Корней задумку внука одобрил, заметив о том, что говорить с Пелехом он будет лично. Тот кивнул и отправился спать, так как дорога его порядком вымотала. Поутру Демьян решил вместе с Мишкой проехаться на торг, да и к Антипу заглянуть следовало. С тем отроки и направились к городским воротам, причем выехали верхом. Сзади, словно две тени, потянулись Роман и Сигурд. Всадники приблизились к воротам уже вплотную, когда Демьян резко дернул Мишку за рукав и кивнул с сторону ручейка народа, подходившего к проезду.
– Смотри-ка, братан, кто сюда чешет, – ухмыльнулся он. – Два года его тут не было.
Мишка только глянул, как сразу признал старого знакомого.
– Своята! – прошептал он. – И не один. Еще за собой троих тащит.

У Мишки сразу щелкнуло в голове и он припомнил совсем недавний разговор с дедом и Романом.
– Ну вот скажи, какая сволочь, – возмущался Корней, вспоминая Свояту.
– А ведь не прост сей человечишка, совсем не прост, – ответил Роман. – Заметь, Кирилл Агеич, сколько он уж по Руси шляется, а до сих пор жив. Не иначе, соглядатай чей-то.
– Может князя Черниговского, – вслух размышлял Мишка. – Дмитрий сказывал, что он в Чернигов никогда и не хаживал.
– Может и князя, – ответил Роман. – А может и епископа какого, а то и самого митрополита. Сколько Своята денег добыл путем неправедным, а все пропадает как уносящаяся с ветром пыль. Сколько он получил от вас, тогда, в Турове, а все одно ушел, мне сказывали, рвань рванью. Куда он заработок дел? Не иначе, кому на сохран сдал. Два года его тут не слыхивали. Думаю, должен явиться, ежели он и взаправду изветник. Тогда бы поймать его, да поспрошав знатно, под лед спустить на приметном месте.
– Зачем на приметном, – удивился Корней. – Опасаешься как бы по весне не выплыл.
– Да нет, – усмехнулся в ответ яс. – К лету там раков будет изрядно, а они к пиву самое то.
– Ох уж эти твои шуточки, – хихикнул Мишка. – Хорошо хоть Свена тут нет, тот сразу бы и про расстановку морд для подползающих раков озаботился.
– Да ну вас, – незлобиво ругнулся Корней. – Уймитесь, не то мне к лету рачье мясо и в горло не полезет.

Погреб. В мрачной тиши здесь лежат три связанных паренька. Неожиданно открывается дверь, входят вои, берут одного под микитки, накидывают на голову мешок и куда-то тащат. Дверь тихо захлопывается и в погребе снова тишина. Вои проходят какими-то переходами и наконец срывают у мальчишки с головы мешок. Тот, морщась от внезапно ударившего ему в глаза свет от нескольких факелов, затравленным взглядом обводит помещение. Слева от двери стоит стол, за которым сидят двое крепких парней, у одного за ухом перо. Писари! В глубине помещения видна лавка на которой сидят двое давешних оружных отроков, у каждого на поясе висит кинжал в добротных ножнах. Видоки! Рядом же сидит рослый седоусый вой, смотрит так, словно перед ним не живой человек, а грязная блохастая собака. Боярин! В самой глубине стоит кресло, в котором сидит крепкий пожилой человек, почти старик, одна нога у него деревянная. Сам Погорыньский воевода Лисовин! Наконец дрожащий взгляд проворачивается влево и видит еще один стол на котором разложены щипцы, кнут, ножи. Слышно как потрескивают в жаровне угольки. Рядом рослый человек в черной маске. Кат! Он проверяет свисающую откуда-то с потолка веревку, слышен звук еле-еле проскрипывающих блоков. Дыба! Изо рта вынимается кляп, но ни слова не слетает с пересохших губ – парнишка уже мысленно прощается с жизнью. Тишину прорезает рекий голос воеводы.
– Кто таков!?
В ответ тишина. Паренек молча смотрит перед собой, кажется, что он превратился в каменную статую. Седоусый делает кату знак и тот молча выливает мальчишке на голову ведро холодной воды. Раздается отчаянный вопль, парнишка, словно пробудившись от глубокого сна, затравленно озирается вокруг. Кат отвешивает ему подзатыльник и молча указывает на воеводу.
– Как зовут? – бросает ему отрок с мрачным хмурым лицом.
– Охлуп, – чуть слышно раздается в ответ.
– Громче! – также резко требует тот же отрок. В ответ снова раздается еле-еле слышный шепот.
– Охлуп.
– Чей холоп будешь? – вопрошает воевода. После этих слов в глазах парнишки наконец появляется какое-то осмысленное выражение
– Боярина Никомеда из-под Суздаля. Беглый я!– последнюю фразу мальчишка почти выкрикивает.
– Крещеный? – спрашивает другой отрок.
– Крещеный, – мямлит тот, вопрос его явно сбил с толку.
– Почто умышлял зло против светлой княгини Ольги туровской.
И тут парня прорвало. Он быстро заговорил, захлебываясь.
– Навет то подлый, боярин. Навет! Не умышлял я ничего с братьями. Шли в град Туров людям играть, на пропитание себе заработать...
– Почто в бега подался, – поинтересовался воевода. Парень сглотнул, но затем поведал.
– Так батька с маткой от мора померли, вот я братьям и сказал что нужно бежать куда глаза глядят, не то продаст боярин нас кого куда, ужо он один раз грозился...
– Те двое – родные братья тебе, – произнес писарь.
– Родные, родные, – заторопился парень, словно опасаясь что ему не поверят. – Зовут их Мокша и Вяхирь.
– Братья смогут сие подтвердить? – спросил воевода.
– Смогут, воевода, – пискнул Охлуп.
– Ну коли так, на правежь тебя вести не станем, – усмехнулся мрачный отрок. – Но и в Турове вам не место. Поедете в воинское селение, покажете там, достойны ли вы, лет через пять, добрыми воями стать. Нет, так холопями будете.
– Ась? – Охлуп был в полной растерянности. Да и не мудрено. Только что ему пытка грозила, а тут его уже хотят воем сделать. Настоящим воем! Это ли не заветная мечта любого мальчишки Руси.
– Артемий! – Мишка кивнул одному из «писарей». – уведи его в отдельную комнату. Как те, двое скажут тоже самое – накормить и баиньки. Обоз идет через седьмицу, с ним и отправим.
Допрос много времени не занял. Мокша и Вяхирь, дрожа от страха, поведали все тоже самое, что и Охлуп. Их отвели в закрытую горенку, дали по большой миске каши, указали на постели и оставили до утра. В то, что они уснут, Мишка не верил – слишком много было событий, которые коснулись братьев и разговоры протянутся до самого утра.
Как только утихли шаги Мокши, попавшего в допросную последним, Корней, подкрутив ус, крикнул.
– Тащите Свояту!