218 (III абзац сверху) При размышлениях над вооружением пруссов в эпоху средневековья за исходную точку берутся слова Тацита (I в.) об эстиях: "Редко пользуются железом, часто палками". Согласно единодушной, в общем, интерпретации историков это могло означать, что эстии не владели железным оружием, зато сражались палками, дубинами и тростями.
Замечание Тацита касается I века нашей эры, и даже для этих времен оно не было вполне истинным. Оно не может также иметь никакого отнесения к средним векам, хотя внушения такого типа можно отыскать и в старших исторических трудах. Источником для дискуссии над вооружением пруссов в эпоху средневековья являются сцены, содержащиеся в Жизнеописаниях святого Войцеха. "И тотчас же, ударяя палками о землю, приставляя палки к его голове, враждебно скрежетали зубами против него: Считай это за великое счастье - кричат - что досюда безнаказанно добрался". Отсюда следует, что пруссы, участвуя собрании заседании, держали в руке трость и палки. Как увидим дальше, это действительно были боевые аксессуары прусских воинов, но не единственное их оружие.
В этом же тексте читаем дальше: "Из взбесившейся толпы выскочил вспыльчивый Сиццо (Sicco) и, изо всех сил размахнув копьем, пробил насквозь его сердце". Войцех, следовательно, погиб от рук пруссов не от ударов палками, а в результате раны, нанесенной копьем.
Как сообщает автор Жизнеописания II, пруссы в битве с миссионером пользовались разными видами оружия. "Было слышно звон оружия, сверкают копья, звучат щиты и острые мечи". Таким образом, мы уже знаем, что пруссы в X веке имели мечи, копья и щиты, а также деревянные палки и трости.
С обоих Жизнеописаний следует, что Войцех погиб на прусской земле от ударов копьями, "а благородную голову святого мужа отделяют от остального тела и обе части стерегут под надежной охраной". Предположительно голову отрубили от тела топором, так, как это стало позднее представлено на одной из сцен Гнезненских Дверей.
В хрониках крестоносцев сведения на тему вооружения пруссов достаточно лаконичны. Дусбург, в принципе, не посвящает этому вопросу никакого внимания, широко расписывается на тему вооружения рыцарей, воюющих с пруссами на стороне Ордена. Длугош описывая сражения Конрада Мазовецкого, заключившего союз с крестоносцами против

219 пруссов, мимоходом обозначает, что вооружение пруссов значительно уступало оснащению христианских рыцарей.
Поскольку каждый прусс был обязан сам снабдить себя оружием, редко случалось, чтобы его вооружение было полным. Необходимо помнить, что каждый предмет, входивший в состав вооружения, был в те времена необыкновенно дорогой. Следовательно, добыть его можно было или тяжелым трудом, или в завоевательном походе. Кроме этого, оружие как частная собственность воина всегда было сложено вместе с ним на погребальном костре, и не могло быть речи, чтобы сын унаследовал ценный меч от отца, разве что получил его в дар. Может быть, подросший сын получал от отца часть вооружения, однако остаток своего оснащения должен был добыть сам. При этой системе различия в боевом оснащении отдельных пруссов должны были быть огромны.
Как, однако, действительно выглядело вооружение пруссов, мы узнаем из оснащения их могил.
Оружием, используемым как всадниками, так и пешими, были копья. Прусское копье состояло из древка, длина которого доходила до 2 м., и железного наконечника. Наконечники копий имели чаще всего форму листа ивы; их длина составляла около 12 см. Сильно суженное лезвие, колющее в почти четырехугольном сечении, облегчало пробивание брони и входило глубоко в тело, а лезвие шириной более 3 см делало рану широкой и очень опасной. Наконечники такой конструкции стали изготавливаться уже в VIII в. во франкских мастерских, откуда знакомство с их производством дошло до английских и скандинавских мастерских. В X и XII вв. научились их делать пруссы и западные славяне. Из экземпляров, найденных на прусской территории, большинство происходит из скандинавских мастерских, хотя попадаются образцы, несомненно, сделанные на месте. Богатые пруссы владели наконечниками копий, украшенными инкрустацией с богатой орнаментикой, художественность которой подчеркивало умелое соединение латуни, бронзы и серебра.
Копье в битве служило исключительно для толчка, однако, ввиду своей значительной длины было по сравнению с мечом более эффективно для пешего воина, сражающегося с конным. Ятвяги, как сообщает Волынская летопись , сражались, прежде всего, при помощи пик , или коротких копий с железным острием. Это стало поводом для выведения их названия от прусского слова "jetis", означающего именно пика. На этой основе ятвягов называли "копейщиками".
Пики годились для рукопашного боя как оружие колюще-толкающее, а также для метания - заменяли, таким образом, копье.
Также распространенным оружием пруссов были железные топоры, посаженные на длинных деревянных древках. Прусская разновидность боевых топоров

220 характеризовалась широкими, почти прямыми, лезвиями, длинными тонкими шейками (?), крепкими osadami z w?sami и маленькими, но четко обозначенными молотками. Такие топоры с трудом годились для плотницких работ и, в принципе, не были предназначены для таких целей. Если всадник имел топор, то приторачивал его к седлу, зато пеший закладывал топорище за пояс.
Каждый прусс владел железным ножом, часто красиво оправленным в деревянную или костяную рукоятку. Ножи сильно различались по форме, длине лезвия, сырьем, использованным на их изготовление. Конечно, наилучшим был длинный боевой нож, носившийся в деревянных или кожаных ножнах, пристегивавшихся к поясу и украшенных накладками из бронзы или серебра. Однако же чаще всего встречаются обычные ножи с достаточно длинными лезвиями и универсальным назначением.
Количество мечей, найденных в прусских захоронениях, значительно меньше, чем ножей, но и так их во много раз больше, чем в Поморье или в Польше. Это, конечно, не означает, что прусские воины чаще имели мечи, чем польские или поморские, а это связано с различиями в обрядности. Но благодаря этому мы знаем наверняка, что пруссы пользовались мечами как однолезвийными, так и обоюдоострыми.
Обоюдоострые мечи происходили главным образом из надрейнских и скандинавских мастерских, реже были изделиями местными. Часто привозили из-за моря сами клинки и оправляли в местных мастерских.
Необходимым оснащением прусского воина, сражающегося на коне или пешим, был деревянный лук и колчан со стрелами. Прусские луки были оружием необычайно простой конструкции и состояли из деревянных прутьев и прикрепленных к ним тетив. Как снаряд служила стрела, также деревянная, заканчивающаяся наконечником, прикрепленным к ней при помощи втулки или прибитым в ее конец. Достоинствами такого лука была простота конструкции, благодаря чему его мог сделать каждый, его легкость и эффективность, особенно в битвах из укрытия и при осаде городов. Точный стрелок, а в таких среди пруссов недостатка не было, мог выпустить десять стрел в течение минуты.
Из описания сражения с ятвягами, где "каменья яко дождь с небеси идьяше", можно догадаться, что пруссам не были чужды рогатки для метания камней. Впрочем, рогатки, как ручные, так и древесные, были оружием всеобще известным и охотно используемым в эпоху средневековья. Использование их пруссами подтверждает также Дусбург в описаниях осады крепостей крестоносцев.
Наконец, наиболее специфичным для пруссов оружием, скорее всего неизвестным в эпоху средневековья, были деревянные палки разных типов,

221 используемые и всадниками, и пешими воинами. Прусские боевые дубинки были необычайно различными по форме, величине и способу изготовления. Чаще всего встречались дубинки с короткой рукояткой, заканчивающиеся шаровидным утолщением, часто naje?onym железными или кремниевыми ?wiekami. Иногда на палку накладывали красивую, отлитую из бронзы, булаву. Каждый прусс несколько таких дубинок носил за поясом и необычайно ловко метал ими в цель. Впрочем, с самых ранних лет пруссы тренировали броски дубинками, добиваясь необыкновенной точности в метании. Такими дубинками умерщвляли пленных, предназначенных в жертву богам.
Для рукопашного боя служили большие дубинки с длинной рукоятью, в форме дубины, и эти, очевидно, чаще всего встречались, даже в руках польских воинов. Оружием такого типа владела, прежде всего, прусская пехота. Такие палки могли служить также как подпорки щитов, за которыми укрывались воины.
Щиты, являвшиеся основной защитой, как в рукопашной битве, так и на расстоянии, делались из дерева, иногда обтягивались кожей.
Шлема делали из четырех кусков железной жести трапециевидной формы, из-за чего в половине высоты они имели характерный изгиб. Все имели конусообразную форму, увенчанную навершием. Это не было частью вооружения, часто встречающегося у пруссов, так же как кольчуги или панцири.
Прусские всадники использовали деревянные седла, иногда обтянутые кожей. Узды и вожжи делали из кожаных ремней или лыка. Стремена использовали не всегда, хотя они не относились к редкости.

Реконструкция "Жизнь Пруссов и Ятвягов в Средние века (IX-XIII вв.)" Внешность и одежда
Внешность и одежда

Когда Гнезненский собор обогатился новыми красивыми дверями (XII в.) из бронзы, на которых художник увековечил деяния и мученеческую смерть святого Войцеха, с интересом стали присматриваться к фигурам жестоких пруссов, о существовании которых точно знали, но немногие имели возможность их увидеть. С удивлением установили, что они ничем не отличаются от других людей, разве что враждебность и жестокость на их лицах наполняли тревогой особо боязливых. Осматривающим было безразлично, видел ли художник пруссов, которых представлял, или их образы возникли в его воображении под влиянием повести о мученечестве и смерти святого. Нам это значительно менее безразлично, потому что пруссы на Гнезненских дверях являются самым старым иконографическим (?) изображением этого народа. С досадой, однако же, должны признать, что замысел изображенной картины и недостаток знакомства с реалиями, ставят это произведение вне возможностей серьезных исследований внешности и одежды пруссов. Трудно себе вообразить, чтобы в условия климата Мазурского озерного края и Прусской равнины возможно было хождение в короткой юбочке и с открытым торсом, прикрытым рядами шейных гривен.
Создатель плоской резьбы (скульптуры), таким способом представивший прусcов, хотел подчеркнуть их дикость, варварство и озверение. Впрочем, это была художественная манера, часто применявшаяся в те времена. В Жизнеописаниях св.Войцеха и в хронике Винсента Кадлубека встречается очень много эпитетов, которыми забрасывали пруссов, и среди которых определение «псоголовые» вовсе принадлежит к наиболее оскорбительным. Все нелестные определения пруссов, содержащиеся в польских хрониках, преследовали цель подчеркнуть презрение, которое был обязан питать добропорядочный христианин по отношению к дикому язычнику. И поэтому, если читаем, что «жителя небес окружают длинными рядами псиные головы, раскрывая кровожадные пасти»1, то известно, что автор таким способом выражал свое полное неприязни отношение к языческим пруссам. Для истинного христианина каждый язычник как человек, не охваченный милостью Божьей, был подобен самым диким животным. Следовательно, тщетно искали бы мы в польских средневековых хрониках реалистичного описания внешности и одежды тогдашних пруссов.
Доброжелательный к пруссам и, по-видимому, безпристрастный в своем сообщении (донесении) оказался Адам Бременский (IX в.), который написал, что сембы – голубоглазые, имеют румяное лицо и носят длинные волосы. Идентично пруссы охарактеризованы в хронике Гельмольда (XII в.): «Люди эти имеют голубые глаза, красное лицо и длинные волосы»2. Это изображение, в принципе, совпадает с результатами археологических исследований скелетов, происходивших из древних и раннесредневековых могильников, открытых на прусских, а также литовских и латышских землях. Оказалось, что похороненные там люди представляют нордические, староевропейские (кроманьонские) и субнордические (нордическо-лапоноидные) расовые компоненты. Эти типы характеризуются светлой пигментацией кожи, блондинистыми или рыжеватыми волосами и голубыми глазами. Среди похороненных на этих кладбищах есть редкие случаи, представляющие средиземноморские и палеоазиатские антропологические типы, приближающие популяцию к желтой расе. Этот расовый компонент несколько чаще отмечен в пределах литовских и ятвяжских могильников.
Подобные расовые компоненты представлены в пределах средневековых славянских захоронений. Исключительно большая доля староевропейских расовых компонентов приближала пруссов к скандинавам. Таким образом, прусс, как поляк и житель Скандинавского полуострова, в средних веках был статным мужчиной со светлой кожей, светлыми волосами и глазами. Прусские женщины своей внешностью также напоминали славянок.
В одном из Жизнеописаний святого Войцеха находится описание совещания миссионеров, произошедшее после их изгнания пруссами. Войцех, задумавшись над причинами прежних неудач, постановил: «Наша внешность и чуждость наших одеяний, как вижу, претит язычникам; поэтому, если согласитесь, мы изменим одежду, позволим, чтобы у нас отросли волосы, свисающие вниз. Не будем сдерживать роста подстриженной бороды»3. Из приведенной выше цитаты узнаём, что одежда, которую носили миссионеры, вызывала изумление у пруссов, но мы не знаем, на какое одеяние следовало ее сменить, чтобы быть похожими на здешних жителей. Представленные на Гнезненских дверях миссионеры одеты в длинные ниспадающие одежды. Пруссы – в короткие складчатые юбочки, доходящие до колен. Неужели проблема лежала в длине платья?
Но зато существенна информация о длинных волосах и подстриженных бородах. На Гнезненских дверях пруссы в самом деле носят длинные волосы и густые (пышные) усы, но их бороды гладко выбриты. Таким образом, согласимся, что оба представления остаются в относительном (сравнительном) несоответствии (притиворечии) по отношению друг к другу. Однако, как уже знаем, изображения пруссов, представленные на Гнезненских дверях, нельзя трактовать дословно, потому что, вероятнее всего, эти изображения имели условный характер.
По правде говоря, не намного больше информации о внешности и одежде пруссов в эпоху средневековья можно найти в письменных переводах. В 1445 году к Всеобщим Положениям Великого Магистра Ордена было добавлено несколько параграфов, охватывающих серию распоряжений и запрещений в сфере быта. Они известны как Фромборгские Постановления, а один из содержащихся в них пунктов запрещает ношение «языческих одежд». Как выглядели эти одежды, к сожалению, не сказано. Однако, они должны были отличаться от повсеместно носимых славянами и немцами.
Петр из Дусбурга в своей хронике сделал замечание, что пруссы не уделяли чрезмерного внимания одежде, не проявляли по отношению к ней специальной заботы, даже не старались ее ничем украсить. «О богатстве и зажиточности в одежде совершенно не заботится этот народ; как ее сегодня сложит, так ее завтра на себя и наденет»4 – пишет хронист крестоносцев. Это замечание могло бы свидетельствовать исключительно о неопрятности пруссов, но не дается никакой точки зрения на их способ одевания. Факт, что пруссы не придавали особого значения одежде, является существенным, но только односторонне освещает интересующую нас проблему.
Пруссы, возделывая лен и разводя овец, имели соответствующее сырье для ткачества и шитья одежды. У них были также в избытке шкуры и пушнина (меха), которые они могли выделывать. Однако же из выссказывания Гельмольда следует, что охотнее носили льняную и шерстяную одежду, чем сшитую из кожи (шкур). Ни Адам Бременский, ни Гельмольд не заметили ничего особенного в одеждах пруссов, иначе, вероятно, написали бы об этом.
Если бы не археологические источники и современные методы исследований, мы были бы совершенно бессильны, пробуя воссоздать прусскую одежду в средние века. До XIII века ткани сгорали на погребальных кострах вместе с умершими. Немногочисленные обрывки тканей происходят лишь с периода, когда пруссы были вынуждены изменить погребальный обряд и, согласно с требованиями христианской веры, начали хоронить умерших в могилах. Эти обрывки сохранились благодаря консервирующим свойствам окисей металла. Подвергнутые специальным лабораторным исследованиям, они раскрывают секреты материала (вещества), из которого были сделаны, техники изготовления, и даже цвет. Особенно большое собрание тканей происходит с исследованного уже после войны могильника на Нижней Равнине около Кентшина. Среди сохранившихся там обрывкой преобладали шерстяные ткани, выполненные из овечьей шерсти, лишенной примесей. Только в одном случае нитка, из которой сделали ткань, была скручена из овечьей шерсти с добавлением шерсти оленя или косули. Эта ткань была выполнена на спицах простой «свитерной» строчкой (один ряд - лицевыми петлями, второй ряд – изнаночными петлями). В захоронениях Нижней Равнины открыто, впрочем, несколько разных трикотажных кусочкой, сделанных на спицах этой строчкой.
В эпоху средневековья «свитерный» трикотаж не был популярен ни в Поморье, ни в Польше. Немного открыто его также в пределах скандинавских и немецких поселений. Зато очень много шерстяного трикотажа доставили археологические исследования литовских курганов VIII – IX вв. Следовательно, на основе археологических исследований можно признать, что шерстяной трикотаж (изготавливавшийся на соответствующе обструганных и выглаженных деревяшках), был всем балтам, а, следовательно, и пруссам, давно известен. В средних веках одежду, деланную из овечьей шерсти, иногда с добавлением спряденной шерсти других животных, носили прежде всего прусские женщины и дети. Как правило, ее делали из одноцветной пряжи натуральных оттенков, знали, однако, способы соединения разных цветов. В одном из погребений в Нижней Равнине обнаружили обрывки ткани в параллельные поперечные светлые и темные полосы.
Все шерстяные ткани из Нижней Равнины с точки зрения примененной техники ткачества соответствуют среднему качеству (средним сортам) раннесредневековых гданьских тканей. Изготовляли их на примитивных вертикальных ткацких станках, применяя простейшую технику переплетения. Это значит, что ткани изготавливались в примитивных кустарных условиях и не имели типичных признаков специализированных ремесленных мастерских. Проще говоря, ткали их женщины на разных, но по конструкции похожих, ткацких станках, а профессиональные умения ткачих были не только очень низкими, но также неодинаковыми. Эта точка зрения подтверждает все, что мы рассказали выше о способах ткачества на прусских землях в средние века. В эти времена пруссам не были известны ремесленные мастерские, производящие ткани на продажу. Каждая семья должна была сама изготавливать ткани для собственных нужд.
Только один фрагмент шерстяной ткани, найденный на Нижней Равнине,соответствовал техническим требованиям, применяемым при изготовлении фландрийского сукна среднего качества. По-видимому, материал, из которого была сшита одежда умершего, был приобретен у иностранного купца, что соответствует информации Адама Бременского, что пруссам привозили льняные и шерстяные материалы.
Кроме шерстяных тканей в могилах с Нижней Равнины были найдены также обрывки льняных тканей. Все сохранившиеся фрагменты льняных тканей также носят признаки ткачества на вертикальных станках, и также при их изготовлении применяли исключительно простейшие переплетения полотна. Это указывает на недостаток ремесленного опыта ткачих, и, следовательно, также как в случае с шерстяными тканями, делали их особы, может и искуссные в ткачестве, но не обладающие специальными умениями.
Один из сохранившихся обрывков ткани имел фактуру pasiaka и был сделан из натурального шелка. Как сырье, так и техника изготовления ткани указывают на то, что она была изготовлена в ткацкой мастерской, действующей не только за границами прусских, но даже славянских земель. Подобная находка уникальная не только на прусских землях, но также редко встречается во всей Европе. Цена куска шелка, из которого было сшито платье похороненной в могиле женщины, была в те времена необычайна высока. Наверняка, превышала покупательные возможности среднего прусса, хотя такая ткань могла попасть к нему как военный трофей или ценный дар.
Ничего не указывает на то, чтобы пруссы особенно наслаждались ношением таких дорогих одежд или часто шили себе одежды из натурального шелка. Правда, в Польше уже со времен Болеслава Храброго «каждый рыцарь и каждая придворная дама вместо шерстяных и льняных платьев использовали плащи из дорогих тканей»5, но этих слов хрониста ни в коем случае нельзя отнести к пруссам.
Наверняка, шелковое платье не было одеждой повседневной, а носили его только по специальным случаям и заботливо сохраняли до похорон, потому что пруссы имели обычай «что тела умерших сжигали, складывая вместе с ними на погребальный костер их одежду, коней, оружие и все самое лучшее, что было у умершего»6. Конечно, не все сгорало на костре без следа, значительная часть предметов, хоть и была обожжена и деформирована, сохранилась в таком состоянии, что восстановление их вида и сырья не представляло для специалиста больших трудностей. Однако, нужно помнить, что одежда, в которой сжигали либо хоронили умершего, не была его повседневным одеянием, надевали ее только по специальным случаям. Неизменными были только основные части гардероба, такие как рубаха, штаны или юбка, сшитые чаще всего из льняного полотна и шерстяных тканей достаточного плохого качества, сотканных домашним способом. «Одежда у них была такая, что мужчины носили шерстяные, а женщины – полотняные платья»7 – пишет Стрыйковский, подчеркивая, что такое разделение материала на женсую и мужскую одежды было у пруссов древней традицией. Как показали археологические исследования, это не было обязательным правилом, ткани обоих видов можно встретить как в мужских, так и в женских погребениях.
Основной частью мужской одежды были длинные и узкие брюки, называемые „lango”, которые заправляли в обувь и перевязывали ремешками. На штаны выпускали длинные, до колен, льняные или шерстяные рубахи с длинными узкими рукавами с широкими манжетами. Еще в XVI (?) веке надровы и сембы носили выпущенные на штаны длинные, до колен, рубахи. Мужская рубаха была около шеи обшита тесьмой, сотканной из разноцветных нитей на дощечках. Такой самой тесьмой отделывали манжеты на рукавах. На груди рубаху скрепляли бронзовыми подкововидными фибулами, реже серебряными, черепаховидными. На талии рубаху подпоясывали тесьмой, поясом или ремнем, благодаря чему она ложилась свободными складками. Более праздничные рубахи были вышиты цветными нитями. Иногда на подол рубахи и манжеты набивали мелкие бронзовые оковки.
Мужские рубахи не всегда были белыми. Ятвяги и сембы носили голубые рубахи – это был, впрочем, их любимый цвет. В одежде избегали обычно красный цвет, за исключением нитей, которыми делали вышивку.
Повседневные пояса для подпоясывания рубах были сплетены из липового лыка, праздничные - сделаны из кожи. Парадный пояс прусского всадника покрывали оковки из бронзовых или серебряных бляшек, бронзовых накладок или выпуклых конусообразных шишек, размещенных в несколько рядов. Кожаные пояса застегивали на железные, серебрянные или бронзовые пряжки разных форм. По обе стороны пряжки вешали связки спиралек из бронзы, амулеты и колокольчики. К поясу пристегивали меч и нож в кожаных или деревянных ножнах, а также рог для питья. За пояс закладывали несколько коротких, сделанных из одного куска древесины, палок, которыми пруссы ловки метали в цель.
Каждый день мужчины ходили в обуви из липового лыка (kurpe), ибо – как пишет Стрыйковский – «в этих краях видели людей, которые, как и сейчас, использовали лыко на обувь и другие потребности»8. В исключительных случаях надевали обувь из мягкой кожи, украшенную пряжками из бронзы или серебра и застегивавшуюся на ремешки. К кожаной обуви прикрепляли шпоры.
Дополнением мужского костюма была верхняя одежда из шерсти, называемая ”wilna” или ”wilnis”, наподобие длинного кафтана. Прусс, изображенный на капители колонны в Мальборке, одет именно в такую одежду. Верхняя одежда имела длинные и широкие рукава и могла спускаться свободно, либо подпоясывалась в талии. Кафтаны такого типа, которые носили курши (? Kury) и латгалы, имели края, на которые густо набивались бронзовые бляшки и колечки, а спереди застегивались булавками или фибулами. Пруссы неохотно использовали булавки, заменяя их большими фибулами. Мужская верхняя меховая одежда (доха), называемая „caune”, от прусского определения куницы, была дополнением праздничного зимнего наряда.
Пруссы, как это представил создатель Гнезненских дверей, носили на шеях гривны с большим количеством витков, скрученные из нескольких серебряных или бронзовых проволок, не замкнутые, с шишковидными окончаниями. Носили их на рубахах, а так как диаметр верхнего обруча гривны был меньше, чем остальных, она свободно опускалась на грудь. Еще в XVI (?) веке ношение таких обручей пруссами не являлось редкостью, на что обратил Стрыйковский, написав, что «обручами из меди или латуни шеи окружали»9. В прусских погребениях чаще всего встречается одна шейная гривна, хотя иногда бывает их больше. Может быть, правом ношения такой гривны обладали только вожди или назначенные тингом управляющие городищ. Однако повсеместное распространение их в мужских погребениях противоречит такой вероятности, хотя периодически исполнявшиеся функции власти непомерно увеличивали число особ, получающих право ношения и владения таким знаком отличия.
Прусские мужчины носили также на руках браслеты из бронзы или серебра. Если имели только один браслет, то он украшал запястье правой руки; если носили больше браслетов, то массивный, с расширенными концами, украшал правое запястье, остальные – левое запястье. Вероятно, браслет, носившийся на правой руке, выполнял также защитные функции, предохраняя руку во время битвы или работы. На пальцах обеих рук мужчины носили кольца из проволоки, закрученной ввиде спирали, иногда с плоской средней частью.
Летом не носили головных уборов, зато зимой надевали высокие меховые шапки, украшенные подвесками из бронзы. Иногда мужчины придерживали длинные волосы повязкой из бронзовой цепочки или цветной цветной тесьмой из шерсти с прикрепленной связкой колокольчиков.
Как можно догадаться из выссказывания Дусбурга, повседневная одежда не отличала богатых от бедных, потому что всегда это были штаны, заправленные в лыковые лапти, и выпущенная наверх длинная рубаха, подпоясанная ремнем или поясом. И это было понятно, потому что одежда не определяла значение мужчины в группе. С помощью одежды не нужно было указывать на свое богатство, потому что и так все точно знали, кому повезло в последнем завоевательном походе (грабительском набеге), или кто получил значительный доход от продажи шкур и мехов, добытых на охоте. Ведь получение высокого звания зависело от воли общества и признания со стороны сообщества независимо от одежды, в которой ходили. Каждый старался сохранить в своем личном имуществе предметы большой ценности, зная, что после смерти все они будут сложены в его могиле, и вместе с ними он отправится в страну мертвых, потому что «какое здесь [на земле] состояние досталось человеку, был ли он дворянином (шляхтичем, благородным) или простаком, бедным или богатым, могущественным или без власти, таким же будет его состояние после воскрешения в будущей жизни»10. Поэтому каждый заботливо накапливал самую лучшую и дорогую одежду, редко ее используя и защищая от разрушения не для того, чтобы внушать уважение соседям, а чтобы после смерти достойно предстать перед предками.
Основной частью одежды прусских женщин была длинная, белая, сотканная изо льна, рубаха с длинными рукавами. Повседневная платье-рубаха была простой одеждой, подпоясанной тесемкой или шнуром из лыка, праздничная – обшитая тесьмой около шеи или вышитая. Эти более праздничные рубахи скрепляли декоративными фибулами из бронзы или серебра, которые в прусском языке носили название «northe» или «nortue».
Дополнением рубахи-платья была грубая шерстяная или льняная одноцветная юбка. Носили ее только во время семейных или общих (коллективных) праздников. Юбки литвинок в эпоху средневековья были обшиты бронзовыми бляшками, а прусские, хотя и были похожи по покрою, ничем не были украшены.
Частью женской одежды, необходимой в праздничные дни и обязательной при погребении, был большой прямоугольный платок, который набрасывался на плечи и скреплялся на груди фибулой. Платок был соткан из цветных нитей и украшен по краям бахромой, обшит тесьмой или бронзовыми бляшками.
Женщины, главным образом, ходили босые или в лаптях из лыка. Кожаную обувь надевали только ввиде исключения. Зимой женщины носили, вероятно, теплые, сделанные на спицах, свитера и жилетки, а также накидки из меха куницы.
Рубахи и платки женщины скрепляли фибулами очень разнообразных форм. Любимыми и часто использованными были фибулы подкововидные, черепаховидные, арбалетовидные и щитовидные. Шеи украшали гривнами и ожерельями из цветных бусинок и бронзовых подвесок. Шейные гривны были наподобие тех, которые носили мужчины, но, конечно, менее массивные и с меньшим количеством витков. «Возле ушей тоже вешали колечки, как это все и по сей день видим»11 – написал Стрыйковский, а археологические подтверждают, что прусские женщины носили височные кольца из тонкой бронзовой проволоки с нанизанными на нее стеклянными бусинами или подвешенными бронзовыми подвесками. Височные кольца пришивались к тонкой повязке, чаще всего многоцветной, сотканной из шерстяных или льняных нитей, завязывавшейся сзади или скреплявшейся на замочек.
Руки женщин украшали бронзовые браслеты с большим количеством витков из проволоки, скрученной спиралью, которые носились выше или ниже локтя. Иногда к браслетам прицепляли амулеты на цепочках: бронзовые колокольчики и подвески. Использовали также браслеты из бронзовой ленты с окончанием в форме головы змеи.
Прусские девушки носили длинные волосы, заплетенные в косу, связанные цветной тесьмой, ремешком или шнуром. К концам прицепляли связки подвесок, колокольчиков и бронзовых цепочек. После выхода девушки замуж, муж обрезал ей волосы и надевал специальную повязку из белого полотна, называвшуюся «abglobte». Еще в XVI-XVII вв. молодые надровские замужние женщины такую повязку носили аж до рождения первого сына. Ибо в соответствии с традицией рождение девочки не лишало ее матери девичества. После получения права снять «abglobte» прусская женщина повязывала на голову белый платок, который скреплялся с одной стороны булавкой или фибулой.
Об одежде детей буквально ничего не знаем. В детских могилах чаще всего не сохранилось никаких предметов, связанных с одеждой, впрочем, могил таких до этого времени найдено немного. Никто из хронистов также не упоминал о прусских детях и их одеждах. Эти одежды были незамысловатыми и, с уверенностью можно сказать, сильно напоминали повседневное одеяние славянских детей.
Итак, как видим, одежда пруссов в средних веках была простой и, в принципе, не отличалась от славянской. Может, только большее количество украшений из благородных металлов, надевавшихся по праздникам, было отличающим элементом. Число этих украшений, открываемых в прусских погребениях, может свидетельствовать о богатстве пруссов в благородной рудой, которую ведь должны были привозить с далеких сторон. Остается только задумываться, почему пруссы так редко делали и носили украшения из янтаря. Может быть, имея его в избытке, больше ценили предметы, которые могли получить взамен за янтарное сырье.
В противоположность тогдашним польским и западноевропейским обычаям богатство одежд не было поводом для демонстрация ни социального, ни мущественного положения. Особенно женщины, замкнутые в хозяйствах, редко допускались до коллективных собраний и обрядов и имели мало случаев, чтобы показать свои наряды. Впрочем, не наряд был важен и не он считался при оценке достоинств человека. Богатое платье из дорогого привозного материала могло вызвать изумление, но более всего ценилась отвага, самопожертвование для земли и веры и самоотдача на благо общественных дел. У пруссов даже в XIII веке слой нобилей, общественное значение которого, несомненно, все возрастало, не приобрел особых прав и почета в пределе сообщества, среди которого жил. Никогда не появились здесь понятия княжеского двора и собственности типа «княжеской», не было придворных дам, которые «ходили, нагруженные золотыми коронами, ожерельями, цепями на шее, наплечниками с золотой бахромой и драгоценностями, что если бы их другие не придерживали, не смогли бы они поднять этой тяжести металла»12 – как пишет Галл Аноним о дворе Болеслава Храброго.
Все женщины одинаково работали в хозяйстве своих отцов, мужей и братьев. Как главные жены, так и наложницы, вели хозяйство независимо от имущественного положения хозяина. Случаев, чтобы надеть праздничный наряд, было у них немного. Одним из них была собственная свадьба либо свадьба сестры, подруги или брата, другим – семейные или коллективные праздники. И всегда самым важным случаем для использования праздничного наряда были собственные похороны. Умершую женщину одевали во все самые ценные наряды и украшения, собранные ею в течение всей жизни. Но на каждый день женщины довольствовались грубой одеждой, гарантировавшей удобство и тепло при работе.
На основе выссказывания Длугоша, что «ежедневная баня было потребностью как у мужчин, так и у женщин: ибо утверждали, что баня выгоняет из тела болезнь после перепоя и продлевает жизнь»13 – можем предположить, что пруссы принадлежали к людям, исключительно чистоплотным. Из других с

---

В конце XII века у латвийских берегов стали появляться торговые суда немцев. Пользуясь водным путем по Даугаве, немецкие купцы все дальше и дальше продвигались в глубь территории. Местные жители были дружелюбно настроены по отношению к купцам и охотно торговали с ними. Чтобы увеличить объем торговли, в ливском поселении Икшкиле на Даугаве были устроены товарные склады.
Купцов обычно сопровождали священники. Около 1184 года монах Мейнхард, ознакомившись с местными условиями, пришел к выводу, что, обратив в христианскую веру местных жителей, возможно умножить богатство католической церкви. Поскольку жившие у берегов Даугавы ливы находились в зависимости от полоцкого князя, Мейнхард испросил у него разрешения проповедовать в этих землях христианство. Получив разрешение князя, Мейнхард стал действовать. В то время на ливские земли вторглись литовцы. Мейнхард пообещал ливам, что защитит их от завоевателей, но для этого им необходимо лишь принять христианскую веру. Ливы приняли это предложение. Мейнхард пригласил с острова Готланд ремесленников, которые за короткое время (в 1185—1186 годах) построили в Икшкиле каменный замок и церковь.

Однако эти начинания Мейнхарда не имели большого успеха, поскольку ливы не пожелали отказаться от богов своих предков и древних обычаев. Тогда монах обратился за помощью к папе римскому, который объявил против ливов крестовый поход. Всем, кто именем христианской веры отправился в эти далекие земли, было обещано отпущение грехов. В ряды крестоносцев вступали как искатели приключений, так и те, кого в своей стране преследовали за нарушение законов. Папа назначил Мейнхарда епископом, то есть верховным священнослужителем всех завоеванных в будущем земель. Формирование войска затянулось. Мейнхард скончался в 1196 году, так и не дождавшись помощи.
На его место епископом ливских земель был назначен аббат (настоятель монастыря) Бертольд. Войско крестоносцев во главе с Бертольдом вторглось в ливские земли, убивало местных жителей, разоряло поля, жгло села. Ливы оказали самоотверженное сопротивление. В 1198 году в битве под Ригой воин Имаут (Иманта) убил Бертольда. Тем не менее, крестоносцы, будучи лучше вооружены, сломили сопротивление местных жителей. Ливы были вынуждены принять христианство и платить дань католической церкви.
На смену Бертольду пришел епископ Альберт — коварный и умный человек. С благословения папы римского Альберт собрал в Германии и Данин новые полки крестоносцев. Прибыв в 1200 году в ливские земли, он созвал к себе всю местную знать, а затем приказал взять ее под стражу. В качестве выкупа за ее освобождение Альберт потребовал в заложники сыновей из знатных семей. Так с помощью хитрости Альберт застраховал себя от возможных нападений со стороны ливов. Взятые в плен заложники были отправлены в Германию.

На пути из моря в Икшкиле по Даугаве немецким кораблям угрожала опасность нападения со стороны как ливов, так и земгалов. Кроме того, движение судов по Даугаве затрудняли пороги у Румбулы. Поэтому епископ Альберт в 1201 году принял решение основать поселение у места впадения реки Рига (Ридзене) в Даугаву. Там уже существовало купеческое поселение, в котором жили ливы, земгалы и курши. В короткое время здесь вырос укрепленный город — Рига, в котором селились немецкие купцы и ремесленники.
1201 год - под руководством епископа Альберта началось строительство укреплений и церкви.
Для осуществления своих захватнических планов Альберту требовалось постоянное войско. Завербованные в Западной Европе крестоносцы обычно прибывали весной, а с началом осени возвращались домой. Поэтому с благословения папы римского Альберт основал в 1202 году Орден рыцарей Христа, или, как его стали называть позднее - Орден меченосцев. Члены ордена, или орденская братия, давали обет, который обязывал их отказаться от имущества и семьи, и бороться за распространение христианской веры, служить исключительно Господу Богу и церкви. Как знак отличия орденская братии носила белые накидки, на которых были вышиты красный меч и крест.
На захваченных территориях обширные участки земли епископ раздавал рыцарям в ленное владение. В обязанность держателя лена, или вассала, входило участие со всеми имеющимися в его распоряжение людьми в военных походах. Одними из первых вассалов епископа были Конрад из Мейендорфа, который получил Икшкиле, и Даниель из Банерова, которому были предоставлены земли в Лиелварде.
Для достижения своих целей епископ Альберт умело использовал разногласия, существовавшие между прибалтийскими народами, а также распри среди местных правителей. Совместно с земгалами воины ордена нападали на ливов и литовцев, вместе с латгалами устраивали набеги на эстонские земли, а вместе с ливами вторгались на территорию селов. Стремление отдельных правителей и старейшин округов к власти и богатству помогло завоевателям подчинять один округ за другим. С помощью даров и лести епископу Альберту удалось убедить правителя замкового округа в Турайде Каупо принять христианство, после чего он был направлен к папе в Рим. Пораженный увиденным в Западной Европе и жаждущий обогащения Каупо превратился в ревностного сторонника христианской веры и, следовательно, немецких захватчиков. Тем не менее, ливский народ героически сопротивлялся чужеземцам.
Полоцкий князь Владимир, увидев, что может потерять влияние на торговом пути по Даугаве, а вместе с тем и выплачиваемую ливами дань, пошел в 1203 году со своей ратью на Саласпилс. Однако из-за нависшей в то время угрозы нападения литовцев на Полоцк князь был вынужден вернуться.
Правитель Ерсики Висвалдис совместно с литовцами пытался напасть на Ригу, но безуспешно. В 1205 году мужественное сопротивление немецким агрессорам было оказано ливами из Саласпилса под предводительством Ако. На стороне немцев боролись Каупо и другие принявшие христианство ливы. Ако пал в бою. Его голову в качестве доказательства своей победы воины ордена отправили епископу. В 1206 году на борьбу с захватчиками поднялись ливы из округа Турайда. На помощь немцам пришли земгалы во главе с правителем Тервете Виестартсом. Часть земгальского войска была передана в распоряжение Каупо. В этом сражении защитники Турайдского замка, в том числе ближайшие родственники Каупо, были убиты, а замок сожжен. Захватив Турайду, немцы стремились полностью завладеть торговым путем по Гауе. С этой целью в 1207 году в Цесисе был построен замок Ордена меченосцев — мощный опорный пункт агрессоров.

Сокрушив сопротивление ливов, епископ Альберт обратил свои силы против латгалов и селов, чтобы взять под контроль основной торговый путь — Даугаву.
Понимая, что полоцкий князь не в состоянии помочь в борьбе с немецкими захватчиками, правитель Кокнесе Ветсеке заключил в 1205 году мирный договор с епископом Альбертом. В 1207 юту Альберт пообещал Ветсеке помощь в защите Кокнесе от нападений литовцев. В качестве компенсации он потребовал отдать немцам некоторые из его округов, а также позволить расквартировать в Кокнесском замке военный отряд Ордена меченосцев. Отказавшись пойти на такой постыдный шаг, Ветсеке приказал уничтожить находившихся в замке немцев и сжечь замок, после чего он отправился вместе со своим войском на РУСЬ. Немцы захватили всю территорию Кокнесе. Позже Ветсеке вместе с русским войском участвовал в борьбе с немецкими агрессорами на эстонских землях. (Он погиб в 1224 году под Тарту.) В 1208 году меченосцы переправились на левый берег Даугавы, разорили земли селов, захватили Селпилс и вынудили жителей Селии принять католичество.
После неудачных походов на немцев полоцкий князь заключил с орденом соглашение, предусматривавшее совместное использование торгового пути по Даугаве. Теперь епископ Альберт вновь смог обратить свой взор на торговые пути, ведущие в Псков и Новгород, Так как деятельности немецких купцов на этом направлении мешали эсты, Альберт решил воспользоваться разногласиями между латгалами и южными эстами. В 1208 голу епископ Альберт заключил союз с правителем Талавы Таливалдисом. Военные силы ордена в союзе с латгалами вторглись в эстонские земли. Особую жестокость проявил правитель замка Сатезеле Русиньш. Между тем эсты неоднократно нападали на Талаву. Во время одного из таких нападений им удалось взять в плен Таливалдиса. Правителя Талавы постигла мучительная смерть — он был сожжен.

Взаимные набеги продолжались четыре года, в результате чего Талава и южная Эстония были разорены. Это вынудило обе стороны заключить в 1212 году мир. В конечном итоге в проигрыше оказались латгалы и эстонцы, в то время как немцы по этому мирному договору получили еще опорные пункты на юге Эстонии. Католические священники добились того, что сыновья Таливалдиса отказались от православной веры и больше не платили дань псковскому князю. Они приняли католичество и стали вассалами рижского епископа. Теперь торговый путь, ведущий в Псков, полностью находился под контролем немцев.

Правитель Ерсики Висвалдис, хотя и считался вассалом полоцкого князя, все же стремился сохранить свою независимость. Несмотря на то что у немцев был договор с Полоцком, их купцы, отправлявшиеся по Даугаве на Русь, не чувствовали себя в безопасности. Воспользовавшись в качестве предлога тем, что Висвалдис имел дружеские отношения с Литвой (правитель Ерсики был связан с литовцами родством — его жена была дочерью одного из литовских правителей), немецкое войско напало в 1209 году на Ерсику, разграбило и сожгло город. Немцы также разорили и сожгли имевшиеся там православные церкви, доказав этим, что их цель — не обращение местных жителей в христианскую веру, как это провозглашалось, а завоевания и грабеж. Жену и детей Висвалдиса немцы взяли в плен и держали в качестве заложников. Для спасения своих близких Висвалдис был вынужден уступить завоевателям часть своих территорий и стать вассалом епископа. После его смерти, в 30-е годы XIII века, к немцам перешла вся территория государства Ерсика. Таким образом, силой и хитростью завоеватели подчинили себе все населенные латгалами и Ливана земли, а также некоторые эстонские территории. Немецкие купцы пользовались свободой передвижения на всех торговых путях, ведущих на Русь.

Полоцкий князь, которому в это время приходилось постоянно противостоять литовцам, заключил в 1212 году мирный договор с епископом Альбертом, отказавшись при этом от всех своих прежних прав на латгальские земли.

Немецкие купцы стремились также установить свой контроль над торговым путем по реке Венте. Отдельные вооруженные столкновения между куршами и немцами имели место еще в конце XII века.

В 1210 году курши напали в море на корабли немцев, нанеся им тяжелые потери. В том же году ливы направили к куршам своих послов с предложением общими усилиями захватить Ригу и прогнать чужеземцев. Курши согласились с этим предложением. Они призвали на помощь эстов, литовцев, земгалов и русских, надеясь также на содействие со стороны латгалов и ливов.

12 июля 1210 года корабли куршей вошли в Даугаву и приблизились к рижским укреплениям. Началось сражение. Обещанное подкрепление не прибыло, ливы сражались на стороне немцев. На помощь городу пришел отряд латгалов из Цесиса под командованием представителя ордена. Не получив поддержки, отважные куршские воины были вынуждены отступить.

В 1228 году курши вместе с земгалами разрушили монастырь в устье Даугавы.

Немецкое войско в составе сил Ордена меченосцев, завербованных в странах Западной Европы крестоносцев и вооруженных отрядов Риги вторглось в 1229—1230 годах па территорию Курсы между реками Вента и Абава. Немецкие завоеватели насильно заставили местных жителей принять христианскую веру. Куршские правители и старейшины были вынуждены заключить с немцами договор, в котором признали свое поражение.

В прибалтийские земли прибыл также посланник папы римского Балдуин Альнский, которому удалось заключить договор с правителем Ламекиным и другими куршскими старейшинами. По этому договору курши добровольно признали верховную власть папы римского. Договор предусматривал сохранение куршами, как и прежде, свободы и самостоятельности. Они обязались платить церковную дань и оказывать содействие в борьбе церкви с некрещеными литовцами и земгалами. Однако немцы не желали мириться с вмешательством Рима в их дела. Рижский епископ и представители ордена направили папе римскому ряд посланий, в которых осуждалась деятельность Балдуина, и добились его отозвания. Договор Балдуина с куршами был расторгнут. Куршские земли были поделены между немцами, которые обязали местных жителей платить более высокие подати, чем это было предусмотрено договором.

Курши неоднократно пытались освободиться от чужеземного ига.

О строительном мастерстве древних жителей Латвии свидетельствуют вскрытые археологическими раскопками остатки жилых и хозяйств, построек, а также оборонительных сооружений. В 10-12вв. преобладали срубные строения из бревен хвойных пород. Жилые дома обычно были курными избами с одним, реже двумя помещениями площадью 9-30м2, с очаговым или печным отоплением (широкое распространение получили глинобитные печи). Хозяйственные постройки возводились также в столбовой конструкции. Оборонительные сооружения городищ строились в виде двух параллельных срубных стен, охватывавших подчас всю площадку городища. Иногда такие сооружения разделялись перегородками на камеры, заполненные землей, песком или камнями для укрепления насыпи оборонительного вала. В земляных валах первоначально возводили 3-5 поясов деревянных камер (шириной 4-5, высотой 4м).
Основным материалом для изготовления одежды служили шерсть, лен, кожа. Женщины носили льняные рубахи, шерстяные или полушерстяные юбки, мужчины - льняные рубахи, шерстяные кафтаны и брюки, шапки из шерстяной ткани или меха. Представители обоих полов надевали украшения, а ноги обували в шерстяные обмотки, кожаные постолы или туфли.
В 11-12вв. более регулярными стали торговые связи с соседними странами. На территории Латвии обращались арабские диргемы, византийские и западно-европейские монеты, а также серебряные слитки. Монеты обнаружены преимущественно в кладах, порой весьма внушительных. В кладах 9-11вв. преобладают арабские диргемы. Всего в 50 местах добыто около 2000 монет. Найденные в Латвии диргемы чеканились в Шаше, Самарканде, Бухаре, Багдаде, Бахле, Куфе и других городах. Византийских монет добыто всего 20 (в 12 местах). На территории Латвии обнаружено также около 2500 западно-европейских (немецких, английских, датских) серебряных монет 10-12вв. Анализ показывает, что они чеканились примерно 50 правителями в 60 городах (немецких - Кельне, Вормсе, Майнце, Магдебурге и др.; фризских - Утрехте, Эмдеме; английских - Лондоне, Линкольне).
Серебро поступало в Латвию в раннефеодальный период в основном в виде слитков (найдено около 200 кованых и литых). Слитки отливались из привозного серебра также на месте (масса 100г); они назывались озерингами. На латвийских городищах и могильниках обнаружено 115 весов и 370 гирек (более чем в 60 местах). Весы по форме напоминают найденные в соседних странах, однако размеры отдельных деталей, форма и орнаментация свидетельствуют о том, что часть весов и гирек изготовлена на месте. В археологических раскопках на территории Латвии обнаружены захоронения купцов (древнейшие относятся ко 2половине 10в.); среди могильного инвентаря в них найдены весы, что свидетельствует о выделении торговли как самостоят. отрасли. В качестве платежного средства наряду с серебряными монетами обращались также пушнина, воск, зерно, скот, ремесленные поделки.
В 10-12вв. экономические связи населения Латвии развивались преимущественно в восточном и западном направлениях. Завезенные с Запада предметы найдены преимущественно в Западной Латвии, в районах вдоль крупных водных путей близ моря, а также в богатых могильных комплексах 10-11вв. Эти изделия (мечи, копья, украшения) принадлежали представителям зажиточных слоев населения. Предметы восточного происхождения - различные украшения, стеклянные бусы (найдено около 10тыс.), раковины каури (около15 тыс.) - преобладают в археологическом материале Восточной Латвии. В 11-12вв. многие изделия (пряслица из розового шифера, замки, бусы, крестики, энкольпионы, височные украшения, подвески) ввозились из древней Руси. Эти изделия в основном встречались на территориях, заселенных ливами, латгалами и селами. Древнерусское влияние прослеживается также в социально-идеологических порядках древней Латвии, поскольку восточно-славянскими изделиями пользовались более широкие слои населения. Вероятно в 11-12вв. в язык вошли заимствованные из древнерусского языка слова tirgus (торг), cena (цена), bezmens (безмен) и др.
Основными путями сообщения были водный по Даугаве и сухопутный вдоль этой реки, позволяющие доехать до волжского или днепровского путей, а также до древнерусских городов Полоцка, Витебска, Киева. Значение пути по Даугаве увеличивали пересекавшие его сухопутные дороги (в Курземе, Земгале и Литву). Из других крупных латвийских путей сообщения следует отметить гауйский водный путь и сухопутную дорогу вдоль Гауи, которые вели в землю эстов и далее на Псков и Новгород, а также лиелупский и вентский водные пути и пролегавшие близ них сухопутные дороги.
Подле водных путей и сухопутных дорог располагались крупнейшие экономические и политические центры местного населения (Ерсика, Кокнесе, Тервете, Кулдига и др.). Поселения 10-12вв. подразделяются на замки, посады, села и хутора. Население сосредоточивалось в крупных центрах, со временем ставших местом обитания феодалов и зависимых от них людей (дружина, ремесленники). Замки феодалов окружались мощными валами и глубокими рвами. В конце 12в. была заселена примерно половина всех известных в Латвии городищ (около 400). При крупных замках располагались посады, которые были обширнее замков и в некоторых случаях занимали площадь в несколько гектаров (Межотне, Ерсика, Кулдига и др.). Посадские дома располагались вразброс, образуя группы одновременно заселенных жилых построек. В посадах жили в основном ремесленники, там же находились их мастерские. Число постоянных жителей посада, согласно письменным источникам 12в., достигало нескольких сотен. Укрепление посадов палисадами превращало их в надежное укрытие во время войн, когда сюда сбегались жители ближайших окрестностей со своим имуществом и скотом. Другой тип поселений открыт в районе нижнего течения Даугавы. Там на расстоянии неполного километра друг от друга расположено несколько поселений с этнически смешанным населением, образующим агломерацию. В этих поселениях наряду с земледелием и рыболовством были хорошо развиты ремесло и торговля. В данных группах поселений (окрестности Риги, Саласпилса и Икшкиле) прослеживается переход к ранним городам. Посады на латинском и средненижненемецком языках именовались по-разному (civitas, urbs, locus, hakelwerk), однако местные жители называли их пилсатсами, причем в Курземе это наименование сохранилось еще в средние века (Сабиле, Талси). Большинство сельского населения проживало в селах площадью в несколько гектаров (Мартыньсала, Лаукскола, Кабелес). В лесистой и болотистой местностях наиболее удобным видом поселения оказались хутора, В частном владении находились принадлежащие семьям постройки и пашня, луга же и леса были собственностью общины. В местностях, где складывались феодальные производственные отношения, несколько поселений составляли сельскую общину - пагаст (pagasts), Несколько пагастов объединялись в замковый округ, в центре которого находился замок феодала с посадом. Замковые округа объединялись в "земли" или "края".
Письменные источники в свидетельствах об этническом составе населения территории Латвии упоминают куршей, земгалов, латгалов, селов, ливов, вендов. Курши до 11в. жили в нынешней северо-западной Литве и южной Курземе. Судя по расположению могильников прибалтийских финнов и распространению куршских трупосожжений 11-14вв., курши проникли в среднюю и северную Курземе позже. Примерно к началу 13в. Курземе населяли уже преимущественно курши. Наиболее известным местным феодалом в Курземе был Ламекинc, прозванный королем (гех), под властью которого находились многие замковые округа в средней Курземе, однако не вся населенная куршами территория. В 13в. в Курземе известно 9 крупных областей или земель.
В Земгале известно 7 земель. В каждой из них располагался по крайней мере один укрепленный замок. Значение Терветского замка выходило за рамки одной области; в начале 13в. в этом замке жил Виестартс, именовавшийся земгальским вождем (dux, princeps Semigallorum) и собиравший войско по всей Земгале за исключением ее восточной части. Стремлением к объединению земгалов в единое государственное образование (во 2половине 13в. этого добивался Намейсис) в известной мере объясняется ожесточенная борьба земгалов с немецкими крестоносцами.
В политическом развитии наиболее продвинулись латгалы и селы, создавшие государственные образования более высокого типа - княжества (возможно под политическим влиянием древней Руси). Значительным княжеством была, в частности, Ерсика, правитель которой Висвалдис именовался королем (гех) и был наследственным князем. В 10в. проведены первые работы по укреплению Ерсикского городища, возле которого располагался обширный посад площадью в несколько гектаров. В состав Ерсикского княжества входило не менее 9 замковых округов, в т.ч. Асоте, Олинькалнс, Цесвайне, Марциена, Аутине. Раскопки Асотского городища свидетельствуют о заселенности более 25 домов (каждый площадью 25-30м2), опоясанных оборонительной стеной.
К западу от Ерсики находилось Кокнесское княжество с центром у слияния реки Персе с Даугавой. Из письменных источников известно, что в начале 13в. в Кокнесском замке правил князь Vetseke. Согласно исследованиям, проведенным в Ерсикском и Кокнесском замках, эти княжества в 11 в. были данниками Руси.
Крупнейшим государств, образованием латгалов была Талава с центром в Беверинском замке (находился предположительно в Трикате). Талава объединяла земли латгалов в окрестностях верхнего течения реки Гауи. Латгальская земля Атзеле (в древнерусских источниках Очела) простиралась между Талавой и Псковским княжеством. В Атзеле, центром которой был замок Алуксне, кроме латгалов жили также ливы и эсты, о чем свидетельствуют топонимы, а также могильники эпохи позднего железа. В качестве государственных образований Талава и Атзеле политически зависели от Пскова. В Селии было не менее 5 замков, главный из которых - Селпилс.
Письменные источники упоминают 4 крупнейшие области, заселенные ливами, - Даугавская, Турайдская, Метсепольская и Идумейская. Значительные центры даугавских ливов - Рига, Саласпилс (Мартыньсала), Икшкиле, укрепленные замки имелись в Лиелварде и Айзкраукле. В окрестностях нижнего течения Даугавы к западу от Икшкиле открыты 4 группы поселений - агломерации с высокой концентрацией этнически разнородного населения, для которых характерны признаки ранних городов.
Среди вождей даугавских ливов в исторических источниках особо выделяется Ако, живший в Мартыньсале на рубеже 12-13вв. Он именовался предводителем и старейшиной (princeps ac senior). Важнейшим центром гауйских ливов была Турайда, а центром Идумеи - Страупе. Менее заселена Метсеполе.
Этнически однородных феодальных княжеств на территории Латвии в 10-12вв. не было. Определенных сведений о том, каким образом собирались подати - дань, не обнаружено.
Земли куршей и земгалов были политически независимы, однако земли латгалов, ливов и селов находились в вассальной зависимости от Новгорода, Пскова, Полоцка. О политическом влиянии древней Руси говорят политические, административные и правовые терминологические заимствования в латышском языке с русского (sods - суд, sogis - судья, robeza - рубеж, граница).
О социальной дифференциации населения в рассматриваемый период свидетельствуют письменные источники 13в. и археологический материал, добытый в захоронениях 10-12вв. По материалам Нукшинского и Радзенского могильников латгальские захоронения подразделяются на 4 категории: старейшин, дружинников, вольных крестьян и подневольных людей.
С распространением православия в 11-12вв. в обиход вошли символы христианской веры (крестики, энкольпионы, изображения святых). В Восточной Латвии были построены церкви (в Ерсике и Кокнесе) с колоколами, иконами и прочей православной церковной утварью. В лексике церковного культа содержатся заимствования из древнерусского языка: baznica (церковь, божница), krusts (крест), kristit (крестить), gavet (говеть), greks (грех). Согласно археологическим свидетельствам христианская религия укоренялась очень медленно, практически православие смогло внедриться только в среде вассальных Руси феодалов.
Народная художественная культура той поры представлена различными деревянными изделиями и орнаментом, встречающимся в частности на украшениях. Орнамент создавали сочетанием линий, точек, кружочков, ромбов, треугольников, крестиков. Латвийские народности тяготели к геометрическому орнаменту. В 10в. спорадически появляется орнамент ленточного плетения, а с 11в. встречаются элементы животного стиля - стилизованные головы животных. Получает распространение также растительный орнамент - пластическая маковка (на концах подковообразных фибул). В археологических раскопках Риги найдены деревянные предметы (держаки ложек и кубков, крючки), украшенные анттропоморфными (голова человека) и зооморфными (водоплавающие птицы, головы мифологических животных) фигурами. Остатки деревянных монохромных и полихромных (красного, белого и черного цвета) рисунков найдены на могильнике в Леясдопели. Из музыкальных инструментов достоверно известна свирель. Открыты не только сами свирели, но и фрагмент глиняной обмазки с изображением человека, играющего на свирели (Тервете). (Э.Мугуревич)

Святой Мейнард считается апостолом Латвии. Именно епископ Мейнард пришел в языческую Латвию, отозвавшись на призыв Господа: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа.» (Мф 28, 19). Он стал первым проповедником и миссионером христианства на этих землях. Считается, что Латвия стала христианской благодаря Мейнарду.
Епископ Мейнард поселился в районе Икшкиле (Ikšķile) – города в Огрском районе, неподалеку от сегодняшней Риги. На этом месте располагалось первое поселение немецких купцов на Даугаве. И именно здесь была основана первая христианская миссия, которую возглавил каноник Зеберского монастыря ордена августинцев епископ Майнхард (его имя в латышском языке стало произноситься как Мейнард).
В 1185 году Майнхард строит замок для обороны миссии и крещеных ливов от набегов язычников. В следующем году возводится первая церковь. И замок, и церковь считаются древнейшими каменными строениями во всей Латвии.

Наивно считать, что до прихода в Балтию крестоносцев здесь царили тишь да гладь да Божья благодать. Совсем наоборот. Шла варварская война всех против всех, в которой предки латышей были страдающей стороной.
В той же хронике Генриха Ливонского не раз описывается, как эсты много раз вторгались на латвийскую территорию и действовали с необычайной жестокостью. Не просто грабили, а совершали массовые убийства, даже живьем жарили местных жителей. Генрих Ливонский пишет, что до принятия католичества латвийцы «терпели много обид от эстов». Впрочем, и принятие католичества не всегда хранило от зверств воинственных соседей. Хронист пишет, к примеру, как эсты, захватив в плен сто ливов–христиан, 14 зажарили живьем, а остальных подвергли пыткам, вырезая на спине кресты, пока пленники не умерли.
Кто мог защитить ливов и латгалов от такой мучительной смерти? Псковские князья иногда собирали дань в Талаве, но сами они были далеко. Земля эстов лежала как раз посредине между Латвией и Псковом, так что защитить от вражеских набегов Талаву русские не могли. Иное дело епископ Альберт. И вот сыновья Таливалдиса–Талибальда пошли в 1214–м году на сделку: католичество в обмен на защиту. Сам князь Таливалдис оставался православным. Через год эсты совершили внезапный набег. Ничего не подозревавший о нападении Таливалдис пошел в баню. Там эсты его и схватили. После чего предали страшной смерти: «положили его на огонь и жарили как рыбу, пока он, испустив дух, не умер». Сыновья Таливалдиса вместе с крестоносцами отомстили за князя. Началась кровопролитная война, которая завершилась тем, что немецкие рыцари с помощью ливов и латгалов покорили эстов. После чего стали спокойно «завинчивать гайки».
Так началась семивековая эпоха господства немецких баронов