - 300 граммов. Различались горшки и по внешней отделке. Более нарядными были те из них, в которых пища подавалась на стол. Печные же чаще всего никакого орнамента не имели. Интересно, что чем выше становился в городах и деревнях уровень гончарного мастерства, тем меньше внимания уделялось внешней отделке горшков. В хозяйстве дорожили горшками и берегли их.
Ну а уж если случалось, что горшок треснул, то его не выбрасывали, а тщательно оплетали берестяными лентами и использовали для хранения про-
дуктов. О таком горшке народ даже сложил загадку: "Был ребенок, не знал пеленок, стар стал - пеленаться стал". Однако, несмотря на свою универ-
сальность, горшку трудно было удовлетворить многочисленные кулинарные запросы. Тогда и пришли к нему на помощь всевозможные кастрюли, против-
ни, сковороды. Вначале сковороды, как и горшки, изготовляли из огнеупорной глины, да и для печи такой материал был наиболее пригоден. По форме
первые сковороды напоминали кастрюлю, края которой расширялись вверху. Называли их лАтками. Сбоку лАтки имелась полая ручка, в отверстие кото-
рой вставляли деревянную рукоять. Для выпечки блинов существовали специальные блинные сковороды.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- --------------------------------------------------
Устойчивость и прочность - отличительные черты одного из старейших русских сосудов - братины. Эти качества как нельзя лучше отвечают ее названию и назначению. Ведь пили из братины вкруговую, и она служила своеобразным символом прочности и устойчивости дружеских отношений всех участников "братчинного" пира. По форме братина напоминает небольшой горшок с шаровидным туловом, часто снабженный высокой конической крышкой. В таком сосуде мед долго оставался холодным, а сбитень - горячим. Как и ковши, братины изготовлялись из самых разных материалов: дерева, меди, серебра и даже золота. Серебряные и золотые братины с элементами чеканки и затейливой резьбы составляли предмет гордости самих царей и князей.

Для кругового заздравного питая использовались также чаши и рога. Видимо, даже дружеские пиршества того времени не всегда оканчивались мирно, не случайно поэтому уже "Русская Правда" предупреждает об ответственности, если муж ударит мужа чашей или рогом.

Из всех предметов для винопития, пожалуй, самым праздничным и торжественным являлся кубок. Упоминания о нем дошли до нас из глубокой древности. Особую роль кубка на пиршественном столе подчеркивает его форма. Изготовлялись кубки из дерева, керамики, серебра, золота, а начиная с XVII века - также - из стекла. Постепенно из необходимого предмета сервировки стола кубок превратился в дорогой подарок, сувенир.

Интересная родословная и у современного графина. В Древней Руси его место на столе занимала ендова Сегодняшний "хранитель напитков" ничуть
не похож на свою приземистую прародительницу. По форме ендова скорее напоминает широкую миску с открытым узким и длинным сливным носиком. Пер-
вые ендовы делали из дерева и керамики, а затем - из металла и стекла. Для подачи на стол напитков служили также керамические кувшины.

Коняга - это не лошадь Пржевальского. Коняга - это лошадь поручика Ржевского.

Коняга

Дата: Четверг, 23.02.2012, 01:22 | Сообщение # 4

Сотник

Мастер

Группа: Советники

Сообщений: 3334

Награды: 2

Репутация: 4093

Статус: Оффлайн

Оттуда же О блинах и масленице

В старину, пожалуй, никакое другое блюдо русской кухни не могло сравнится по популярности с блинами. Блин сопровождал человека всю жизнь - от рождения (роженицу кормили блином) и до самой смерти (обязательное блюдо во время поминальных обрядов). Никто не знает, когда блины впервые появились на нашем столе, но известно, что они были ритуальным блюдом еще у языческих славянских народов. Самые разнообразные поверья и традиции связаны у русских людей с блинами. Но прежде всего, блины - обязательное угощение на масленицу, ставшее необходимым атрибутом весеннего праздника. Об этом напоминают многие пословицы и поговорки: "Как на масляной неделе в потолок блины летели", "Без блина не масляна", "На горках покататься, в блинах поваляться", "Не житье, а масляница", "Хоть с себя все заложить, а масляницу проводить". Масленица, пожалуй, была самым веселым праздником в старину.
Согласно легенде, Масленица родилась на Севере, отцом ее был Мороз. Однажды, в самое суровое и печальное время года человек заметил ее, прячущуюся за огромными сугробами, и призвал помочь людям, согреть и развеселить их. И Масленица пришла, но не той хрупкой девочкой, что пряталась в лесу, а здоровой ядреной бабой с жирными румяными щеками, коварными глазами, не с улыбкой на устах, а с хохотом. Она заставила человека забыть о зиме, разогрела кровь в его жилах, схватила за руки и пустилась с ним плясать до обморока.
Каждый день масленицы имел свое название. Так, понедельник называли встречею, вторник - заигрышем, среду - лакомкой, четверг - переломом или разгулом, пятницу - тещиными вечерями, субботу - золовкиными посиделками, воскресенье проводами. В четверг начиналась "широкая масленица". Праздновалась она очень шумно. В эти дни не было грехом:
...есть до икоты,
пить до перехоты,
петь до насады,
плясать до упаду.
Каждая хозяйка старалась угостить своих домашних и гостей на славу. И главным блюдом были блины. На лакомки, то есть в среду "масленой недели", тещи приглашали "на блины" зятьев с женами. Особенно этот обычай соблюдался в отношении молодых, недавно поженившихся. Наверняка отсюда и пошло выражение "к теще на блины".
Обычно в этот день "для удовольствия любимого зятька" собиралась на гулянье вся местная родня. Зато в пятницу на тещины вечери зять угощал блинами тещу с тестем. Правда угощение было весьма своеобразным. По обычаю, зятья и дочери звали старших поучить их уму - разуму, и такое приглашение считалось для родителей великой честью, о нем обычно знали все соседи и родня. Пренебрежение зятя к этой традиции очень тяжело переживалось, осуждалось и посеяло вечную вражду между ним и тещей. Курьез же заключался в том, что званная теща обязана была с вечера прислать в дом к молодым весь блинный скарб: таган, сковороды, черпак и даже кадку, в которой замешивалось тесто для блинов. Тесть же присылал муку и кадушку с коровьем маслом. В старину блины пекли, как правило, из дрожжевого теста, да Вы, наверное, это и сами уже поняли. Мука бралась самая разная: гречишная, пшеничная, овсяная, просяная, ячменная и даже гороховая. Сегодня мы обычно используем пшеничную муку, а между тем истинно русские блины из гречишной. Пшеничные блины не имеют той пухлости и рыхлости, какие придает гречневая мука. Кроме того, блины из гречки обладают очень приятным вкусом, слегка кисловатым привкусом.
Раньше приготовление блинов было настоящим обрядом - это считалось таинством, хозяйки проделывали все втайне от домашних и тем более от посторонних. Одни выходили вечером готовить опару на реку, озеро или к колодцу, другие готовили ее на своем дворе из снега при свете месяца.
При этом женщины причитали:
Месяц, ты, месяц,
золотые твои рожки
взгляни в окошко,
подуй на опару.
----
Там еще достаточно много бытовой информации, например по медам, репе, и прочем, но боюсь, что это совсем уж далеко от этикета.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Лаврентьевская летопись сообщает, как в 945 году княгиня Ольга велела древлянам наварить много меда, якобы для того, чтобы справить тризну по убитому ими князю Игорю. Трагическая роль, которую сыграл мед в коварном спектакле, разыгранном мстительной супругой погибшего князя, свидетельствует о том, что в те времена русичи умели готовить довольно крепкие меды.

Кстати, все знают, что означает выражение "медовый месяц", а вот откуда оно пошло, известно далеко не каждому. В древности существовал обычай, в соответствии с которым для вступающих в брак специально варилась слабоалкогольная медовуха. Молодые пили ее не только на свадебном пиру, но и 30 дней после него. Никаких других более крепких напитков пить не дозволялось. Отсюда и пошло выражение "медовый месяц", жаль, что об этом
мудром обычае не знают многие современные молодожены.

Коняга - это не лошадь Пржевальского. Коняга - это лошадь поручика Ржевского.

Andre

Дата: Среда, 29.07.2015, 05:42 | Сообщение # 5

Сотник

Редактор

Группа: Наместники

Сообщений: 2467

Награды: 3

Репутация: 2439

Статус: Оффлайн

ПОВЕРЬЯ У НАШИХ ПРЕДКОВ

Вечером мусор не выбрасывай: могут обворовать — Мистический смысл поверья связан с опасностью лишаться чего-то, отнимать от себя что-то после захода Солнца, когда начинает властвовать нечистая сила. Остался в этом запрете и след верования в то, что мусор — пристанище неприкаянных душ; поэтому негоже избавляться от него на ночь глядя, в темное время суток.

Чтобы уберечь дом от колдунов и злых людей, надо воткнуть в дверь булавку или иглу острием наружу — Поверье связано с отношением к острым предметам как к мистической защите от недоброжелателя. При этом не имеет значения, видит он иглу или нет. Главное, чтобы хозяева были спокойны, зная, что злой взгляд обезврежен. Мистическая сила приписывалась и растениям-оберегам, которые либо имеют колючки (чертополох), либо способны вызывать жжение (крапива), либо обладают резким запахом (мята), острым вкусом (перец)...

***
Въехал в новый дом — потолок целый год белить не надо — В течение года дом дает осадку, потолок деформируется и побелка все равно будет испорчена. Побелив потолок, хозяйка все время будет ходить с веником, и подметать (как это и происходит ныне во всех новых домах, особенно городских)...

***
Не сиди, девица, на подоконнике — замуж не выйдешь — Одна из запретительных примет, которая должна подействовать, если не действует нормальное объяснение, что негоже девушке сидеть на подоконнике. Во-первых, это опасно; а во-вторых — испокон веков девушка не должна была выставлять себя напоказ. О сидящей на подоконнике девице, которая только и делает, что на улицу пялится, пойдет слава, что у нее только одно на уме: с парнями знакомиться, жениха высматривать...

***
Не начинай строить дом на старости лет, а то скорей умрешь — Есть и другой вариант этого поверья: покупать новую одежду на старости лет — к смерти. Многие, к сожалению, верят в это и лишают себя маленьких человеческих радостей. Хотя, если вдуматься, в основе поверья — всего лишь обычный закон: на старости лет не знаешь, достроишь ли ты дом, долго ли тебе носить новую одежду...

***
В один день двумя вениками не мети: богатство разметешь — Тут просматривается мистическая связь с домовым, который в доме один и поэтому не может находиться сразу под двумя вениками. Бытовая же причина кроется в пословице: «Всякая метла по-своему метет»: То есть, подметая разными вениками, хозяйка помимо воли может оставить где-то мусор...

***
Если в доме подметать веником из полыни, нечистая сила не заведется — В основе поверья — отношение к полыни как к одному из оберегов. Считается, что резкий запах этой травы отпугивает не только нечистую силу, но и злых людей, а также противостоит порче...

***
Когда в доме подметаешь, мети не к порогу, а от порога, не то все богатство выметешь — Мести к порогу — значит двигаться за пределы своего дома, своего пространства. При этом вместе с мусором (который, как мы знаем, тоже мистифицировался) можно вымести что-то свое — хорошее, ценное. Даже во дворе после выноса покойника мусор мели по направлению к дому, мотивируя это желанием, чтобы все живые в доме остались...

***
Загудело в печной трубе — душа покойника мучается — Считалось: если закрыть печную заслонку, то связь дома с внешним миром прекращается. Значит, душа, которая хотела побывать в доме, осталась в трубе и мучается там, завывает. В таком случае надо помолиться за умерших.
Заслонкой закрывали печь, когда кто-нибудь отправлялся в дорогу, — чтобы домашние разговоры о нем не вылетали в трубу и не были услышаны «чужими»...

***
Передний угол в доме трещит — несдобровать хозяину — Угол для славян — не только символ собственного дома (свой угол иметь), но и одно из мест обитания домового. В некоторых местностях считают, что в углу вообще живет нечистая сила (отсюда — окуривание углов дома для изгнания болезни и всякой нечисти). Под наружный угол дома выливали воду, которой обмывали покойника, сжигали там оставшийся после похорон мусор. Такое мистическое отношение к углу объясняет и поверья, связанные с ним. Неожиданные звуки — треск, стук, — доносящиеся из угла, считались знаком потусторонних сил. Бытовое объяснение поверья — в том, что хозяину надо попросту обратить внимание на состояние углов дома. Если они оседают (именно из-за этого раздается треск), то уж точно несдобровать — не только хозяину, но и всем домочадцам...

***
Петух головой затряс — быть беде — Поверье основано на двояком отношении к петуху. С одной стороны, это вещая птица, способная бороться с нечистой силой. С другой стороны, и сам он, постарев, становится представителем дьявольских сил (может даже «снести яйцо», из которого появляется на свет «маляк», доводящий потом хозяев до смерти).Головой начинает трясти, как правило, именно старый петух. Поэтому в поверье , зафиксирована рекомендация поскорее избавиться от него. То, что старый петух в хозяйстве не нужен, — однозначно. И суеверие — повод расстаться с ним во имя благополучия в доме...

***
Стук в доме без причины — к чьей-либо смерти — Основание поверья то же, что и в описанном выше случае с треском в углу, Считается, что чья-то душа пришла и предупреждает о скором покойнике в доме...

***
Вымести сор из дома, где покойник лежит, дo его выноса — значит всех живых из дома вымести — Поскольку в домашнем соре, мусоре сохраняется часть ауры покойного (как и во всех предметах и в самом воздухе жилища), то мусор не надо выметать, пока тело находиться в доме. Если это делать раньше, то душа умершего будет неспокойна: часть ее уже выметают, как бы спеша избавиться от нее. Бытовое пояснение кроется в том, что действительно убирать надо после выноса тела, и не на скорую руку, а как следует...

Перебираясь в новый дом, старый веник с собой неси — Это поверье связано с тем, что под веником может жить домовой. Но, кроме того, в народе сложилось непростое отношение к венику в силу его мистической двоякости. С одной стороны, веник и метла — излюбленные орудия ведьм, которые на них и летают, и росу ими стряхивают, и порчу наводят, болезни насылают (швырнули веник вослед или подбросили его под порог — и готово!). С другой стороны, поскольку с помощью веника избавляются от грязи, ему приписывают и возможность избавлять от нечистой силы (метут им дорогу перед молодоженами и т.д.). Если веником выметали солому, на которой обмывали покойника, такой веник обязательно выбрасывают. Но старый веник при переезде в новый дом обязательно брали с собой: во-первых — чтобы перенести домового; во-вторых — чтобы на выброшенный веник не наступили и тем самым не причинили хозяевам неприятностей...

Не свисти в доме — денег не будет. Нельзя свистеть в доме, а то он опустеет — К свисту в народе вообще отношение отрицательное. Свист — забава бездельников. К тому же, резко свистнув, можно напугать ребенка, беременную женщину, так что эта забава и опасна. А мистически это ассоциируется со свистом ветра, который может унести из дому деньги, добро. Но ближе всего в данном случае бытовое пояснение: разве может нравиться всем остальным домочадцам, когда один из них постоянно насвистывает? Вот и дают они ему понять: будешь свистеть — на всех несчастье накличешь, в том числе и на самого себя...

***
Мыть или подметать пол сразу после отъезда близкого или гостя — все равно что вымывать, выметать его из дому — Поверье, суть которого — в мистическом восприятии человека и «следов от него». Человек ушел, но атмосфера в доме, где он пробыл какое-то время, еще осталась, как остается и некий «духовный след» от пищи на посуде, из которой только что ели. Не надо уничтожать эти мистические следы немедленно (если, конечно, речь не идет о «следах» врага)...

***
Забыть какую-либо вещь в чужом доме — к скорому возвращению туда — Думается, тут и без всякой мистики ясно: если уж что-то забыл, то волей-неволей придется возвращаться. А поскольку при себе обычно носят необходимые на каждый день вещи (в наше время — телефонную книжку, зонтик и т.д.), то логично, что возвращаться надо будет поскорее...

***
Выпал кирпич из печи — добра не жди — Это связано с отношением к печи как к одному из самых главных символов дома (не говоря уж о бытовой опасности такого повреждения). Печь в сознании народа — это не только тепло и горячая еда, но и место, через которое дом связан с внешним миром (мы помним сюжеты о ведьмах, вылетающих из печной трубы). Раньше на печи еще и спали, поэтому сновидения и образ печи тоже совмещались. Выпавший кирпич нарушает целостность печи как границы между домом и открытым миром. Через образовавшуюся дыру в дом может попасть нечистая сила, душа умершего, болезнь, насланная порча и т.д. Некоторые поверья связывают выпавший кирпич с проникновением в дом мифического огненного змия. Думается, в этом сокрыт и бытовой смысл, поскольку речь идет об увеличивающейся возможности пожара...

***
Здороваться и прощаться на пороге — к ссоре — Смысл этого поверья восходит к особой роли порога в доме (как и печи) — мистической границы между внешним миром и жилищем (о чем мы уже говорили). Но и бытовой смысл достаточно ясен: негоже начинать приветствия, еще не пригласив человека войти, или продолжать разговор, когда гость уже уходит. То есть речь идет о правилах приличия, вежливости...

***
Веник должен стоять в углу ручкой вниз: это спасает от злого глаза — Веник воспринимается не только как предмет для уборки в доме, но и как один из немаловажных мистических символов. Мусор связывали с неприкаянными душами умерших, а веник ведь в постоянном соприкосновении с мусором. Веник — и одно из пристанищ домового. В то же время на венике (на метле) летают ведьмы, нечистая сила заметает им свои следы, посредством оставленного где-нибудь нерадивой хозяйкой веника можно навести порчу, наслать болезнь. Исходя из всего этого и отношение к венику двойственное. Ставить его ручкой вниз — значит, использовать его защитную функцию, а именно — призывать на помощь домового и показывать врагам дома, что вы готовы их вымести. В сущности же, бережливые хозяйки всегда держат веник ручкой книзу по той простой причине, что так он дольше служит. И, наконец, ручкой вниз можно поставить только чистый веник, на что подспудно и наталкивает этот обычай...

***
Хранить разбитую посуду — к несчастью — Разбитая посуда символизирует ущербность, нецелостность (можно вспомнить обычай бить посуду на свадьбе, связанный с тем, что невеста расстается с девственностью). Следовательно, хранехранение разбитой посуды в доме может при-вести к разладу, несогласию. С бытовой же точки зрения разбитая посуда попросту опасна: можно пораниться. И потому лучше не провоцировать несчастье, склеивая черепки, а избавиться от них. Не зря сохранилось старинное поверье: «Посуда бьется — к счастью». Все уж забыли, что это имеет отношение к невесте, и повторяют, просто чтобы не омрачать себе настроение из-за разбитой чашки...

***
Двери начали скрипеть — к несчастью — Это поверье может быть объяснено так же, как и поверья о печи или пороге. Дверь — не только реальная защита от посторонних, но и символическое препятствие для нечистой силы. Естественно, что ее скрип воспринимается как своего рода предупреждение. Реально же скрип двери нагнетает обстановку больше, чем любое его мистическое толкование. И чем дольше дверь будет оставаться несмазанной, тем больше вероятность взаимных претензий и возможной ссоры, что и есть одно из проявлений «несчастья»...

***
Не сиди на пороге — заболеешь — О мистической роли порога мы уже не раз говорили. В бытовом же смысле все ясно: сидя на пороге, человек держит дверь открытой и оказывается на сквозняке. К тому же порог расположен близко к земле, к сырости, что также провоцирует заболевание...

***
При переезде в новый дом не оставляй в старом мусора: по нему могут порчу навести — Очень дельный совет, скажем мы, особенно если представим те слова и мысли новых хозяев, которые будут адресованы неряхам. А слово, как известно, обладает и физической силой. Порою предлагается старый мусор в новый дом переносить, а уж там выбрасывать. Думается, это — излишнее усердие; лучше употребить такое усердие на уборку — тогда и порчу не почему будет наводить...

отсюда

"Люблю я посещать новые страны, новые города, знакомиться там с интересными людьми..." Странник

Andre

Дата: Воскресенье, 20.09.2015, 05:19 | Сообщение # 6

Сотник

Редактор

Группа: Наместники

Сообщений: 2467

Награды: 3

Репутация: 2439

Статус: Оффлайн

ОБРЯД ВОИНСКОГО ПОСВЯЩЕНИЯ В КНЯЖЕСКУЮ ДРУЖИНУ НА РУСИ

При выделении из общеродового народного войска эпохи военной демократии элитных отрядов профессионалов, постоянно занимающихся военным ремеслом и несущих боевую службу при князе, в их среде неизбежно формируется и практикуется специфическая воинская обрядность инициации молодых воинов, которые как бы выходят из привычного для рядовых соплеменников мира старых родовых отношений и вступают в новую семью – специфическое военное братство посвященных, которое емко и точно характеризуется древнерусским термином «дружина».

Игумен Исидор опоясывает мечом псковского князя Довмонта-Тимофея.
В реконструкции использованы меч (хранится в Псковском музее-заповеднике) и чешуйчатый доспех (хранится в Государственном Эрмитаже), приписываемые князю Довмонту (версия реконструкции доспеха выполнена автором по материалам, опубликованным А. Н. Кирпичниковым, см.: Кирпичников 1976), а также Т-образный наносник шлема, найденный при раскопках на въезде Изборского городища (хранится в Изборском музее-заповеднике, см.: Артемьев, Лопатин 1994: 200, рис. 1,

Известно, что в странах Западной и Центральной Европы уже в эпоху развитого Средневековья ритуалы посвящения юных представителей феодальной знати в рыцари исследователи однозначно определяют как инициации (Кардини 1987: 358; Ястребицкая 1978: 135-137). Обряд включал надевание шпор и препоясывание мечом. Затем посвящающий – один из старейших рыцарей – наносил юноше удар ладонью по затылку или по щеке либо по шее (colee, от фр. шея – удар, который посвящающий наносил посвящаемому по шее). Завершался ритуал показом ловкости нового рыцаря: вскочив на коня, он должен был пронзить копьем мишень. Церемония посвящения, носившая первоначально мирской характер, к XII в. была включена в религиозные рамки: накануне юноша должен был бодрствовать всю ночь, затем, на рассвете, он возлагал свое оружие на алтарь и посвящал его Богу, выстаивал мессу и получал причастие. В некоторых случаях не рыцарь, а епископ совершал основной момент посвящения – препоясывание мечом (Кардини 1987: 357,358).

По-видимому, древнерусский ритуал посвящения в воины-дружинники был в какой-то мере подобен западноевропейскому, поскольку и славянская, и германская дружинная этика изначально имела много общего, включая последующее мощное воздействие на них культуры норманнского комитата. Однако практически полное отсутствие в светских письменных источниках описаний деталей воинского быта скрывает от нас важные подробности не только воинской, но общей средневековой культуры Руси в целом. Попытки некоторых авторов исследовать этот вопрос (Балушок 1995), как правило, сводятся к анализу былинных сюжетов и мотивации действия богатырей, элементов воинского обучения и т. п., что, скорее, уместно при изучении проблем истории воинского и общехристианского воспитания, средневековой дружинной этики или даже поэтического прообраза вассально-дружинных отношений. К интересующей нас теме это по большому счету не имеет прямого отношения.

Однако среди прочих рассуждений есть два момента, которые, на наш взгляд, непосредственно относятся к исследуемому вопросу. Это обряд пострига – посажения на боевого коня молодых княжичей и обряд опоясывания мечом уже подготовленных и обученных воинскому ремеслу молодых дружинников. «Одним из центральных в ходе дружинного посвящения был обряд посажения на коня... Эти обряды 9 и у князей, и у их дружинников имели много общего, поскольку и те и другие принадлежали к социальной страте воинов, выделяемой Ж. Люмезилем. Конь в ходе дружинной инициации, как и в других переходных обрядах восточных славян, являлся важным инициационным символом» (Балушок 1995).

Под 1192 г. у В. Н. Татищева читаем: «Великий князь Всеволод учинил постриги сыну своему Юрию апреля 25 дня. Того ж дня и на коня его посадил, и была во Владимире радость великая» (Татищев 1995а: 153). Здесь необходимо отметить, что в составе описанной торжественной церемонии центральное и ведущее место занимает обряд юношеского воинского пострига. Аналогичным образом отмечается воинский обряд, проведенный через год этим же князем и для другого сына: «Князь Великий Всеволод учинил постриги сыну своему Ярославу, для которого созваны были князи, також от клира и вельможи многия, и веселилися довольно» (Татищев 1995а: 155). Естественно, летопись упоминает данное праздничное событие с приглашением многочисленных гостей в связи с тем, что их устраивал сам великий князь.

Под 1302 г. у В. Н. Татищева встречаем следующее сообщение: «Того же лета быша постриги у князя Михаила Ярославича Тверского сына его Дмитрея» (Татищев 19956: 69). А. Е. Мусин, рассматривая взаимодействие русской средневековой воинской элиты и православной церкви, отмечает: «Хорошо описаны и проиллюстрированы в миниатюрах Никоновской летописи постриги малолетних княжичей, совершаемые епископами. Лишь постриг Дмитрия Михайловича Тверского миниатюрист доверил светскому человеку» (Мусин 2005: 322). Примечательно, что В. Н. Татищев не только пересказывал известия летописей, но и сам проводил определенные исторические исследования. В частности, вот что он сообщает по поводу обряда воинского пострига: «Постригание и на коней сажание княжеских детей есть древнее словенских князей употребление, которое и во идолопоклонничестве обыкновенно от рождения в седьмой год и с великими чинами отправлялось, при котором имя ему нарекали, как читаем у Кромера и других польских историков о постригании Лешка, перваго князя польскаго, с чего и в христианстве, яко чин, до веры не надлежащий, чрез долгое время удержан. Ибо о подстригании Георгия, сына великаго князя Иоанна Васильевича, в его жизни написано, что по прошествии седми лет его на седле со стрелами подстригали и на конь посадили. Сие хотя о государех, сколько мне известно, более не упоминается, но в моей памяти между знатными еще употреблялось. После же государских сыновей всенародное объявление равномерно по семи летех с великою радостию народа чинено, и тогда он из рук женских в мужские поручался. Как то особливо о царевичах Симеоне и Алексие Алексиевичах видим, что при объявлении их некоторые всенародные милости, особливо шляхетству прибавка поместий учинена. А в шляхетстве подстригание на седле доднесь в обычае» (Татищев 1995а: 254).

Обряд воинского пострига известен нам также из германских источников и, несомненно, восходит к древним традициям эпохи военной демократии, когда юношам вручалось оружие и они становились полноправными членами племени. При этом древний обычай вручения оружия сохранился и в эпоху развитого Средневековья, превратившись в рыцарский обряд опоясывания мечом. Весьма интересные суждения по поводу эволюции указанной воинской обрядности приводит Г. Дельбрюк: «Наши сведения о различии и смысле этих двух актов не так давно значительно обогатились, благодаря Гельмгольцу, но некоторые существенные пункты этого вопроса остались для меня все же сомнительными. Вручение оружия у древних германцев производилось несомненно в очень раннем возрасте, – в 14, а возможно даже в 12 лет. ...Совершенно правильно его (Гельмгольца) указание на то, что в средние века существовал ряд последовательных ступеней, связанных с церемониалом сарillaturia (обрезание волос) и barbatoria (остригание бороды). Обряд рыцарского удара нельзя, видимо, ставить в связь с древним вручением оружия, так как совершение его предполагает возмужалого, физически крепкого человека; скорее должно допустить, что им был заменен обряд, производившийся в более зрелом возрасте – barbatoria и, в то время как рыцарский пояс (cingulum militare) первоначально и до самого XI в. вручался одновременно с оружием, обряд barbatoria в XII в. может быть отодвинут ко второму акту и связан был с рыцарским ударом. До тех пор, пока cingulum militare (рыцарский пояс) связан был с вручением оружия, он не мог иметь значения приема в сословие, но получил его в связи со вторым актом, когда надевалось полное рыцарское вооружение, которым владели только состоятельные и которое, как правило, носили только принадлежащие к рыцарскому сословию воины. Вследствие этого действительно важным стали считать именно этот акт. Совершали его с большой торжественностью ... В этом сказывается совместное влияние как социальных факторов, так и технической стороны дела, тяжелого вооружения и сильного коня» (Дельбрюк 1933:145). Вместе с тем Дельбрюк отмечает наличие и другой точки зрения, высказанной Шредером: «Он (Шредер) полагает, что наряду с рыцарским ударом надолго укрепился обычай опоясывания мечом с одновременным вручением рыцарского пояса. Если не считать редких исключений, – говорит он, – то опоясывание мечом всегда носило массовый характер, обычно по поводу больших придворных празднеств, при которых турнир давал юным рыцарям возможность тотчас же испытать силы на новом поприще. Но если верно, что молодые рыцари тотчас же после торжества должны были на турнире показать свою доблесть, то нельзя отождествлять опоясывание мечом с древним вручением оружия. В самом деле, тяжелое турнирное вооружение XI и XIII вв. требовало возмужалости и длительного упражнения» (Дельбрюк 1933:145).

Можно с большой долей уверенности признать справедливость мнения Шредера: вступление в ранг оруженосцев (возраст воинского воспитания) сопровождается простым вручением оружия, посажением на коня и постригом, а торжественный обряд посвящения в рыцари, помимо других сопутствующих церемоний (наряду с рыцарским ударом), сопровождается также обязательным опоясыванием мечом с предварительным освящением меча на церковном алтаре. Так, например, в одном из наиболее ранних и подробных описаний обряда посвящения в рыцари (Руан, 1128 г.) центральным местом является именно процедура опоясывания мечом, ибо его свершил сам король: «... и король собственноручно опоясал его мечом, якобы выкованным самим мифическим Велундом» (Кин 2000:120).

С течением времени церковь все более активно пытается контролировать идейные устремления рыцарства, включая также и попытки «оцерковления» обрядности посвящения. При этом торжественному ритуалу все чаще начинают сопутствовать два жеста: благословление меча и возложение его на алтарь. Смысл этих процедур очевиден: рыцарь имел право использовать данное оружие только для христианского дела (Кленшан 2004: 62). Так, при описании обряда, проводимого в римском соборе Св. Петра в начале XIV в., неофит после традиционного купания и мессы представал перед священником (или приором духовного ордена), который наносил ему легкий удар рукой (colee) и молился, чтоб Господь благословил нового рыцаря. С алтаря принесли меч, и этот священник должен был благословить оружие и опоясать им неофита (Andrieu 1940: 579-581).

Современный историк рыцарства М. Кин отмечает: «Центральным элементом в светском обряде посвящения в рыцари, безусловно, было опоясывание мечом, гораздо более древний и значимый ритуал, чем нанесение colee, которых на самом деле еще долго не знали (например, в Германии), и этот ритуал остается в центре обряда посвящения и в более поздних литургических книгах, например, в трудах Гиллельма Дуранда» (Кин 2000:132). Ж. Флори также привел немало аргументов в пользу того, что период, когда древний ритуал вручения оружия начинает идентифицироваться с обрядом посвящения в рыцари, совпадает с тем временем, когда с этим же обрядом начинает ассоциироваться и ритуальное опоясывание мечом (как знак передачи власти, и это его значение сохранилось в обряде коронации), в результате чего опоясывание мечом становится признаком вступления в более высокую по своему положению общественную группу, а именно – в сословие рыцарей (Flori 1979).

При этом, конечно же, огромную роль играло общественное мнение, гласившее, что посвящение в рыцари знатным феодалом или благочестивым духовным лицом возвышало неофита и в социальном смысле, как бы передавая ему частицу славы и достоинства данного сеньора или благочестия святого отца. Так, Генрих II Английский мечтал быть посвященным в рыцари королем Шотландии, а св. Бернар Клервоский в письме к византийскому императору Мануилу Комнину подробно пишет, что посылает к нему Генриха, сына графа Шампанского, с тем чтобы тот был, по возможности, посвящен в рыцари Христовы самим императором (Recueil des historiens des Gaules 1738: 452). Обращает на себя внимание тот факт, что церемония рыцарского посвящения была знакома не только католикам, но и православным государям.

С XII в. и позднее в источниках встречается чрезвычайно много рассказов о случаях массового посвящения в рыцари. И это было не просто соблюдением определенного ритуала. Скорее, можно предположить начало некоей общественной консолидации посредством яркого, впечатляющего обряда и тех сословных связей, которые закладывались и укреплялись благодаря воспитанию в одном и том же доме, в одних и тех же условиях, и одновременно создание костяка будущей боевой дружины или отряда для наследника того или иного представителя знати (Кин 200:128). По-видимому, все это в полной мере относится и к русской княжеской дружине.

С другой стороны, рассматривая общие характеристики вопросов рыцарского посвящения, можно с большой долей уверенности сказать, что никогда и нигде не существовало неких строго регламентированных и одинаковых правил этой элитной воинской церемонии. Как указывает в своей работе Филипп дю Пюи де Кленшан: «Прежде всего, ритуал, сопровождающий церемонию посвящения, постоянно изменялся. Можно даже утверждать, что он никогда не был четко определен. Место, обстоятельства, настроение совершающего церемонию и посвящаемого, финансовое состояние, семейные узы, жажда власти, разделявшая государей и их вассалов, общество, наконец, – все способствовало тому, что, например, у двух церемоний посвящения, совершенных в одном и том же месте и одним и тем же рыцарем, но с разницей в несколько месяцев, сильно отличался распорядок их проведения» (Клешан 2004:56). Рыцарский удар colee появляется достаточно поздно, причем в ряде регионов, например в Англии, его вообще не знают. Вполне естественно, что чем дальше от Франции, центра рыцарской моды, мы будем рассматривать специфику обрядности рыцарского посвящения, тем более архаичные формы его мы увидим. Так, выше уже говорилось об относительно позднем входе в обиход рыцарского удара, например, в Германии. Еще в более первозданном и законсервированном виде он бытует, по всей видимости, в Польше. Здесь, судя по имеющимся источникам, о рыцарском ударе не упоминается вообще. Изначально, как и в большинстве европейских стран, центральным обрядом посвящения молодого польского шляхтича в рыцари являлась церемония опоясывания его мечом. Так, под 1102 г. в Хронике Галла Анонима упоминается о посвящени в рыцари молодого польского князя Болеслава III Кривоустого (1085-1138). «После того как Болеслав был произведен в рыцари, господь на примере битвы с половцами показал, сколь великие подвиги будут совершены им в будущем. Ибо едва лишь он был опоясан рыцарским поясом, на него напали в бесчисленном множестве половцы» (Щавелева 1990: 54). Примечательно, что через некоторое время в середине XII в. уже сын этого короля, Болеслав Кудрявый (1125-1173), придя с военной помощью на Русь к своему родственнику, великому киевскому князю Изяславу Мстиславичу, производит аналогичное групповое посвящение русских молодых дружинников, сыновей бояр Изяслава.

В Польше пик подъема рыцарской культуры приходит с естественным запаздыванием – в конце XIV - первой половине XV в. Именно в этот период здесь происходят крупнейшие конные рыцарские сражения эпохи, такие, как Грюнвальдская битва, бой под Короновом и пр. Ян Длугош в строках, посвященных непосредственной подготовке к Грюнвальдской битве, пишет: «Насмотревшись вдоволь на численность вражеского войска, он (польский король Владислав-Ягелло. – П.В.) спустился с холма и препоясал большое число поляков рыцарским поясом, разжигая в них краткой, но веской речью боевой пыл и наставляя каждого в долге чести» (Длугош 1962: 96). В примечаниях к данному эпизоду добавлено: «В походной обстановке король ограничил обряд посвящения основным только его элементом – опоясыванием, причем только перевязью, без меча» (Длугош 1962: 203, примеч. 129).

Из русской терминологии для обозначения элитного конного бойца наиболее близким по смыслу понятию рыцарь является термин витязь. Одно из первых употреблений этого термина в русских письменных источниках встречаем в «Сказании о Дракуле» – древнейшем памятнике художественной прозы, созданном на Руси во второй половине XV в. В «Сказании» рассказывается о жестоком воеводе Мунтьянской (румынской) земли православной греческой веры князе Владе, известном под прозвищем Цепеша (или Дракулы), отличавшемся крайней жестокостью как к врагам, так и к своим подданным. В1461 г. князь собрал воинов и вступил в непримиримую борьбу с турецкими завоевателями. После одной из тяжелых битв, где ему пришлось отступить, князь стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: «...кой раненъ спереди, тому честь велию подаваше и витязем его учиняше, коих же сзади, того на кол повеле всажати...» (Сказание о Дракуле 1982: 554). Необходимо подчеркнуть, что князь оказывает великую честь и производит в витязи храбрецов, не обративших тыл врагу, причем бойцов, уже принадлежащих к воинскому сословию. Таким образом, несомненно, что данный термин обозначает некую элитную касту в профессиональной воинской среде. С другой стороны, выражение учиняше витязем подразумевает проведение определенной процедуры (учреждения, производства или даже посвящения), что несомненно соответствует западноевропейской церемонии посвящения в рыцари.

Термин витязи встречаем и в других русских средневековых воинских повестях, например в памятниках Куликовского цикла – в частности, в «Сказании о Мамаевом побоище», основная редакция которого датируется концом XV -началом XVI в. (Сказания и повести 1982: 38, 47). При этом термин используется в приложении к самым доверенным дружинникам Дмитрия Донского – тем, кого он посылает в смертельно опасную разведку. Недаром эти слова идут в сочетании с эпитетами «храбрые витязи», «избранные витязи в войске твоем».

В отечественной военной терминологии существует несколько версий происхождения термина «витязь». Одна из них – наиболее примитивная, а поэтому и более распространенная – возводит происхождение этого слова к скандинавско-прусскому варианту. По этой версии, скандинавское wiking было заимствовано пруссами как witingis, vitung, после чего у русских трансформировалось в «витязь». Однако с точки зрения исторического литературного анализа этот вариант не выдерживает никакой критики. Во-первых, в средневековых письменных источниках эти понятия разнесены более чем на 200 лет, причем термины «викинг» и «витинг» вообще не знакомы русским летописям. Во-вторых, термин «викинги» для всех без исключения народов Европы практически все время его бытования ничем не отличался от ругательства. Представление о гнусных повадках викингских шаек (по большей части – интернациональных) можно получить из многих источников. И даже в самой Скандинавии уже в эпоху принятия христианства и образования раннефеодальных государств (X-XI вв.) слово «викинги» превратилось в синоним грабителей и убийц, на которых охотились и которых истребляли как диких собак.

Вот что по этому поводу говорит исследователь русского языка и исторической лексики С. И. Павлов: «Очень огорчительно знакомиться с попытками некоторых наших отечественных лингвистов доказать (вслед за В. Фло-ринским, М. Фасмером, А. Стендер-Пе-терсоном), что славянское слово «витязь» представляет собой просто слегка измененную форму скандинавского слова «викинг». И это при том, что «витязь» весьма уважительное титулование достойных воинов на Руси, адекватное западноевропейскому титулованию «рыцарь»! Приравнивать витязя к викингу – то же самое, что ставить знак равенства между благородным рыцарем и разбойником-убийцей. Сторонники норманнского происхождения термина ВИТЯЗЬ неправы. Значение слова «витязь» нетрудно определить после реконструкции археоморф: ВИ+Т(И)+А+СИ. Сочетание археоморф ВИ+ТИ достаточно ясно указывает в сторону хорошо известных нам понятий, выражаемых русскими словами «вить», «оплетать», «накручивать», «наматывать», «обвязывать». Сочетание археоморф А+СИ точно соответствует древней глоссе «а си», которая буквально переводится на современный язык фразой «краем режет» или фразой «край режущий». Это, в свою очередь, находится в точном соответствии с индоевропейским словом «аси», означающим «меч». Значит, древняя фраза «ви ти а си» и более позднее слово «витязь» имеют полное смысловое соответствие современной фразе «Препоясанный мечом». Понятно, речь здесь идет о человеке, достойном носить меч, о воине рыцарского достоинства» (Павлов 1999).

Итак, сам термин «витязь» («препоясанный мечом») и наличие определенной процедуры «учреждения в витязи» свидетельствуют о том, что воинский обряд опоясывания мечом, так же, как и посвящение в рыцари на Западе в эпоху развитого Средневековья представлял собой торжественную церемонию перехода (инициации) молодых воинов в престижный круг посвященных – боевую элиту княжеской дружины. Правом опоясывания, по всей видимости, обладали представители только высшей знати – князья и воеводы, а позже и духовенство достаточно высокого ранга. Так, под 1149 г. летопись сообщает, что великий князь Киевский Изяслав Мстиславич, в борьбе с Юрием Долгоруким, призвал себе на помощь своих сватов – государей венгерского, польского и чешского и устроил для прибывших союзников роскошный пир во Владимире. После этого накануне битвы польский король Болеслав Кудрявый торжественно опоясал мечом многих молодых людей из русской дружины Изяслава: «И пришед к Луцку, и ту пребы 3 дни, и ту пасаше Болеслав сыны Боярскы мечем многы». (Карамзин 1991: 321, примеч. 323 к т. II, гл. XII). Отметим, что внимание автора привлек отнюдь не сам факт опоясывания мечом, – для него самого и для современного ему читателя церемония выглядит вполне обычной и понятной. Повышенный интерес и нестандартность ситуации для летописца состоят том что воинский ритуал проводит не великий князь, а достаточно авторитетный гость и государь весьма сильной в военном отношении соседней страны, что можно расценить как знак величайшего уважения к русскому князю, высокого престижа и воодушевления для его молодых дружинников. Н. П. Дашкевич и М. Ф. Владимирский-Буданов видели в этом рассказе свидетельство заимствования рыцарских обычаев, в том числе ритуала посвящения, древнерусскими дружинниками из западноевропейских стран (Дашкевич 1902: 137, 138; Владимирский-Буданов 1888: 56). Д. С. Лихачев также считал, что на Руси бытовал обычай препоясывания мечом посвящаемых в дружинники, недаром для него существовал и специальный местный термин – «пасти мечом» (Лихачев 1985: 212).

Под 1176 г. в летописи отмечено: «Совокупив ростовци и бояры, гридьбу и пасынки и всю дружину» (Карамзин 1991: 530, примечание 46 к т. III, гл.111). Это сообщение, по мнению ряда историков, характеризует трехзвенное членение княжеской дружины. При этом абсолютно по-разному трактуется термин «пасынок», причем все исследователи исходят из его современного значения: в семье – неродной сын для одного из супругов. Действительно, в средневековой Руси для обозначения вассально-дружинных отношений использовались понятия семейных отношений. Однако термин «пасынок» не встречается в русских летописях в семейном значении «неродной сын». Таким образом, мы видим здесь обратный эффект: молодой дружинник, прошедший обряд опоясывания, как бы официально принимается в дружинную семью, названым отцом которой является князь. И только со временем понятие «пасынок» в значении «приемный, названый сын» переходит в круг семейных отношений.

Крайне интересное сообщение содержится в жизнеописании псковского князя Довмонта, в православном крещении Тимофея, княжившего в Пскове во второй половине XIII в. В 1265 г. в результате кровавой усобицы князь нальшанский Довмонт (Дамант) был вынужден бежать со всей своей дружиной и всем своим родом из языческой Литвы во Псков. Здесь он крестился и стал ярым защитником православия, независимости псковских и новгородских земель. Вече посадило Довмонта на псковский престол. После четырех лет своего княжения и блестящих побед над немцами и литовцами князь со своей дружиной предстал лицом к лицу перед серьезным испытанием: в 1269 г. Ливонский орден предпринял весьма грозный поход на Псков. Рыцарей вел сам ливонский ландмейстер. Старшая Ливонская рифмованная хроника сообщила, что в немецко-датском походе на Русь участвовало 180 рыцарей, 18 000 ополченцев и 9000 корабельщиков. Они сожгли Изборск и осадили Псков. Действовать нужно было решительно, не дожидаясь помощи нов-городцев. И тогда для поднятия воинского духа горожан и дружины перед решительной битвой князь при поддержке духовенства публично прошел через рыцарский обряд посвящения. Так это описывается в «Сказании о Довмонте» – источнике, восходящем к жизнеописанию князя, составленному в XIV-XV вв. (Охотникова 1985:191): «Слышав же местер земля Ризския мужество князя Довмонта, ополъчився в силе тяжце без бога, прииде къ граду Пскову в кораблех, и в лодиях, и на конях, с пороки, хотя пленити дом святыя Троица, а князя Довмонта руками яти, а мужей пскович мечи иссещи, а инех в работу ввести. Слышав же Довмонът ополчающася люди без ума, во множестве силы, без бога, и вниде в церковь святые Троица и, положив мечь свой пред олтарем господним, пал, моляся много со слезами, сице глаголя: Господи боже сил, мы людие твои и овца пажити твоея, имя твое призываем, призри на кроткия и смирены свыше, а гордых высокие мысли низложи, да не опустеет пажить овец твоих» (текст в редакции Псковской первой летописи, восходит к XIV в., см.: Охотникова 1985: 191). «Сице же молитве кончане бывши, и абие Исидор, игумен Мирожского монастыря, и весь иерейский чин вземше мечь его от земля н препоясаша его мечем. По сем же молитвовавше за него, и осенивше его живоносным крестом, и священною водою окропивше, и отпустиша, божью помощ прирекше» (текст в Распространенной редакции, составленной в XVI в., на основе письменных источников XV в., см.: Охотникова 1985: 227). По всей видимости, в юные годы при вступлении в воинский возраст Довмонт, будучи язычником, не проходил подобного обряда. Здесь же предпринятая церемония имела явно идеологическую направленность, при этом рыцарский жест возложения меча на алтарь, а также сам обряд опоясывания, проводимый старшим духовным лицом со всем присутствующим здесь клиром, красноречиво говорят о непоколебимой воле посвящаемого использовать свое оружие для защиты Святой Троицы и христианских ценностей в целом. Именно поэтому такое подробное описание обряда посвящения попало в псковские летописные источники в отличие от подобных по своей сути светских церемоний, проводимых в другой, более спокойной обстановке. Да и вряд ли псковичи стали бы заимствовать в этот ответственный момент «вражескую» немецкую обрядность, когда этот враг стоит у ворот.

Итак, подводя итог, отметим следующее:
В период раннего Средневековья обрядность воинской инициации определялась двумя церемониями, восходящими к периоду военной демократии германских и славянских дружин:

– воинским постригом с торжественным посажением в седле на боевого коня, что соответствовало началу воинского воспитания юноши;

– торжественным вручением оружия, что соответствовало окончанию периода воинского обучения и становлению молодого воина полноправным и свободным членом общества.

В эпоху развитого Средневековья, когда в качестве основной военной силы общенародное ополчение сменяется профессиональными элитными подразделениями тяжеловооруженной конницы, второй обряд, знаменующий вступление в воинскую элиту, преобразуется в торжественную церемонию рыцарского посвящения. Эта церемония может достаточно сильно варьироваться и изменяться в зависимости от различных исторических периодов и для различных регионов Европы, однако практически везде и всегда центральным местом обряда является ритуал опоясывания рыцарским мечом.

С течением времени этот ритуал, как и сама рыцарская идеология, попадает под плотный контроль христианской церкви, и ипостась «защитника Христа» и «воина Христова» прочно входит в состав мотивации воинской элиты общества, что выражается в жестах положения рыцарского меча на алтарь и его освящения перед процедурой опоясывания.

С середины XII в. все чаще наблюдаются случаи группового посвящения, особенно накануне военных мероприятий (сражений или походов) для воодушевления воинской молодежи перед серьезным испытанием.

Все выше представленные соображения в полной мере относятся и к княжеской дружине средневековой Руси, включая и самих молодых князей как верховных представителей воинской элиты. При этом, что вполне естественно, весь комплекс рыцарских ритуалов носит архаичный характер, как, впрочем, и во многих других периферийных регионах рыцарской Европы. Церемониал может быть реконструирован следующим образом:
– постриг. По достижении 7-8 лет (по всей видимости, в знатных семействах ритуал мог проводиться и в более раннем возрасте: 4-5 лет) мальчика, которого готовили к воинской стезе, отец, священник, назначенный кормиличич или выбранный покровитель прилюдно сажал на стационарно закрепленное воинское седло и затем отстригал прядь волос. При этом мальчику могли вручать оружие, надеваться некоторые реплики доспехов. Так, например, А. Е. Мусин, описывая известный инкрустированный золотом шлем Ивана Грозного, хранящийся ныне в Королевской оружейной палате в Стокгольме, считает, что «его вероятное предназначение – быть церемониальной одеждой для четырехлетнего Ивана во время обряда “всажения на конь” (Мусин 2005: 294). После этого с благославления священника воины поднимали седло вместе с сидящим в нем неофитом и устанавливали на спину стоящего здесь же боевого коня. Церемонию производили очень торжественно при большом стечении народа и приглашенных гостей. Праздник завершался богатым пиршеством. Воинский постриг знаменовал собой начало воинского воспитания юноши. Его забирали из женской половины дома, из опытных дружинников назначали воспитателя (кормиличича), который обучал его верховой езде, умению обращаться с лошадьми, оружием, охоте и многим другим воинским премудростям. Мальчик становился отроком;
– опоясывание мечом. По окончании периода воинского обучения и при достижении юношей 18-22 лет наиболее достойные из отроков проходили торжественный обряд рыцарского посвящения, знаменующий их вступление в корпорацию элитных воинов – княжескую дружину. Обряд проводился самим князем либо равным ему по рангу феодалом церкви. Меч перед обрядом освящался, а впоследствии также мог быть возложен на алтарь как знак посвящения его Христу, служению церкви и защите христиан. Посвящаемый произносил молитвы, а также давал торжественную клятву верности (роту) своему сеньору, после чего тот брал с алтаря меч с перевязью и застегивал его на поясе вновь испеченного дружинника.

Источники не дают нам представления о том, насколько широко практиковалась вся эта воинская обрядность в слоях воинской элиты средневековой Руси. Но вряд ли из этого следует делать вывод об эксклюзивном характере подобных ритуалов. Ведь точно так же мы не имеем никакой информации, например, о церемонии «посажения на престол» русских князей, о свадебных обрядах, обряде крещения и пр., хотя, естественно, все эти обряды имели место на протяжении многих веков. Но даже факт того, что производные от описываемых церемониалов термины «пасынок» и «витязь» не только вошли в средневековые письменные памятники, но широко используются в современном русском языке, говорит сам за себя.

Литература
Артемьев, Лопатин 1994 – Артемьев А. Р., Лопатин Н.В. Предметы вооружения из раскопок въезда на Изборское городище // РА. № 2. 1994.
Балушок 1995 – Балушок В. Г. Инициации древнерусских дружинников // Этнографическое обозрение. № 1.1995.
Владимирский-Буданов 1888 – Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. СПб.; Киев. 1888.
Дашкевич 1902 – Дашкевич Н.П. Рыцарство на Руси – в жизни и поэзии // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Кн. 15. Вып. IV. Киев. 1902.
Дельбрюк 1933 – Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. Средневековье. М. 1933.
Длугош 1962 – Длугош Я. Грюнвальдская битва. М.; Л. 1962.
ИЛ–Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. 2, М. 1998.
Карамзин 1991 – Карамзин Н.М. История Государства Российского. М. 1991. Кардини 1987–Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М. 1987.
Лихачев 1985 – Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л. 1985.
Кин 2000–Кин М. Рыцарство. М. 2000.
Мусин 2005 – Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура Русского средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб. 2005.
Охотникова 1985 – Охотникова В. И. Повесть о Довмонте. Исследование и тексты. Л. 1985.

Автор: П. А. Васин - К вопросу об обрядности воинского посвящения в княжескую дружину средневековой Руси

найдено здесь

"Люблю я посещать новые страны, новые города, знакомиться там с интересными людьми..." Странник

ARKAN

Дата: Понедельник, 07.12.2015, 16:14 | Сообщение # 7

Сотник

Группа: Огнищане

Сообщений: 1011

Награды: 0

Репутация: 1349

Статус: Оффлайн

Наверняка будет полезно увидеть в движении , в картинке , даже немой , русскую свадьбу . Хоть она и более поздних веков , но всё же ближе
к событиям наших книжных циклов , чем наше время . А возраст основных героев , как раз предполагает их скорые женитьбы и замужества . Намечается целая череда событий этого направления .
Свадьба

Страница 1 из 1 1
Модератор форума: serGild