Настена была в бешенстве. Демьян набирал силу и именно его Корней планировал оставить в Михайловске старшим. Но вот только зачем ему нужно было обязательно самоутверждаться за счет других. Лесовики не в счет. Демьян после похода двухлетней давности в Погорынье был весьма уважаем, а его привычку подбирать свою гвардию (Мишкино словечко) из самых лучших бойцов Погорынья – по одному из каждого селища. Как выяснилось, среди лесовиков были вои не уступавшие ратнинцам, во владении оружием как минимум. Ратнинцы тоже к Демке относились уважительно, кольценосец все-таки. И только лекарка его тихо ненавидела. Да оно и не мудрено. Наглый мальчишка уже вынудил ее «слить» (еще одно Мишкино словечко) кое-какие сведения, касаемые ратнинцев. В последний раз он перевершил самого себя, вынудив Настену исповедоваться себе, любимому, почище иного попа. Разок она попробовала соврать, так Демьян тут же ее в том уличил и ласково поведал, что прощает ей оплошность первый и последний раз. Настену давно никто не загонял в глухой угол. Поэтому она решила продумать приспособы о том, как бы ей избавиться от такой напасти. Силовой метод она исключила сразу. Свою отмороженную гвардию Демьян натренировал до остроты бритвы да и сам он проевосходно владел мечом. К тому же был свежий пример. С полгода назад под Огневом завелись тати. Демьян отправился разбираться сразу же после похода и угодил в засаду. Впрочем тати пожалели о том почти сразу, когда вои ринулись прорубаться из ловушки сразу во всех направлениях. Как итог – за семерых убитых они отплатили сполна, изрубив половину из нападавших, а пленных ослепили, отрезали языки, оскопили, обдрали с головы волосы вместе с кожей (скальпировали, как сказал тогда Мишка) выжгли им на лице слово «ТАТЬ» и... отпустили вовояси. Пример устрашения был ошеломляющий и очень действенный (в Погорынье тати с той поры объявились только сто лет спустя). Вариант Бурея Настена отмела тоже. Если уж Демьяна сам Бурей назвал (вскользь, правда) отморозком, то оно так и было. Договориться же о мире было с бояричем невозможно. Демьян уже почуствовал ее слабину и вовсю этим пользовался. По той же причине отпадали варианты привлечения сюда же Корнея и Мишку. Можно было привлечь к делу Юльку, но полюбив Вилицу Демьян вычеркнул духовную связь (ту самую, когда его из-за Кромки возвращали) напрочь. Настена была склонна подозревать, что Демьян свою отмороженность почерпнул именно там. Эх, не догадалась она про последствия подобного лечения, теперь расплачиваться приходится. Наконец Настена придумала, как ей показалось, вариант очень близкий к идеальному. Она приготовила некий настой, вызывавший жуткие желудочные колики, сильное и быстро дествующее противоядие и посвятила в свой план дочь. Юлька согласилась. Она уже пробовала надавить на Демьяна в тайне от матери – через Вилицу, но Демьян велел ей не лезть в его будущую семью. В противном случае он ее турнет в Ратное к матери, а на замену иную лекарку найдет. Откуда? А Маланич на что? Через этого бывшего волхва можно было найти любую лекарку как среди древлян, так и среди дреговичей. Быть ей жрицей Макоши совсем необязательно. Или ты, Иулания, в том сомневаешься? Нет? Ну так и лечи больных, а в дела боярские не лезь! Настена опробовала настой на себе и наглядно убедилась в его эффективности. Отдав дочери обе настойки она поутру отправила ее в Михайловск не подозревая о том, что уже через сутки вои ворвутся в ее дом и боярич потребует лекарок Настену и Юлию покинуть Ратное навсегда.
Юлька сделала несколько ошибок, ставшим роковыми. Решив лишний раз не «светиться» в тереме, она вручила снадобье в закрытом роге одной из теремных холопок, с наказом вручить питье бояричу. О Мишкином приезде она не знала, так как только что приехала из Ратного. Холопка ушла, а Юлька застыла неподалеку от терема в предчуствии чего-то страшого и непоправимого. Она видела как Демьян въехал в ворота. Он Юльке показался таким счастливым и беззаботным, что у нее сжалось сердце. Настой бы не убил его, лишь бы заставил помучиться, но что будет потом... Юлька даже зажмурилась. Вздохнув, она направилась к госпиталю. У самых дверей в нее неожиданно вцепился задыхающийся холоп. – Лекарка... Юлия... ох... там... – Что такое? – взвыла Юлька, высвобождаясь и отталкивая холопа. – Ты как посмел!? – Ох! – холоп никак не мог продышаться. – Там боярича Михаила отравили! Все дело было в том, что холоп дюже испугался Красавы, а пока добежал, то в его голове все порядком перемешалось. – Боярича Михаила? – у несчастной Юльки в голове никак не укладывалось откуда тут Мишка взялся. – Так он ночью приехал, совет, говорят, держать! Юлька вихрем ринулась к терему, но у самого крыльца ее оглушил истошный вой, напоминавший звериный рык. – Нешто боярич помер? – простонал холоп, сползая по стенке. И добавил обреченно. – Теперь Крестильник всех выпотрошит, всех обдерет, но виновного наверняка сыщет. А воевода... о-о-о-о!! Если вина холопья-а-а – всем смерть!!! Только тут до Юльки стал ясен смысл ее тяжелого положения. А уж Демьян за Мишку наверняка всех на колья пересажает до четвертого колена. Она повернулась и бросилась прочь. В голове стучало – я сама убила Мишку! САМА!!! УБИЛА!!! МИШКУ!!!
Холопку, понявшую что она свершила, изловили сами холопы. Произошло это когда боярич Михаил вышел на крыльцо и сказал, что на него было покушение, но смерть вместо него принял иной человек. Затем он приказал доставить к нему виновную холопку, и, притом, живьем. Допрашивал также лично. От услышанного он долго сидел бледный как смерть. Холопке Демьян собственноручно свернул шею. – Корней Агеич, его известить надобно, – выдавил Роська! – А что с лекарками делать, – прозвучал бецветный голос Мишки. – Изгнать! – ответил Матвей. – Для них не будет страшнее кары, чем собственные воспоминания. – А как на сие посмотрят ратнинцы, – напомнил Артемий. – Если к делу подключить попа, то им костер в течении суток обеспечен, – мрачно ответил Кузьма. – Бабы, особенно в последнее время, лекарок почему-то просто ненавидят. А там и мужи подключатся. – И не мудрено! – огрызнулся Роська. – Попа принародно облаять не у каждого черта пасть откроется, а тут еще это... – Это вы о чем? – удивленно охнул Мишка. – Да о том, – проговорил доселе молчавший Илья. – Что поп стал Настену укорять в том, что Юлька солгала на исповеди, что она, будучи христианкой, ни одной молитвы толком не знает. В общем, потребовал, чтобы та призвала дочь к порядку. Ну а Настена огрызнулась, слово за слово, так она принародно облаяла отца Григория и ушла. А народ на исповедь скопом повалил. Так-то. С той поры бабы ее и невзлюбили. Ну и Юльку заодно. – Решай, брат, – бросил Демьян. – Но здесь им оставаться более нельзя, да и в ближней округе тоже. Убьют их, как дважды два. Не ратницы, так наши холопы! Я видел некоторых, те за утро полностью седые стали. Или я сам не сдержусь. – Значит, изгнать. – Роман встал на ноги. – Известить о сем решении Корнея Агеича, не то он их самолично изрубит. – А Бурей? – поинтересовался Кузьма. – А как Настена решит, – ответил Роман. – Захочет, чтобы он жил – уговорит, придумает, что поведать. А нет, так смерть ему! Мы не должны ходить да оглядываться!
Настена гладила дочь по волосам. Утешала, а сама тоже выла от чувства неминуемой смерти. Знала, что не простят Крестильник и Корзень смерти Бешеного Лиса, знала что месть их будет страшной. Скрипнула дверь. Вошли вои. Прозвучал страшный, металлический голос. – Лекарка Настена, лекарка Иулания. Ваша вина полностью доказана! Настена повернулась и увидела перед собой воя, полностью закованного в броню. Пластинчатый доспех скрывал его тело, кольчужная юбка спускалась почти до колен, касаясь наколенников. Внешнюю сторону голени прикрывал бутурлык, внешняя часть предплечья была прикрыта наручами. Тяжелые кожаные рукавицы были усыпаны металлическими наклепками, благодаря чему вой мог наносить сокрушительные удары кулаком. Шея была прикрыта пластинчатой же бармицей, на ногах были бронесапоги. Особенное внимание привлекал конусовидный шлем с личиной в виде звериной морды. Лекарки задрожали мелкой дрожью, ибо перед ними стоял Лисовин Михаил Фролович собственной персоной. – Я жив! Но ваш яд убил невесту моего братана Демьяна Вилицу, а моя сестра Евлампия спаслась чудом. За это вы обе воеводским судом приговариваетесь к изгнанию за пределы воеводства Погорынского. На сборы сутки. Я дам провожатых. В противном случае вас сожгут на костре как колдуний. Такая воля воеводы погорынского Лисовина Кирилла Агеича. Из-за вас многие холопы на глазах состарились. Они вам такого ужаса никогда не простят. Припомнят люди и привселюдно облаянного священника. Так-то. Мишка повернулся и двинулся к выходу. Но вдруг повернулся и проговорил. – Тебе, лекарка Настена, решать – жить Бурею или нет.
Настена уходила из Ратного со слезами на глазах. Тут она прожила юность, встретила первую любовь, родила единственного ребенка. Но Судьба в очередной раз вынуждает лекарку срываться с места. Бурей решил разделить изгнание лекарок. Он продал дом, холопов, собрал вещи на телегу и вместе с изгнанницами вышел за ворота. Мишка долго смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Затем взглянул на высокий пригорок, где у реки пылал огромный костер. Демьян молча стоял, глядя как огненные языки пожирают его возлюбленную. Неожиданно огонь вспыхнул особенно ярко и пламя взмыло ввысь. Мишке показалось, что в пламени мелькнуло чье-то лицо. Демьян, видимо, также его заметил, ибо выхватил меч и, вздев его вверх, страшно крикнул. – Пер-р-ун!!! Прими невиную душу в светлый Ирий! Этот крик услышали и изгнанники. Вглядевшись в жуткий сполох, они бросились бежать без оглядки.
Эпилог. 1145 г. 25 верст на юго-восток от Друцка. Селение Медохор – Опять в округе тати шатучие развелись, – ругнулся белобрысый вой, по виду литвин. – Вот же напасть. – Эти тут издавна шалят, но князь теперь же их лично прищучит, – засмеялся другой, косматый и дикий, ярко-голубые глаза выдавали в нем чудина. – Не зря мы тут околачиваемся. Это селение и есть тати. Пашут землю, бьют зверя, торгуют, но подвернется случай, так и татьбой не побрезгуют. Вои умолкли и снова уставились на далекий отблеск городища, за которым они наблюдали уже третьи сутки. Лежка была обустроена в негустом ельнике, всего в тридцати саженях от здоровенной медвежьей берлоги. В виду крепких морозов лесной хозяин спал крепко, да и вои вели себя тихо. – Тс! Тихо. Кажись, едут. На дороге показались сани, еще и еще. Всего их было около трех десятков. Вои переглянулись. Многовато будет. Ну да ничего, возьмем. Тати едва только выехали к селению, как с двух сторон начали валиться огромные ели. Слитный залп из полусотни арбалетов поразил людей и лошадей. Послышались отчаянные вопли. Затем защелкали луки. Тати заметались, попытались вырваться, но это уже была агония. Лишь атаман звериным прыжком перемахнул через ель и ринулся в чащу. Еще миг и его уже не настичь. Но в воздухе свиснуло копье и пронзило его насквозь. Взревев, атаман повалился лицом вперед, попытался даже встать, но ноги его уже не слушались и он осел в сугроб. Повалившись набок он вгляделся в лицо стоящего над ним человека. – Ли-ис! Добей, исполни пророчество! – Как скажешь, Серафим Ипатьич, – ответил князь Лисовин и одним ударом меча снес голову атаману. – Готов?! – раздался насмешливый голос. Князь поворотился и внимательно взглянул на своего ближнего боярина – воеводу Демьяна Лисовина. – Ты знал. Они тоже здесь? – Конечно, знал! Тут только Иулания. Настену сожгли десять лет назад в Смоленске как колдунью. Ее местный боярин выдал. И если бы Бурей с ним после не поквитался, никто бы о них ничего и не прознал. – Ты знал и ничего мне не поведал!? – А зачем? Только бы душу разбередил. Да я и сам о том вызнал шесть лет назад, когда татей под Полоцком гонял. А раз в году Бурей по ней поминки устраивал, те самые, кровавые. – Ну, братан... – Тихо, тихо, княже! Ты тут хозяин. Повелишь – уйдем и никого не тронем, повелишь – городище на щит возьмем и всех вырежем. Ты же сам мне давеча сказал, мол, не надо прошлое ворошить, от того одни разочарования. Какова ж твоя воля будет? – Сам знаешь, – прошипел князь. – Смерть! Займись сам, а я напьюсь вусмерть. – По твоему слову, княже. Корнилий! Отвези князя в Друцк и напои его. Я прибуду завтра. За жизнь князя головой отвечаешь. – Слушаюсь, господин воевода. Демьян повернулся к воям и рыкнул сквозь сжатые зубы. – Берем на щит. Всех перебить, схоронить как христиан в общей могиле, а селение сжечь. Баб не зорить, добычу не имать. Ослушников своей рукой прикончу. Вперед!
Сейчас глядя на Юльку, которую ему притащил Веско, Демьян вспомнил ту клятву. – Иулания! Я давно поклялся тебя уничтожить и приложил к тому немало усилий. Однако только сегодня понял, что тем уничтожал собственную душу. Посему быть тебе монахиней в монастыре Девы Пречистой в стольном граде Руси – Киеве! Я сам тебя отвезу туда. – Демка, когда ты отпустил меня три года назад в Полоцке, зачем ты это сделал? – Я не мог причинить вред непразной бабе. Ты родила сына, назвала его Михайлой, так? Я сделаю из него воя своей гвардии, это все что я могу для тебя сделать. – Я заглянула в века и говорила с одним старцем. Михайла станет равноапостольным, ты же святым воеводой Великой Руси. Когда-то тебя будут вспоминать, да и уже поминают как живое воплощение самого Перуна. – Пусть так. В путь!
Оставшись один Мишка задумался. Ладно, ему самому супруги пока хватает, а вот Демка, аспид такой, просто ненасытен. Дворовые девки поначалу наперебой ему стелили, но как две забрюхатели, Демьян их тут же убил. Одной свернул шею, другую столкнул с лестницы. Поп на него епитимью тяжкую наложил, так через полгода все зынова понеслось. Но, надо признаться, Демьян с местными язычниками ладит отлично. Все союзники ему чуть ли не в рот заглядывают, татей в округе уже всех повывел, бояре и те привечать Лисовинов стали. Тут Мишка хмыкнул. Боярская дружина у него самого сравнительно невелика – всего сорок человек, зато ремесленников в прямом подчинении около пятисот. Казалось, вот, есть отличная возможность пощипать боярина. Ан нет! Опасно сие. У родного брата под началом двести головорезов, да еще есть сотня судовой рати. Плюс еще и литвины подпишутся. Это по самым скромным прикидкам не менее восьми сотен бойцов. А еще в Погорынье родня. Оттуда могут выслать подмогу числом до пятисот бойцов. Хотя князю о том неведомо. Люди разбросаны по большой территории и, зачастую, выходят на рать только по личному зову воеводы или боярина. В последнее время ходили слухи о возможном походе Киева против Литвы, но боярин Федор съездил в столицу, встретился с Великим князем Мстиславом Владимировичем и вот итог – поход будет против эстов. А Лисовинам ходу нет. Надо стеречь пограничье с судавами, которые могут наведаться за добычей. Должен еще отчим Алексей подойти с подмогой. Как говорит Демьян, сил хватит и отбиться и напасть. Хотя у него могут быть свои планы в отношении возможных боевых действий. Тем более он недавно ходил в поход под Новогрудок и добился неплохих результатов. Мишка контролировал уже достаточно большую территорию: от Клецка на север до Минска и Изяславля, где в основном и обретался Демьян, до Слуцка на западе и Новогрудка на северо-востоке. Население было очень смешанным и примущественно – славяне сосуществовали вместе с литвинами, которым нужно было помешать объединиться в единую грозную силу. Клецкий удел был подчинен быстро, затем последовали Минск и Изяславль. Власть уже признал над собой городок Борисов. А если еще учесть тот факт, что Новогрудовский удел отсекли от Городненского княжества в пользу Турова, то он тоже быстро перешел в подчинение. Сейчас аукшайты, теснимые со всех сторон воинственными соседями, начали вливаться во владения боярина Михаила беспрерывной волной. Уже его власть на собой признали дайнавы и часть нальшя, на очереди были летува. Сейчас официальные владения признаные Киевом и Туровом (а как же без них) ограничивались реками Щара и Неман на западе, Мяркисом на севере и Нярисом на северо-востоке. На деле же Демьян в ближайшее время собирался дойти до слияния Няриса и Немана, чтобы встретиться там со старейшинами летува и дяпту, обсудить свое дальнейшее сотрудничество. Под шумок должен быть состояться большой торг на который могли прибыть представители племенной власти судавов, а также сильные независимые старейшины Шяуляй и Упите. Со стороны русичей отправлялись боярин Федор сотоварищи, сам Мишка, Демьян, Роська, Дмитрий, Матвей, Семен. К вящей своей досаде, Алексей и Артемий вынуждены был сидеть дома и стеречь границы, да и Катерина дохаживала последний срок. Хорошо хоть мать приехала. Будет кому и с Костей поняньчиться, внук все-таки, и за женой приглядеть. Артемий ехал в Новогрудок, а Алексей – в Минск. Ох, тяжела жизнь боярская!
Несколько ранее. 15 верст к северу от Минска. Урочище Медвежий Кут. Литвины преследовали удирающий отряд. Эти наемники обстреляли их поутру и резво уходили к Минску. Янис решился их настичь. Подобным образом на него уже два раза нападали боярские отряды и тогда все заканчивалось пылающими усадьбами. Сейчас же литвины втягивались в широкую балку, заросшую лесом. Едва литвины вошли в ее чрево, как с двух сторон начали падать деревья. Стрелки били с двух сторон, засыпая смешавшихся воев настоящим дождем смерти из стрел и болтов. Вои попытались отступить, но сзади уже выстраивалась железная стена, ощетинившаяся копьями. Вои в передней линии были вооружены тяжелыми топорами и секирами. Две попытки проломить стену успеха не принесли. Сказавалась превосходная выучка противника. Да и не мудрено. Неудержимым литвинам противостояла уже достаточно знаменитая Железная Гвардия. Вои работали единым механизмом. Янис понял, что надо пытаться пробиться через линию стрелков или смешаться с ними. Поначалу все шло по плану. Стрелков на склоне сидело не более сотни и рукопашного боя они не принимали, резво пятясь в стороны. Но на вершине склона литвины напоролись на лобовую атаку сомкнутого строя кованной рати во главе с самим Крестильником. Демьян насел на Яниса и в несколько взмахов меча вышиб его из седла. Литвины снова смешались. Их полностью окружили и Демьян предложил сдаться. Очаги сопротивления расстреливались в упор. Выхода у побежденных и полностью деморализированных воев почти не было. Шок наступил позже. Как оказалось, Демьян вел в бой всего восемь сотен бойцов. Из них он потерял сто двадцать шесть человек убитыми да около трех сотен раненными. Потери ливинов были намного ужаснее. Только убитыми они потеряли почти девять сотен из полутора тысяч. Сюда вошли и все тяжелораненные, которых победители прирезали на месте. Прочие были пленены. Не удалось уйти ни одному вою. Отставший обоз был атакован отдельной сотней Роськи и тоже частично был перебит, прочих же пленили. Пленникам Демьян повелел разъяснить, что, мол, их судьба напрямую зависит от сговорчивости кунигаса. Выкупит – будут вольные, нет – так в Погорынье холопы дюже нужны. Послав одного из сотников с посланием к Мингайлу, Демьян велел схоронить павших и отходить к Минску и Изяславлю. Яниса же, заимевшего на пол-лица синяк, суровый победитель велел отправить Мишке в качестве подарка.
Минск. Хоромы посадника. Сидя в горнице за роскошным столом кунигас внимательно рассматривал боярина Михаила Лисовина, о котором он был уже наслышан. Молодой, не намного старше Яниса, с шрамами на брови и щеке, он между тем выглядел намного старше своего истинного возраста, одет нарядно, но не очень броско, видимо, особо выделяться из толпы не любил. Окончив трапезу, боярин устало усмехнулся и проговорил. – Ну а теперь, кунигас, мы с тобой поговорим о наших скромных делах. – Слушаю тебя, боярин, – отозвался Мингайло, чувствуя, что только теперь начинается основной момент переговоров. – Янис мене поведал о причине похода. Но я могу тебе помочь решить сию проблему, доставив зерно. – Поход был успешен лишь наполовину, – ответил кунигас. – А после уплаты выкупа эта доля станет еще меньше, заплатить за необходимое количество зерна нам нечем, многие не смогут пережить эту зиму, а если ты нам зерно дашь в долг, мы долго еще будем должны. По заветам отцов вернуть долг надо до пробуждения весенних богов, иначе мы никогда не сможем попасть в чертоги предков. – И все же я вижу выход из этой ситуации, –произнес боярин. – Янис много рассказывал о своей сестре-близняшке, вот если ты ее выдашь замуж за моего брата Демьяна, то я верну тебе сына не требуя за него выкупа, равно как и за других пленников. Зерно мы в этом году вам продадим по половинной цене и заключим ряд на двадцать лет на первоочередное право его продажи. Также мы заключим договор о нашем взаимовыгодном сотрудничестве и торговле на наших землях, распространении ремесел и так далее. Услышав о предложении боярина, кунигас понял, что тот его поставил в практически безвыходное положение. Но наибольший шок он испытал, когда понял, КОГО боярин предназначил в мужья его златокудрой красавице Янке. Демьян! Мингайло вспомнил его мрачную, почти людоедскую, ухмылку, когда ему сообщили имя кунигаса. К тому же он случайно услышал его брошенную вполголоса на переговорах фразу, когда кунигас пытался как-то снизить сумму выкупа «Будь моя воля, я бы их всех перевешал, чтобы и на расплод не осталось». И только спустя годы Мингайло узнал, что та фраза была адресована не пленным литовцам, а зарвавшимся на переговорах боярам. Кунигас мучительно пытался найти хоть какой-то выход, но не мог ничего толкового придумать. – Ты отказываешься брать выкуп? – удивленно спросил Мингайло. – Но ведь другие бояре жаждут своей доли. – Их долю я выделю из воинской добычи, по сути верну им их же имущество. – Но захочет ли моя дочь стать женой твоего брата? – не сдавался кунигас. – Ты ее отец, а Янис – родной брат, – ответил боярин. – Я и так предлагаю достаточно неравноценный обмен. К тому же подумай сам, как твой народ отнесется к тебе, узнав КАК ты их спас от голодной смерти. И еще, самое главное, твоя дочь должна стать христианкой, равно как и ее будущие дети. Мингайло опустил голову и ничего не ответил.
– Что!? – простонала Скайста. – Ты вот так просто взял и согласился? – Мне не оставили выбора. Если бы не посадники, наше положение было бы еще горше. – Но вот так взять и отдать дочь... – Тихо, Скайста, – оборвал ее Мингайло. – Ее в жены Крестильнику в обмен на свободу Яниса и прочих пленников. Плюс зерно по половинной цене. И, я так мыслю, это еще не все выгоды. Лисовины очень богаты и примут нас как равных. – Как равных! – казалось, это был крик души. – Ты родовитый кунигас, а этот мальчишка даже не боярин и роду захудалого. – Зря ты так, Скайста, – вздохнул Мингайло. – его боярство уже не за горами. Думается мне, князь ему к свадьбе наверняка пожалует. Земли он уже отхватил немалые и еще много прирастит. Демьян водит в бой уже целую тысячу воев, из коих половина – наши соплеменники. Аукшайты уже пошли под Лисовинов, а с судавами они заключили выгодный ряд. Дальше пойдут против наших извечных врагов – ливов. Неужто я должен в стороне остаться. Янка станет женой Крестильника и на том весь сказ!
Ну и кстати Ни Мишка терпеть не будет убийства Демкой холопок (если чел. не может себя контролировать - он сорвется и в другом, надо замыкать его проекты на другого, пока не поздно) ни Русская Правда. Не волен хозяин в смерти холопа.
Янка жутко нервничала. Во-первых ехать пришлось впервые к черту на кулички, да в не ясен град Полоцк, а в совершенно дремучий Минск. Во-вторых ее будущего мужа все описывали в самых мрачных тонах. Поскольку матушка была занята сборами, девушка решила все выспросить о Демьяне Лисовине у своих сенных девок. Послушала и ужаснулась. По словам девок Демьян был чуть ли навьим вожаком – в бою побеждал любого противника, после чего выпивал его кровь, тем самым восстанавливая свои силы, души павших врагов вынуждены ему служить вечно после даже его смерти, от взгляда его вои падают замертво, а листва на деревьях вянет. Янка конечно понимала, что тут приврано много, но даже если хоть пятая часть слухов правдива, то... Не зря отец приехал мрачнее ночи, а матушка до сих пор тихонько плачет. И деваться некуда. Ее счастье в обмен на жизнь братика. Об Азуоласе она старалась не думать. Он сын мелкого старейшины, она дочь великого кунигаса. Но к вечеру девушка все же решилась выскользнуть в сад. Азуолас уже был там, его лицо было белее мела. – Ты выходишь замуж, – произнес он дрожащим от боли голосом. – Да, – кивнула Янка. – Мне нужно спасти брата. – Задержи родителей, – вскрикнул Азуолас. – Задержи их хоть на недельку. Я освобожу Яниса из неволи. – Нет, – печально покачала девушка головой. – Чтобы боярин Лисовин отступился, ты должен освободить всех пленников, а их около шести сотен. Я – в обмен на их честь и свободу. – Но ведь Янис твой брат... – Боярин Лисовин не зря стал боярином в семнадцать лет! – прозвучал гневный голос Мингайло. – Янка! Ступай к себе. – Отец! – Ступай к себе. Не дело девке присутствовать при разговоре мужей. Дождавшись когда дочь покинет сад, кунигас повернулся к Азуоласу. – Ты что, сопляк, надеялся со мной породниться!? – Да!!! Да, кунигас, я люблю твою дочь! – Мальчишка! – крикнул кунигас. Кем ты себя возомнил? Ратник из тебя никудышный, купец тоже плох. Одна радость – дерево ты режешь ладно. Да с твоим мастерством ты выше смерда не прыгнешь. А Демьян Лисовин один из лучших бойцов Погорынья, водит в бой целую тысячу воев, волхвов крестит, о земле родной душой болеет. Поди прочь, пока я тебя в поруб не повелел кинуть.
Кунигас, из-за своих тяжких дум, не успел рассмотреть укреплений Минска в первый раз и теперь смотрел во все глаза. Стены явно подновлены, ров глубок и укреплен. На каждой башне установлены три тяжелых самострела. Да и вдоль стен таковых немало. Надвратная башня особенно массивна, двойные дубовые ворота окованы железом, сверху готова рухнуть тяжелая решетка. Посад был явно перестроен. Дома разбиты на кварталы, огражденные крепким забором. Нападавшим необходимо было вначале помучиться у посада и только затем идти к крепости. Люди смотрят настороженно, но без злобы. Боярин Лисовин встречал кунигаса в воротах. Рядом с ним стояли четверо спутников. Один – высокий седовласый, но еще очень крепкий муж. Другого кунигас признал сразу – старик в синем корзне с окладистой бородой – воевода Погорынский. Третий был среднего роста, крепок, явно силен в руках. Четвертым был видный муж, толстый, крепкий. Это были Мишкин отчим Алексей – сотник Туровский, Лавр Кириллович – отец Демьяна и боярин Федор – посадник Клеческий. Сам Демьян отсутствовал, так как накануне выехал встречать иеромонаха Полоцкого Сергия, который и должен был проводить обряд венчания. Выходило, что сорокадневный пост, который полагался невесте после крещения, полностью совпадал с рождественским постом. Крещение Сергий провел прямо у Мингайла в доме, имя девушке оставил прежнее. Уже навстречу приезжим выступили женщины, когда из-за ворот раздался пронзительный свист. На глазах ошеломленных литвинов вои на башнях выпрямились, привратная стража выстроилась в ряд, по толпе гостей пролетел некий холодный ветерок. И вот в в ворота влетели вои. Часть была в кольчугах, часть только в шлемах. В глаза бросалось превосходное оружие, выучка и подготовка. Они окружали несколько возков, в которых ехал иеромонах со свитой. Впереди скакали два воя. При виде одного у кунигаса забилось сердце. Янис! Лицо у него было несколько бледновато, однако отец знал, что сын просто так забеливает следы огромного синяка, который никак не желал исчезать. Вторым же ехал сам Крестильник. Демьян подъехал к кунигасу и резво соскочил на землю. Тоже самое сделал и Янис. – Вот видишь, кунигас, я держу слово, – усмехнулся Демьян. – Твой сын стоит пред тобой свободный как ветер. Он поднял руку. – Я дал слово! Янис и его спутники свободны и сегодня мои гости. Только тут Мингайло обратил внимание на то, что добрая треть свиты иеромонаха составлена из бывших пленников. Похоже, они если и томились, то явно не в порубе и не взаперти. А то, что они вели себя среди Железной Гвардии как ее часть говорило о многом. Кунигас усмехнулся только от мысли, что зловредные селы схлопочут от таких воев вдвойне. Но наступила и его пора выполнять свои обязательства. – Боярин Демьян Лаврович Лисовин. Я благодарен тебе за возвращение блудного сына и по нашему договору отдаю тебе в жены свою дочь Янку. Пусть сей союз изгонит дух вражды меж нашими семьями и начнет новую эпоху любви и благоденствия. С этими словами Мингайло отступил вывел вперед дрожащую от непонятного ужаса Янку. Девушка подняла голову и впервые взглянула в лицо своего жениха. Демьян тоже смотрел не отрываясь, но вдруг резко сглотнул и отступил на шаг. Лицо его потемнело. – Вилица? – раздался в тиши его хриплый шепот. Тишину прорезал резкий крик ворона. Птица сидела на стене и, казалось, пристально смотрела на побелевшую девушку. Ворон вспорхнул и полетел вниз. Янка пронзительно вскрикнула и потеряла сознание. Ворон мягко опустился одному из воев на руку и тот его мигом спрятал под тулуп. – Что такое, – вскрикнула перепуганная Скайста. На кунигаса многие начали смотреть с неким подозрением, да и он сам вдруг вспомнил про Азуоласа. Неужели...! Мингайло старательно гнал от себя страшные сомнения, но они вновь и вновь всплывали черным комом. К распростертой девушке стремительным вихрем прорвалась высокая молодая женщина. «Боярыня Катерина» прошелестело в толпе. – Так! Что встали? Носилки сюда, быстро! Отнести Янку в девичью. Уложить в постель. Бережно! Всех посторонних оттуда гнать в шею. Четыре крепкие девки мигом выполнили приказ хозяйки. Кивнув Мишке и что-то шепнув боярыне Анне Павловне, Катерина мигом исчезла в тереме. Скайста пошла следом, но боярыня ее удержала. К ним подошла еще одна женщина – боярыня Татьяна Славомировна, мать Демьяна. Сам же Демьян сейчас вытирал обильно выступивший на лбу пот, сидя под навесом. – Демка, что с тобой, – поспешил к нему Мишка. – Она... она..., – казалось Демке не хватало воздуха. – Она... так... похожа. – Похожа на кого!? – нетерпеливо выдохнул нарисовавшийся рядом Кузьма. – На Вилицу, – раздался сзади грустный голос. – На кого!!! – Мишка даже подпрыгнул. Сзади стоял Роман, мрачно глядя на Демьяна. – Совпадение или случай, но Янка на Вилицу действительно очень похожа, – вздохнул он. – Ей про тебя, видимо уже и так порядком разной дряни в уши надули, а тут еще этот ворон. – Не иначе как меня с навьей сравнили, – рыкнул Демьян. – В Погорынье до такого не додумались, а тут в первый же год слухи пошли. – Демка, тебе улыбаться надо не так кровожадно, – влез Артемий. – Ты иной раз глянешь, мне самому зарыться в землю хочется, страх так и пробирает. – Артемий прав, – отозвался Роман. – Пора улыбаться снова. – Да нет, – выдохнул Демьян. – Сегодня ведь ровно пять лет с того самого дня, когда..., – он не договорил. – Это сама судьба, – сказал Мишка. – Сама судьба.
